Страница 83 из 128
Имеющий очи да видит, ибо здесь глубочайшие мистерии христианства!
В восточной иконографии язык жестов разработан настолько досконально, что для правильного понимания сокровенного смысла исполинских статуй многоруких божеств чрезвычайно важно положение каждого пальца. Да и у нас, вы только посмотрите, с каким тщанием прописаны кисти рук на полотнах великих
средневековых мастеров! Основатель нашего рода, славный фонарщик Христофер Иохер, пришел с Востока и, согласно легенде, которая передается у нас по наследству из поколения в поколение, владел традиционными приемами магической престидижитации, позволяющей не только вызывать призраки мертвых, но и использовать их по своему усмотрению.
Хранящийся в нашем семейном архиве документ подтверждает, что наш патриарх был членом тайного ордена, корни которого теряются в глубокой древности, а зовется он то «Ши-Киай» — «Разрешение телом», то «Кьё-Киай» — «Разрешение мечом».
В документе говорится также о вещах, которые для вас, дорогой капеллан, прозвучат, по всей вероятности, дико, дело в том, что орденские братья посвящались в сокровенное искусство возрождения в духе, эта своего рода духовная трансформация плоти ограничивалась при жизни пальцами и кистями рук, полная метаморфоза наступала только после смерти: тела усопших адептов либо начисто исчезали из гроба, либо после погребения превращались в мечи.
Не бросается ли в глаза вашему преподобию разительное сходство подобной трансмутации с чудом Христова Воскресения? Особенно если сравнить загадочные жесты, запечатленные живописью Средневековья, с овеянным дыханием веков, традиционным азиатским каноном изображения святых.
Я слышал, как капеллан вскочил, нервно прошелся из угла в угол, остановился и заговорил хриплым от волнения голосом:
— Извините, господин барон, но все сказанное вами слишком сильно отдает франкмасонством, чтобы я, католический священнослужитель, мог вот так, безоговорочно, разделить вашу точку зрения. Ибо для меня франкмасонство и все, что с ним связано, и есть тот самый мертвящий северный ветер, о котором вы говорили. Я очень хорошо знаю — да мы с вами и не раз беседовали на эту тему, — что все известные средневековые художники были объединены в одно большое братство, именуемое цехом, члены которого для связи со своими далекими иноземными собратьями разработали целую систему особых паролей, выражавшихся, как правило, в сложении пальцев, мимике и позах персонажей, в их жестах, всегда несколько странных и неестественных, впрочем, это могло быть и причудливой формы облачко, неприметно плывущее где-нибудь в уголке, на заднем плане, или определенное сочетание красок, фактура мазка... Воистину, полотна кисти многих великих мастеров представляют собой настоящие шифрованные послания,
из коих человек, посвященный в это фантастическое арго, способен почерпнуть для себя немало важного. Духовенство, заказывая художникам образа святых, нередко брало с них торжественные обеты не вводить в священные канонические сюжеты своей тайной символики, однако этим пройдохам всегда удавалось обойти любые, самые хитроумные препоны цензуры. И нас же, честных священнослужителей, еще корят за нашу твердую убежденность в том, что искусство от дьявола! Но разве мы проповедуем это во всеуслышание? Да хоть бы и так, как будто каждому правоверному католику непонятно, о чем идет речь! А кто поручится, что те корпоративные тайны, кои в течение нескольких веков хранят люди искусства, не будут когда-нибудь употреблены во вред Матери-Церкви? Я ведь собственными глазами читал письмо одного великого живописца, в котором он открыто признавался своему испанскому другу в существовании тайного братства.
— Да, да, мне тоже известно это письмо, — живо подхватил барон. — Я даже помню его текст, не дословно, конечно, но вы, надеюсь, меня извините: «Поди к тому-то и тому-то, найди человека по имени X и, пав ему в ноги, слезно умоли его, дабы подал хоть какой-нибудь знак, ибо без мудрого наставления в дальнейшие секреты мастерства не проникнуть. А оставаться до конца своих дней нищим богомазом мне, смею тебя уверить, совсем не улыбается!» Из всего этого следует, дорогой капеллан, что каким бы просветленным сей знаменитый живописец ни казался, в действительности же он — жалкий слепец. В принадлежности его к масонству можно, разумеется, не сомневаться, для меня же очевидно еще и то, что он только подмастерье, подавальщик кирпича, которому дозволено ползать лишь по внешней стороне Храма. Вы были абсолютно правы, когда сказали, что все архитекторы, художники, ваятели, ювелиры и чеканщики Средневековья входили в различные масонские ложи. Но — и вот в этом-то все дело! — познания их ограничивались чисто внешней, ритуальной стороной традиции, которую они к тому же понимали в сугубо этическом плане. Они были лишь орудиями той незримой силы, которую вы, правоверный католик, ошибочно принимаете за Майстера «Левой руки». Да, да, они — послушные живые инструменты, не более, предназначенные для одной-единственной цели — хранить в символической форме сокровенную традицию до тех пор, пока... пока не исполнятся сроки. Что они некоторое время и делали, но путь был таким дальним и тернистым, а ключ к заветным вратам казался таким близким и доступным — ведь им всегда мерещилось,
что получить его можно из человеческих уст, — что странники, введенные в соблазн предательской надеждой, остановились и уж, видно, никогда не собраться им с силами на дальнейшее странствование. Слепцы, они и не подозревали, что ключ сокрыт в самом искусстве, как не подозревали того, что искусство имеет куда более глубокий смысл, чем создание художественных произведений, ибо истинное его предназначение в трансформации личности самого художника, первым свидетельством которой является «реальное видение мира». Даже современный художник, не прибегая ни к чьим советам и не вступая ни в какие ложи, может упорным творческим трудом обострить свои органы чувств настолько, что они откроются для восприятия тончайших сверхчувственных инспираций той великой традиции, связь с которой его собратья давным-давно утратили, и тогда в своих творениях ему наверняка удастся вдохнуть новую жизнь в вечные, казавшиеся мертвыми символы! Имеющему уши нет нужды обращаться к посредникам, сокровенные уста всегда до краев наполнят его кристально чистой влагой мудрости. Воистину, что такое творчество как не отворение предвечного источника, как не черпание из запредельного царства неиссякаемой полноты и изобилия?!
Ну а что же те, одержимые темной силой, кою вы ничтоже сумняшеся заклеймили как «дьявола», — из какого источника черпают они? Или это уже не искусство? Произведения их как две капли воды похожи на преисподнюю, какой ее представляет каждый правоверный христианин, они несут в себе мертвящее дыхание ледяного Норда, в котором еще древние видели обиталище враждебных человеку демонов.... Чего только стоят выразительные средства и сюжеты этих безумцев: смерть, чума, насилие, кровь, отверженность и отчаянье!..
Значит, если это искусство, то оно от дьявола? Вот что я вам отвечу: художник — это человек, в котором духовное, магическое имеет перевес над материальным. Тут существуют две возможности: разум одних — назовем их «проклятыми», — изнуренный вакханалией разврата, траченный всевозможными пороками и болезнями, как наследственными, так и благоприобретенными, постепенно вырождается; теперь, когда он, так сказать, «поистаскался», магическое, не встречая помех со стороны утратившего былую силу здравого смысла, мощным потоком врывается в сознание и, конечно, перевешивает: «духовная чаша» весов идет вниз, но вовсе не потому, что наполнилась до краев, — просто «полегчал» противовес. От произведения «проклятых» исходит особая аура распада, такое впечатление,
словно дух преоблачился в фосфоресцирующую мантию тления.
У других же — я бы назвал их «благословенными», — дух, подобно святому Георгию, покровителю рыцарства, покоряет бестию в честном поединке: в этом случае «магическая чаша» перевешивает, заполняя сознание художника, исключительно за счет собственного веса. Тут уж дух облекается в иные одежды — в золотых солнечных ризах попирает он мерзкую рептилию.