Фронт без флангов

Как старые добрые кумовья, Ковпак и Базима неторопливо беседовали на досуге, вспоминали прошлое, мечтали о будущем.

— Лошадей ковать надо, дорога тяжелой стала, — сказал Базима.

— Да, — промолвил Ковпак, расправляя карту. — Скоро трогаться будем. Пойдем лесами, по ночам морозец еще держит дорогу.

КОДРИНСКИЙ БОЙ

В приказе говорилось; «Продолжать движение, начиная с 6 часов утра, на лесную деревню Кодру и деревни — Язвинку и Рак, форсировать железную дорогу Коростень — Киев и остановиться в деревне Блитче, на берегу Тетерева». За это время соединение должно было пройти сорок девять километров и, по расчетам Деда, окончательно оторваться от врага. Таким образом, из Крымка, в котором ковпаковцы загородились от гитлеровцев рекой с широкими лугами, партизаны должны были тронуться дальше.

Конная разведка во главе с Ленкиным уже поднялась и въехала в лес. Политуха запрягал рыжих рысаков Деда, которые беспокойно посматривали по сторонам. Дед вышел из хаты и только было поставил ногу на подножку, как из-за леса вынырнули три фашистских самолета и стали обстреливать село.

— Лошадей во дворы! — крикнул Дед. — Всех не разбомбят, а на улице могут посечь из пулеметов.

Лошадей завели во дворы. Самолеты сделали круг, летчики набросились на головную походную заставу и скот, идущий к лесу. Пулеметная стрельба с земли, пушечная с самолетов, рев раненых коров наполнили воздух. Гитлеровцы повели наступление со стороны города Радомышля, который находился в одиннадцати километрах от Крымка. Фашисты подъехали из города на машинах и, рассыпавшись по лесу, развернулись в цепь. Партизанский заслон был сбит, и Ковпак приказал сковать противника артиллерией и минометами, чтобы в это время выйти из Крымка.

Анисимов открыл огонь из пушек и минометов. Фашисты отпрянули в глубь леса. Заслоны партизан вышли на опушки. Анисимов, увидев боевой успех, ударил из пушек еще раз, и заслоны начали теснить противника.

Самолеты штурмовали за мельницей спешно уходящую в лес голову колонны. Они сделали несколько заходов, побив лошадей, коров, и наконец улетели.

— Выезжай! — крикнул Ковпак, садясь в тачанку.

Колонна перешла на рысь, по лесу справа шла стрельба: то ковпаковский заслон сдерживал врага.

Мы проехали мимо убитых лошадей, коров, разбитых телег и начали втягиваться в лес. Лошади пошли шагом. Рядом с тачанкой Вершигоры шла раненная в плечо и отпряженная лошадь. Сначала она трусила рысцой, но, как только колонна пошла шагом, она зашла за тачанку. Коженков достал кусок хлеба. Она обнюхала его и не взяла.

— Ей не до хлеба, — сказал Вершигора.

— Не отстает, — удивился тот, глядя на разбитое плечо лошади.

— Привычка — вторая натура, — отозвался Петр Петрович. — Похоже, что нам удалось оторваться от противника.

Из разведывательных данных штаб знал: из Ра-домышля был подвезен двадцать один грузовик с вражеской пехотой. Это был авангард той гитлеровской части, которая проворонила Ковпака в степной полосе, в районе железной и шоссейных дорог, идущих из Коростеня на Житомир. Только сейчас поняли ковпаковцы великий смысл приказа своего командира продолжать рейд по степи при солнечном свете. Невероятный бросок, совершенный к Межеричке и далее через реку Тетерев в Крымок, позволил партизанам уйти от преследования. Ковпак не раз говорил, что перед тем, как принять решение, он влезает мысленно в шкуру вражеского командира и, пока не уяснит, что предпримет тот по отношению к партизанской армии, до тех пор сам ничего не решает.

Фашисты, очевидно, поняли, что Ковпак от них уходит, и уже вдогонку пустили машины по дороге из Житомира на Коростышев и Радомышль.

Звуки боя затихли, когда партизанский обоз подъезжал к перекрестку, где дорогу пересекала просека, ведущая на Кодру. Вдруг послышался звук мотора. Повернув на просеку, партизаны сразу увидели справа от дороги немецкий грузовик. В кузове в форме гитлеровских солдат сидели четверо. Один из них держал над головой красный платок. Никто из колонны по машине не стрелял.

— Почему его не бьют? — крикнул кто-то. — Ведь фашистский.

— А затем не бьют, — равнодушно ответил Вершигора, — что свои же едут. Разве не видно — Володька Лапин держит платок, а рядом с ним Гапоненко?

Грузовик подъехал к нам. В его кузове действительно стояли разведчики, за рулем сидел Коля Матвеев.

Раненая лошадь стояла, глядя то на нас, то на грузовик.

— Ну-ка, милая, посторонись! — крикнул Лапин.

Лошадь отошла от дороги и легла, вытянув шею. Грузовик тронулся. Лошадь раза два подняла голову, посмотрела на проходящую мимо нее колонну и, положив голову на землю, больше не поднимала ее.

Машина отъехала в сторону и пропустила мимо себя всю колонну. Разведчики, сгрузив с нее на последние телеги две бочки бензина, зажгли ее. Сгоревшая машина могла на узкой лесной дороге быть некоторой помехой для гитлеровцев.

Колонна двигалась медленно. Узкая извилистая лесная дорога не позволяла перейти на рысь. На телегах, за исключением раненых, никто не сидел. Дед тоже шел, хотя валяные сапоги и большая шуба мешали ему. Он курил, не изменяя своей манере прятать цигарку в широкий рукав шубы.

В сумерки перед колонной показалась деревня Кодра. Точно гигантский пень поднималась она на бугре среди леса. При въезде в деревню стоял домик лесника. В нем было пусто.

— Остановка будет здесь, — сказал Дед Базиме, подъехавшему к нему с докладом. — До Блитчи нельзя допускать гитлеровцев. Им надо здесь дать бой. Расставляй батальоны.

На минуту он задумался, а потом добавил:

— Если допустить врага к Блитче, то он всю обедню нам испортит. Из этой деревни мы поднимем под Киевом все мосты, оторвемся от противника и тогда прямым ходом к флотилии врага на Припяти.

При свете электрического фонаря они рассматривали карту, и Ковпак отдавал приказания, как и где расставить батальоны. Увидев, что подходит Вершигора, он крикнул:

— Разведчиков пошли назад, чтобы задержали фашистов, не отрываясь, вели бы их сюда.

Вершигора разыскал в колонне отделение Лапина и взвод Гапоненко. Разведчики повернули обратно, к Крымку.

Автоматчики ушли. Дед приказал всем спать и ушел в свою хату.

Ковпаковцы разместились на опушках, в лесу и в деревне. Дед так расположил свое войско, чтобы гитлеровцы при наступлении подставили свои фланги под огонь пулеметов и автоматов.

Не спали и штабные работники. Они прислушивались к отдаленному гулу боя, который завязала разведка, и тихо переговаривались между собой.

Ковпак обходил опушки, осматривал завтрашнее поле боя. Он разговаривал с бойцами, похлопывал, точно лошадей, раскрытые пулеметы на тачанках, говорил с командирами, объяснял им значение предстоящего боя.

В диверсиях исключительно крупного масштаба, проводимых на железных дорогах и против военных объектов противника, Ковпак видел свою главную задачу. Но когда во время глубокого рейда противник пытался окружить колонну или начинал ее преследовать, ковпаковцы сами заманивали его в ловушки, били и снова шли к намеченному для диверсии военному объекту.

И вот наступило утро.

Заслон партизан увидел, что с восточной стороны, из села Забуянье, шел походной колонной взвод гитлеровских солдат. Ковпаковцы подпустили их совсем близко. То были странные противники. Они подошли, держа винтовки за плечами, и подняли руки. Шесть партизанских пулеметов были нацелены на них.

Это был взвод охраны железнодорожной ветки, отходящей на юг от линии Коростень — Киев. Взвод этот состоял из советских бойцов, попавших в плен к фашистам, сформированных в особый легион и переброшенных на охрану дороги. Этот легион назывался «туркестанским», в нем были только казахи. Услышав звуки боя, они, перебив свое начальство, ушли к партизанам. Их допросили в штабе и, отведя в один из батальонов, оставили с оружием.

Дед обошел батальоны и вернулся в штаб. В его руке была большая палка. В своей шапке и шубе он походил на Ивана Грозного.