Страница 70 из 128
В неверном сиянии факелов Поликсене привиделся какой-то человек; подобно тени он мелькал там и сям, появлялся и тут же исчезал вновь...
Казалось, он был наг, с митрой на голове; она не могла рассмотреть как следует. Его руки били в невидимый барабан,..
Когда процессия остановилась перед домом, он — призрачный барабанщик — вдруг возник, словно сгусток дыма, в верхнем конце переулка — и барабанный рокот стал каким-то далеким, зовущим...
«Он наг — кожа его натянута на барабан. Змей, живущий в человеке изначально, с приходом Весны он линяет, сбрасывая с себя вместе с мертвой кожей мертвую человеческую оболочку... Я... я... грунтовая вода». — И мысли Поликсены смешались...
Тут над балконными перилами второго этажа она увидела бледное, искаженное ненавистью лицо... Тетка Заградка! Слышен был ее резкий смех и крик:
— Прочь отсюда, трусливые собаки! Прочь!
Яростный рев поднимавшейся по переулку толпы нарастал с каждой секундой...
— Корону! Пусть отдаст корону! Она должна дать своему сыну корону! — стали различимы отдельные голоса.
«Ее сын?! — возликовала Поликсена; дикий необузданный восторг переполнил ее. — Отакар из моего рода!..»
— Что? Что они хотят? — оглянувшись в глубь комнаты, спросила графиня.
Татарин, кивнув, что-то ответил; язвительная насмешка прозвучала в голосе старухи:
— Вот оно что! Он хочет быть коронованным, этот... этот Вондрейк? Ну что ж, я дам ему — корону!
Старуха исчезла в комнате.
Сквозь тонкие гардины была видна ее тень; она нагнулась, как будто что-то поднимая, и снова выпрямилась... Снизу в двери молотили пудовые кулаки:
— Открывайте!.. Лом сюда!.. Корону!
Отакар — в седле стоявшей на плечах «братьев» лошади — был вровень с графиней: лишь несколько метров разделяло их.
— Мама! Мама! — услышала его крик Поликсена.
И тогда из вскинутой руки графини сверкнула молния:
— Вот тебе королевская корона, ублюдок!..
С простреленным лбом Отакар рухнул с коня...
Оглушенная страшным треском, Поликсена склонилась над мертвым Отакаром; вновь и вновь выкрикивала она его имя, потом умолкла... Позабыв обо всем на свете, не могла оторвать завороженного взора от маленькой капельки крови, застывшей на холодном челе, как драгоценный рубин...
Придя наконец в себя, долго не могла понять, где находится...
Вокруг — какие-то призрачные фрагменты: бушующий людской поток, осадивший дом; перевернутая лошадь с привинченной к копытам зеленой доской — игрушка, увеличенная до гигантских размеров...
И перед нею — спящее лицо Отакара! «Спит как дитя в рождественский Сочельник, — подумала она и вдруг вспомнила: — "Спи, малютка, ангел мой, свет мой ненаглядный..." Его лицо так спокойно! Но ведь это не смерть? И скипетр! Как он обрадуется, когда, проснувшись, увидит его в своих руках!.. Отчего так долго молчит барабан? — Она оглянулась. — Ну, конечно, ведь дубильщик убит».
Ей все казалось таким естественным: пламя, вырывавшееся из окон; она сама, как на острове, среди кипящих людских волн; раздавшийся в доме выстрел — такой же оглушительный, как первый; толпа, в ужасе отпрянувшая назад; мертвый Отакар, и повисший в воздухе крик: «Солдаты!»
«Ничего странного; я ведь с самого начала знала, что все будет именно так!» Любопытным, почти достойным внимания, ей показался только татарин, вдруг возникший на балконе из моря огня; он спрыгнул вниз и крикнул, чтобы она следовала за ним — приказ, которому она подчинилась, сама не зная почему. Подняв руки, он побежал вверх по переулку; стоявшая там со вскинутыми винтовками шеренга солдат в красных боснийских фесках пропустила его.
Вот надрывается какой-то голос — ага, унтер-офицер; кричит, чтобы она легла на землю.
«На землю? Они будут стрелять? Думают, я испугаюсь их пуль? Я ведь ношу под сердцем ребенка! Потомка Отакара. Он невинен, и пули перед ним бессильны! Мне доверен росток рода Борживоев, который умереть не может; он может только уснуть — уснуть, чтобы пробуждаться вновь и вновь. Я неуязвима!..»
Залп прогремел совсем рядом, на какой-то миг сознание покинуло ее, однако она не упала, продолжала идти вперед...
Крик толпы за спиной растаял.
Солдаты стояли вплотную, плечом к плечу, как зубы дракона. Все еще прижимали к щекам приклады винтовок...
Один шагнул в сторону, пропуская ее...
Поликсена вступила в пустую пасть города; снова послышался барабан человека в митре, звучавший теперь приглушенно-мягко, как будто замирая вдали. Он вел ее за собой... Она проходила мимо дома Эльзенвангера...
Решетчатые ворота выворочены, сад превращен в руины; тлеющая мебель, закопченная листва, черные обуглившиеся деревья...
Ее взгляд безучастно скользнул мимо. «Зачем мне на это смотреть? Я и так знаю: там лежит портрет — Поликсены. Теперь он мертв и спокоен»; она оглядела себя, поразившись видом парчового одеяния...
Потом вспомнила: «Да-да, ведь мы играли в "короля и королеву"! Это нужно быстрее снять — прежде чем барабан умолкнет и обрушится боль...»
У ворот монастыря Sacre Coeur она дернула колокольчик:
«Хочу висеть там, внутри...»
В комнате господина императорского лейб-медика Тадеуша Флугбайля стоял, утирая влажные глаза тыльной стороной ладони, камердинер Ладислав Подрузек; он никак не мог успокоиться.
«Нет, ну до чего экселенц все так ладно прибрал!»
— Бедная псина, — сочувственно обратился он к дрожащему Броку, который вошел в дом вместе с ним и теперь, повизгивая, принюхивался к какому-то следу, — ты тоже потерял хозяина! Ну ничего, уж мы с тобой как-нибудь уживемся.
Охотничий пес поднял морду и завыл, не сводя своих полуслепых глаз с какого-то предмета над кроватью.
Ладислав проследил его взгляд — там висел календарь...
«Слава Богу, хоть я-то не прозевал. Ох и разгневался бы экселенц... Это ж надо, не заметил, как прошел целый месяц!» Привстав на цыпочки, он принялся поспешно исправлять оплошность, один за другим срывая просроченные листки, и успокоился только тогда, когда на календаре появилась дата «1 июня»... Самым же первым был сорван листок с надписью:
Вальпургиева ночь.
БЕЛЫЙ ДОМИНИКАНЕЦ
Введение
«Господин X написал роман»... Что, в сущности, хотят этим сказать? Что сей господин и есть автор означенного литературного произведения?
«Ну и вопрос!.. Разумеется... А кто же еще? Ведь это господин X своей творческой фантазией воссоздал несуществующий в реальности мир, населил его вымышленными людьми, наделил каждого из них определенными душевными качествами, прошлым и будущим, судьбой, наконец, и хитроумным сюжетом сплел их всех воедино». Почти наверняка общее мнение именно так и прозвучит.
Еще бы, ведь ни для кого не секрет, что такое эта самая «творческая фантазия», хотя большей части наших добропорядочных сограждан и невдомек, сколь темна и сомнительна сия в высшей степени зыбкая материя.
Нет, вы только представьте, что ваша рука — это такое на первый взгляд послушное орудие интеллекта — вдруг отказывается писать имя главного героя истории, давно придуманное вами и любовно выношенное, а вместо него упрямо выводит совсем другое, эдакого подкидыша, не имеющего к вашим далеко идущим планам ровным счетом никакого отношения? Тут, пожалуй, на кого угодно оторопь найдет! Вот тогда-то и задашься поневоле вопросом: а кто, собственно, автор?.. Я ли «творю» или... или меня творят, а моя фантазия — это всего лишь нечто вроде магического приемного аппарата? Что-то наподобие антенны беспроволочного телеграфа?..
Хорошо известны случаи, когда человек вскакивал вдруг среди ночи и, схватив перо, заканчивал во сне то, перед чем, отчаявшись, вынужден был отступить днем, а наутро, читая свои ночные записи, диву давался, как это ему удалось найти столь простое и оригинальное решение.