Деррида

Философ продолжает размышлять о государстве, чести и собственных отношениях с институтом, а именно с институтом университетским. Настолько искренне, насколько позволяют обстоятельства, он описывает постоянную амбивалентность, которая всегда присутствовала в его жизни.

О чем бы речь ни шла: о письме или мысли, о преподавании или исследовании, об общественной жизни или частной, хотя я никогда не был против института, я всегда любил контринститут, будь он государственным или контргосударственным. Я также считаю, что войну с институтами всегда ведут от их имени, словно бы для того, чтобы отдать им дань уважения, выдавая во всех смыслах этого слова любовь, которую к ним испытывают… Ирония в том, что главный институт – государство, уверенное в том, что нет такого абсолютно внешнего, которое могло бы возразить ему или же выступить против него, всегда заканчивает признанием контринститутов, и в этот момент они, отобранные, избранные или заверенные, снова становятся орденом и легионом[1182].

Серизи – один из параллельных институтов, которые Деррида любит. С и по 22 июля 1992 года проходит вторая десятидневная конференция, ему посвященная, на этот раз под названием «Переход границ». Когда два года назад Деррида согласился с идеей этой конференции, он пожелал, чтобы она прошла под знаком обновления:

Конечно, конференция 1992 года должна быть открыта всем тем, кто принимал участие в 1980 году и кто пожелает вернуться, чтобы подискутировать и сослаться на память о прошлой конференции. Это во многих отношениях было бы замечательно. Но не следует ли ввести правило, в соответствии с которым все остальное должно быть новым? Я думаю прежде всего об организаторах и основных участниках, но также об общих и менее общих темах, об ответственных за вводные доклады и т. д. Я уверен, что можно (и, следовательно, как мне кажется, должно) пригласить новых французских и иностранных участников, по большей части молодых, из разных областей знания и с разными темами[1183].

Первоначально за проект берется коллектив, в который входят Рене Мажор, Шарль Аллюни и Катрин Паолетти. Но в реальности основную часть рутинной работы по подготовке конференции берет на себя Мари-Луиз Малле, чья «улыбчивая эффективность» творит настоящие чудеса[1184]. Программа исключительно насыщена: утренние сессии заняты тремя одновременно проходящими семинарами – по философии, литературе и политике, выбрать между которыми зачастую сложно; после обеда проходит по две лекции; вечера также по большей части отведены под работу. Хотя график окажется чересчур плотным, у 120 участников останутся воспоминания о дружеской и веселой атмосфере. Получить приглашение на эту конференцию – уже привилегия: народ просто ломится в замок, многие кандидаты не смогли записаться. Деррида, к которому постоянно обращаются с просьбами, демонстрирует поразительную способность выслушивать людей и отвечать им. Джеффри Беннингтон вспоминает: «Он на самом деле уделял внимание любому из докладов, а потом мог отыскать нить, которую надо разматывать, чтобы сделать интересным то, что само по себе не обязательно было интересным. Он владел искусством давать щедрые и изобретательные ответы на банальные вопросы или простецкие возражения»[1185].

Лекция Деррида, прочитанная 15 июля, в его 62-й день рождения, называется «Апории». Вот уже многие годы и «все более настоятельно в последнее время» «это уставшее слово» становилось для него незаменимым[1186]. Апория – это способ «мыслить возможность невозможного»: отказываясь от любой бинарной логики, Деррида все больше вписывает противоречие в самую сердцевину предмета, который он желает мыслить. Это принцип, к которому он будет постоянно возвращаться в таких темах, как прощение, гостеприимство или аутоиммунитет. Но в лекции 1992 года речь идет прежде всего о высшей границе, апории апорий – о смерти. «Моя смерть – возможна ли она?» – спрашивает себя Деррида, задавая в то же время вопросы текстам Дидро, Сенеки и особенно Хайдеггера, а также таким историкам и антропологам, как Филипп Арьес и Луи-Венсен Тома.

Для Деррида и большинства гостей Серизи эти 10 дней стали «невероятным успехом», удвоенным «неслыханным праздником». Тем сложнее вернуться к повседневности, о чем он пишет Катрин Малабу: «Ничего лучше [этой конференции] со мной и случиться не могло, но именно потому тут чувствуется вкус любви и смерти, более сильный, чем раньше, призрачность, которая присутствует во всех моих радостях и наслаждениях»[1187]. По возвращении Деррида страдает от неизбежного упадка настроения, и если он тут же принимается за работу, то не из желания или влечения, а просто потому, что надо выполнять обещания…

Глава 6

О деконструкции в Америке

Хотя мода на деконструкцию достигла пика, вероятно, в середине 1980-х годов, непосредственно перед делом де Мана, интерес, который вызывают работы Деррида и он сам, остается в США исключительным и в начале 1990-х годов. Западное, а также Восточное побережье без ума от него, однако большие университеты Северной Калифорнии – Стэнфорд и особенно Беркли, вотчина Джона Р. Серла, в основном по-прежнему враждебны.

В июле 1991 года в Los Angeles Times Митчелл Стивенс публикует большую статью с портретом профессора из Ирвайна, с которым он провел один день. Эта статья с банальным названием «Деконструируя Жака Деррида» стремится открыть доступ к его творчеству. Журналист восхищен тем, что он встретил «самого спорного в мире философа» на террасе закусочной в кампусе в Ирвайне и послушал, как он обосновывает свою «дьявольски сложную теорию». Идеи Деррида, как он поясняет, нашли отклик в самых разных областях, они так или иначе коснулись всех. «Точно так же, как раньше с экзистенциализмом, сегодня мы дошли до того, что чиновник Государственного департамента может заявить о необходимости „деконструкции“ определенной части американского посольства в Москве, а Мик Джаггер спрашивает: “А кто-нибудь на самом деле знает, что такое «деконструктивистский»?”. Но более всего влияние теорий Деррида заметно в кампусах…»[1188].

Вечером в ресторане Hemingway в Ньюпорт-Бич Деррида позволяет себе разговориться. Он, пророк сложности, который не готов мириться с четкими оппозициями, признается Митчеллу Стивенсу в том, что порой мечтает написать абсолютно наивную, прямолинейную, «простую» книгу. Быть может, роман, но скорее автобиографический рассказ. Говоря о тексте, который впоследствии станет «Монолингвизмом другого», Деррида рассказывает ему свою историю, историю маленького алжирского еврея, который не чувствовал себя ни французом, ни евреем, историю студента без гроша в кармане, пытавшегося преодолеть психологические и социальные барьеры мира парижских интеллектуалов[1189]. «У меня глубокое убеждение, что я еще не написал то, что хотел бы и что должен написать», – заявляет философ. В определенном смысле все, что он уже успел создать, представляется ему всего лишь предварительным упражнением для подготовки к его единственному подлинному проекту, который он боится не довести до конца. «Я знаю, что невозможно писать абсолютно наивно, однако же это моя мечта»[1190].

Через несколько недель Деррида удостаивается особой чести: статья о нем публикуется в номере London Review of Books, на обложку которого вынесен его портрет. На этот раз журналист общался с «Великим Жаком» в Чикагском университете. Первое, что его поразило, – это внешний вид. «Деррида – скорее невысокий человек, но энергичного вида… Глаза бледно-голубого цвета, волосы абсолютно седые. В очках у него вид какого-нибудь высокопоставленного французского бюрократа, не руководителя, но скорее колониального управленца… Без очков он мог бы сойти за звезду французского кино, за нечто среднее между Жаном Габеном и Аленом Делоном». На журналиста большое впечатление произвели элегантность и ясность лекции, на которой он присутствовал, представляющей собой отрывок из текста «Дать время»[1191]; он признается, что удивлен тому, что не заметил ничего особенно непроницаемого или же темного, хотя именно такими он считал его тексты. Особенно же он поражен дружелюбием и приветливостью Деррида, немалое впечатление на него производит рассказ одной из его почитательниц, которая говорит, что Деррида – превосходный танцор[1192].

1182

Ibid.

1183

Письмо Деррида Эдит Эргон, 5 августа 1990 г.

1184

Письмо Деррида Эдит Эргон, 20 марта 1992 г.

1185

Интервью с Джеффри Беннингтоном.

1186

Этот текст сначала был опубликован в огромном томе, содержащем материалы конференции: Le Passage des frontières. P.: Galilée, 1994, a затем был переиздан в виде книги: Derrida J. Apories. P.: Galilée, 1996. P. 32.

1187

Письмо Деррида Катрин Малабу, 27 июля 1992 г.

1188

Stephens М. Deconstructing Jacques Derrida // Los Angeles Times, qi July 1991.

1189

Первая версия этого замечательного текста будет представлена в апреле 1992 г. в Университете в Батон-Руже (Луизиана) на конференции под названием «Отклики откуда-то еще» (Echoesfrom, Elsewhere/Renvois d’ailleurs), проведенной по инициативе Эдуарда Глиссана и Дэвида Уиллса. «Монолингвизм другого» будет опубликован в 1996 г. в издательстве Galilée.

1190

Stephens М. Deconstructing Jacques Derrida // Los Angeles Times, 21 July 1991.

1191

Работа «Дать время», ставшая результатом семинара, проводившегося в Высшей нормальной школе в 1976–1977 гг., пишется как раз в это время. Она выходит в Galilée в 1991 г. под названием «Дать время i: фальшивая монета» (Do

1192

Stern R. Afternoons with the Grand Jacques // London Review of Books, 15 August 1991-