Деррида

В «Вере и знании» Деррида впервые развивает одно из наиболее важных для него в этот период понятий – понятие аутоиммунитета, «этого странного поведения живого существа, которое в почти самоубийственном движении пытается разрушить „самого себя“, свои собственные защиты, приобрести иммунитет от „собственного“ иммунитета»[1254]. Он также задается вопросом о столкновении между различными формами фундаментализма и тем, что он предпочитает обозначать одним из этих словослияний, которые ему все больше нравятся, таких как «глобалатинизация» (mondialatinisatiori), как «странный союз христианства, представляющего собой опыт смерти Бога, и телетехнонаучного капитализма»[1255].

Несколько месяцев спустя Деррида завершает в Неаполе, неподалеку от Капри, другой важный текст – «Боль архива». Это лекция, которую он должен прочитать 5 июня 1994 года в Музее Фрейда в Лондоне в завершение конференции «Память: Вопрос архивов», организованной Рене Мажором и Элизабет Рудинеско. Деррида в этой лекции вежливо, но в то же время критично дискутирует с недавно вышедшей книгой Иосефа Хаима Иерушалми «Моисей Фрейда. Иудаизм завершимый и незавершимый». Вопросы, поднятые Иерушалми, очень важны для Деррида, вероятно потому, что его собственные отношения с иудаизмом столь же сложны, как и отношения Фрейда. Он скажет об этом и в диалогах с Элизабет Рудинеско:

Это прославление «еврейской специфики» (касательно памяти, будущего, предвосхищения психоанализа и т. д.) показалось мне спорным не только в содержательном плане… Я также спросил себя, не рискует ли Иерушалми волей-неволей поощрить политическое применение столь серьезной (и столь трудной для интерпретации) темы избрания, говоря точнее, «избранного народа»[1256].

На конференции Иерушалми, согласно программе, должен был присутствовать на лекции Деррида. Но не сложилось. В этот день он болел и не выходил из гостиничного номера. Только позже, в Нью-Йорке, они попытаются вступить друг с другом в диалог.

В 1994 году Деррида едва не сдает под грузом проектов. Вскоре после своего возвращения из Лондона он пишет Феррарису: «Я со своей стороны еще больше в делах, чем когда-либо (особенно из-за этой „Политики дружбы“, проклятой книги, которую я пообещал сдать в конце июля). Я не знаю, как мне удастся выкрутиться этим летом со всем остальным, особенно с [текстом о] „Религии“!!»[1257].

«Проклятая книга», которую Деррида представит как длинное предисловие или предуведомление к книге, которую он однажды хотел бы написать, является значительно расширенной версией «того, что было лишь первым занятием семинара с этим названием – „Политика дружбы“»[1258]. Этот семинар прошел в 1988–1989 годах сразу после дела де Мана и в качестве его продолжения, хотя напрямую оно в нем ни разу не упоминается. Каждое занятие открывалось словами Монтеня, цитирующего высказывание, приписываемое Аристотелю: «О мои друзья, нет никаких друзей». Каждая глава книги опирается на эту фразу, стремясь заново развить ее интерпретацию «или раскрутить ее сценографию, словно бы на ней самой». Платон и Монтень, Аристотель и Кант, Цицерон и Гегель: Деррида перечитывает классические дискурсы о дружбе, чтобы выявить их невысказанные посылки:

Главный вопрос должен относиться именно к гегемонии философского канона в этой области: как он утвердился? Откуда у него взялась эта сила? Как он исключил женское и гетеросексуальное, дружбу между женщинами или дружбу мужчины с женщиной? Почему невозможно действительно учитывать женский или гетеросексуальный опыт дружбы? Откуда эта гетерогенность между «érôs» и «philia»?[1259]

Одна из вещей, которые он стремится деконструировать, – это «семейная, братская и, следовательно, андроцентричная» конфигурация политического, которую едва ли не неизбежно устанавливают традиционные дискурсы о дружбе:

Почему друг должен быть как брат? Попробуем представить дружбу, которая выходит за пределы этой близости к двойнику-родственнику. По ту сторону родства, как самого естественного, так и наименее естественного, когда оно ставит свою подпись, с самого начала, на имя как на двойное зеркало такой пары. Спросим себя, чем была бы тогда политика «по ту сторону принципа братства»[1260].

В течение многих лет Деррида поддерживает связи с Жоржем Кангийемом. Распрощавшись с какого-то момента со всеми официальными обязанностями, тот порой называет себя «поваром концептов на пенсии». Деррида продолжает регулярно отправлять ему свои книги, как и многим другим своим прошлым и нынешним знакомым. В 1994 году Кангийем благодарит его за эту верность в дружбе, хотя и считает, что не сыграл большой роли в интеллектуальном развитии Деррида: «„Политика дружбы“ меня мобилизует. Это шедевр. То, что вы говорите о Канте, о Ницше, я думаю, что у меня есть возможности судить об этом… Я удивился, когда обнаружил Карла Шмитта… Я восхищаюсь той умудренной простотой, с какой вам удается совмещать Аристотеля, Монтеня и Бланшо»[1261].

15 декабря 1994 года Катрин Малабу защищает диссертацию, написанную под руководством Деррида: «Будущее Гегеля: темпоральность, пластичность, диалектика». Это блестящая и смелая диссертация, в которой она не боится оспорить некоторые элементы из прочтения Гегеля у Деррида. На защите Деррида, как это часто бывает, берет слово на целых два часа, но другие члены комиссии не могут скрыть раздражения, а некоторые даже порываются уйти. Сильвиан Агасински, подруга Катрин Малабу, также присутствует в зале. Хотя Сильвиан все еще числится среди авторов «Философии в действии», в эту пору они с Жаком вообще не разговаривают. «Но после защиты, – вспоминает Катрин Малабу, – он подошел к нам. Он обменялся парой слов с Сильвиан, спросив у нее, как дела у Даниэля, а потом добавил: „Я благословляю его каждый день“. Мы так и застыли, смотря друг на друга в немом изумлении»[1262].

За шесть месяцев до этого Сильвиан вышла замуж за Лионеля Жоспена, с которым она живет с 1990 года. Он очень любит Даниэля и занимается им, словно бы это был его родной сын. Деррида не видел больше своего ребенка, если не считать одной совершенно случайной встречи. Однажды, выходя из самолета в аэропорту на юге Франции, он увидел Софи Агасински, сестру Сильвиан, и ее мужа Жана-Марка Тибо. Жак уже готов поздороваться с ними, и тут какой-то мальчик выбегает к ним навстречу, бросаясь в объятия. Сомневаться не приходится: это может быть только Даниэль, приехавший погостить на несколько дней к тете с дядей. Трое взрослых сразу поняли ситуацию: Даниэль и Жак вместе летели на одном и том же самолете, но не знали об этом. Деррида, совершенно потерянный, отворачивается.

С годами эта история становилась для него все тяжелее. И хотя сам он так часто возносил хвалу тайне, жить с этой тайной ему было очень нелегко. Это одна из причин охлаждения в отношениях с Сарой Кофман: будучи неисправимой болтуньей, она, бывает, упоминает о прошлой связи Жака и Сильвиан в обществе посторонних лиц и намекает на Даниэля. Для Деррида это совершенно невыносимо. Возможно, он боится, как бы эта история не дошла до его семьи, живущей в Ницце. Два других его сына давно в курсе, но остерегаются говорить ему об этом. Но однажды Пьер пытается как-то разблокировать ситуацию: «Поскольку у меня было впечатление, что отец должен был чувствовать вину по отношению ко мне и брату, я проявил инициативу и встретился с ним наедине. Поговорив о том о сем, я сказал ему, что знаю о существовании Даниэля и что ему не нужно за меня беспокоиться. Казалось, он очень удивился тому, что я в курсе, но тут же замкнулся и сказал, что предпочел бы не говорить об этом. Я знаю только, что он не хотел ничего предпринимать с Даниэлем, но, если бы сын пришел к нему, он был бы готов его встретить. Он очень сомневался, что это может произойти: по прошествии лет он думал о Сильвиан все хуже и хуже, не доверяя тому, что она могла о нем рассказать… Я понял, что нет смысла возвращаться к этой теме. В темпераменте моего отца, в большинстве случаев столь открытого и смелого, были некоторые очень архаические составляющие, обсуждение которых было под запретом. Особенно это относится ко всему, что касалось семьи, как в узком, так и в широком смысле»[1263].

1254

Derrida J. Le «concept» du 11 septembre. R: Galilée, 2004. Р. 145.

1255

Derrida J. Foi et savoir. P. 23.

1256

Derrida J., Roudinesco É. De quoi demain… P. 305.

1257

Письмо Деррида Маурицио Феррарису, 26 июня 1994 г.

1258

Derrida J. Politiques de l’amitié. R: Galilée, 1994. P. 11.

1259

Ibid. Р. 308–309.

1260

Ibid. Р. 310.

1261

Письмо Жоржа Кангийема Деррида, без даты (осень 1994 г.).

1262

Интервью с Катрин Малабу.

1263

Интервью с Пьером Альфери.