Страница 32 из 119
Во-вторых, сами шотландские горцы были представлены в «Описании Горной Страны» разделенными на занимавшие лишенные четких границ области «верных» Короне и правительству и «взбунтовавшихся» кланов. Причем в отношении первых указывалось, что «в 1725 г. бунташные кланы по приказу его Величества были побуждаемы сдать оружие генерал-лейтенанту Уэйду, что было исполнено, и они [„верные“ кланы] продолжают соблюдать акт о разоружении». Вторые на карте лояльностей, каковой представал взору ответственного читателя труд Лемприера, были выделены красным цветом, чтобы можно было легко соотнести «кланы, численность которых указана красными цифрами» («присоединились к мятежу в 1715 г.») с их местоположением на карте (тот же красный цвет, что и в легенде)[302].
В-третьих, таким образом можно было наглядно представить Короне и правительству в Лондоне, в каком враждебном окружении находились новые форты, в какой сложной социокультурной среде приходилось распространять британское присутствие в Хайленде.
Представление правительства о закрепленности британского присутствия в осваиваемом пространстве, таким образом, распространялось не только на институты государственной власти, представленной в «Описании Горной Страны» военной инфраструктурой. Оно имело и этнографическое измерение. Такие категории анализа «Хайлендской проблемы», как «клан» и «край» (в котором проживает тот или иной клан, например «край МакГрегоров»), оказывались взаимозаменяемы, что и происходит на картах, так же как в нарративных источниках[303].
Социальная, политическая, культурная идентичности горцев были вписаны в пространство, которое они населяли. Определенные при помощи картографических инструментов и географического воображения, клановые земли на карте Лемприера «создавали» подданных Соединенного Королевства, в то время как совокупность таких заселенных картографом мест «создавала» Хайленд и наполняла «Хайлендскую проблему» конкретным этнографическим содержанием[304].
И здесь картографический анализ хайлендской политики Лондона на новом, этнографическом уровне возвращает нас к вопросу о том, как сочетались стремление Короны и правительства к централизации власти на окраинах и попытки представителей местных элит направлять этот процесс в выгодном для себя направлении. Как напоминают Джеймс Скотт и Кивельсон, реформирование благодаря описанию никогда не происходит так гладко и односторонне, как рассчитывают правительство, ответственные чины на местах и агенты: «Мы должны помнить не только о способности государства при помощи упрощений трансформировать мир, но также и о способности общества модифицировать, разрушать, блокировать и даже ниспровергать устанавливаемые для него категории»[305]. Инициированное властями картографирование Горной Шотландии неизбежно предполагало широкое привлечение местных информаторов и, следовательно, способствовало формированию хайлендской политики и решению «Хайлендской проблемы» во многом на основе представлений и интересов местных сообществ.
Картограф Артиллерийской палаты Клемент Лемприер составил «Описание Горной Страны» на основании сведений, представленных в рапорте командующего королевскими войсками в Шотландии генерала Уэйда. Командующий, как отмечалось, составил рапорт не только на основе собственных наблюдений, но и «с опорой на лучшие сведения», которые он смог собрать «во время пребывания в этой части страны»[306]. Речь идет об опоре на агентурную сеть, в которую входили в том числе такие весьма информированные представители шотландского общества, как лэрд Каллоден и лорд Ловэт. Эти последние, в свою очередь, получали сведения от многочисленных агентов из числа своих вассалов и/или клансменов, друзей, клиентов и патронов в Горной Стране и на Равнинах. Полевые исследования в случае с картографическими проектами британского присутствия в Горной Стране представляли собой агентурную деятельность, так же как и в случае с описательной географией Хайленда.
Не отказываясь от представлений о картографии как инструменте в руках централизующегося государства в Европе раннего Нового времени, к которому власти прибегали в своей окраинной и колониальной политике, в данном случае мы имеем дело с менее однозначной историей взаимодействия ответственных за умиротворение Горного Края чинов, картографов и местных агентов правительства[307].
Так, например, в случае с вождем Фрэзеров речь идет не о разрастании государственного контроля, позволявшего Лондону при помощи карт обозревать каждый уголок гэльской окраины, склоняя отдельных представителей местных элит к сотрудничеству и совместной борьбе с якобитским движением. Скорее имели место определенная растерянность, робость и лень властей, оказавшихся перед необходимостью, вызванной якобитской угрозой, в обозримые сроки превратить контроль над далекой и «варварской» Горной Шотландией из номинального в реальный[308].
В этой связи неудивительно, что в «Описании Горной Страны» Лемприера владетельные права лорда Ловэта в Инвернессшире не вызывают сомнений, хотя первые годы после подавления мятежа якобитов 1715–1716 гг. прошли для Саймона Фрэзера под знаком борьбы и судебной тяжбы с прежним владельцем наследных имений Александром МакКензи из Фрэзердэйла, поддержавшим якобитский мятеж.
При этом лорд Ловэт впервые поставил себя вне закона еще в 1696 г., так что «преданность» Стюартам пришлась очень кстати после бегства из Шотландии во Францию в 1702 г., где он предложил свои услуги «старому Претенденту». В надежде ускорить возвращение на родину вождь Фрэзеров отозвал своих клансменов из лагеря якобитов буквально накануне решающего сражения в Шотландии, при Шериффмуре 13 ноября 1715 г.
Этот поступок вернул ему не только монаршее прощение, но и наследные владения, которые, как указывалось, еще долгое время служили яблоком раздора между новым владельцем и прежним. Очень скоро вождь Фрэзеров определил для себя новые приоритеты: решение застарелого наследственного земельного спора и политическая карьера в Шотландии уже при Ганноверах[309].
Составленные картографами Артиллерийской палаты карты Горного Края, соответственно, использовались для локализации представителей местных элит и как агентов правительства, и/или как мятежников. В деле решения «Хайлендской проблемы» были возможны и необходимы оба варианта прочтения «Описания Горной Страны» Лемприера. Показательно, что в легенде карты кланы разделены не лояльностью изгнанным Стюартам или Ганноверам, а в зависимости от того, приняли они участие в мятеже или же воздержались. Даже информация о том, что «взбунтовавшиеся» кланы сложили оружие, помещена в той части легенды, которая содержит список кланов, не поддержавших мятеж. А список «взбунтовавшихся» кланов завершается примечанием: «Люди Этола [Этолла] и Бродалбина [Брэдалбейна] вовлеклись в мятеж без их предводителей»[310].
В Великобритании первой половины XVIII в., как и в других европейских странах, составление карт, таким образом, служило местным интересам не менее эффективно, чем интересам центральных властей. Неудивительно, что взаимодействие между центральными и местными силами и интересами в Хайленде наиболее явно демонстрирует именно этническая картография (хотя крайне редкая в полном смысле слова), а не планы фортов и карты военных дорог. Сам факт представления Горной Шотландии на карте, предназначенной в том числе для демонстрации успехов командующего королевскими войсками в Северной Британии в Лондоне, как территории, пространство которой организовано исключительно по клановому принципу, многое говорит о способности представителей местных элит навязать ответственным за умиротворение Горной Страны чинам и их агентам наиболее привлекательный и выгодный для них образ мятежного края[311].
302
Lemprière С. A Description of the Highlands of Scotland…
303
В области этнической картографии см., напр.: Lemprière С. A Description of the Highlands of Scotland…; в области нарративной географии см., напр.: THS.
304
Таким представлением о логике картографического воображения «Хайлендской проблемы» в «Описании Горной Страны» Лемприера автор обязан тонким методологическим наблюдениям В. Кивельсон, охарактеризовавшей Московское царство в свете его сибирской политики «империей другого рода», в которой «политически и экономически московиты строили свое видение империи из партикуляристских кубиков» (Кивельсон В. Указ. соч. С. 253–257).
305
Там же. С. 41.
306
Wade G. Report, &с, relating to the Highlands, 1724 // HPJP. Vol. I. P. 131–132.
307
Подробнее о такой интерпретации взаимоотношений картографии и государства в Европе раннего Нового времени в компаративном ключе: Кивельсон В. Указ. соч. С. 53–138; Kivelson V.A. Cartography, Autocracy and State Powerlessness. The Uses of Maps in Early Modern Russia // IM. Vol. 51 (1999). P. 83–105; в британском колониальном контексте: Vorsey L. de, Jr. Maps in Colonial Promotion James Edward Oglethorpe’s Use of Maps in «Selling» the Georgia Sheme // IM. Vol. 38 (1986). P. 35–45; Schmidt B. Mapping an Empire. Cartographic and Colonial Rivalry in Seventeenth-Century Dutch and and English North America // WMQ. Third Series. Vol. 54. No. 3 (Jul., 1997). P. 549–578; Pedley M. Map Wars: The Role of Maps in the Nova Scotia Acadia Boundary Disputes of 1750 // IM, Vol. 50 (1998). P. 96–104; Gronim S.S. Geography and Persuasion: Maps in British Colonial New York // WMQ. Third Series. Vol. 58. No. 2 (Apr., 2001). P. 373–402.
308
Как справедливо замечает по этому поводу Р. Митчисон, «интерес в Лондоне к тому, что происходило [в Горной Стране], не продержался и года [после 1725 г, на который намечались основные мероприятия, изложенные в рапорте командующего 1724 г.]; правительству казалось, что оно побеждает» (Mitchison R. The Government and the Highlands, 1707–1745 // Scotland in the Age of Improvement… P. 35). Именно по этой причине руководством к действию Лондон счел рапорт генерала Уэйда, оказавшийся более ориентированным на зримое присутствие Лондона в крае, чем записка вождя Фрэзеров, и вместе с тем значительно менее радикальным, чем соображения лорда Грэнджа (в сочинении генерала не говорится о ликвидации наследственной юрисдикции и феодальных держаний и других мероприятиях, на которые Лондон пока не решался). По характеру предлагаемых мер рапорт командующего включал набор именно таких рекомендаций, к которым правительство тогда было готово прислушаться.
309
Fraser J. Major Fraser’s Manuscript. His Adventures in Scotland and England; his Mission to, and Travels in, France in Search of his Chief; his Services in the Rebellion (and his Quarrels) with Simon Fraser, Lord Lovat. 1696–1737. Vol. I / Ed. by A. Fergusson. Edinburgh, 1889. P. 72–73, 103–136; Trial of Simon, Lord Lovat of the ’45 / Ed. by D.N. Mackay. Edinburgh and Glasgow, 1911. P. 208–209.
310
Lemprière C. A Description of the Highlands of Scotland…
311
В действительности социально-экономическое устройство Горной Шотландии и связанная с ним военная организация горцев были далеки от идеального соответствия феодально-клановым принципам. Коммерциализация активно проникала за «Хайлендский рубеж» еще в XVII в., так что военно-мобилизационные возможности феодально-клановых отношений стали весьма ограниченными задолго до актов о разоружении горцев 1716, 1725 и 1747 гг. Так, по списку способных носить оружие в Блэйр-Этолле и Глен-Тилте в 1702 г. только 46 % имели какое-либо оружие и только один из пяти был вооружен палашом и мушкетом (MacKillop A. «More Fruitful Than The Soil»: Army, Empire and the Scottish Highlands. 1715–1815. East Linton, 2000. P. 7). Влияние рынка и стремление магнатов и вождей Горной Страны пополнить ряды британской элиты вели к сокращению насилия в Хайленде, что особенно заметно на фоне распрей Короны и ковенантеров в Лоуленде, и усиливали желание видеть рядовых горцев скорее платежеспособными арендаторами, чем насельцами военных держаний (Maci