Страница 17 из 59
— Никто не знал, — откликнулся Виртуозов. — Но меня удивляет другое: почему он писал? Не использовал, например, мыслеграф или, на худой конец, стенограф.
— А все-таки Ванин — голова! — вздохнула Света. — Надо же додуматься! Сколько раз читала Сережке про эту курочку…
— Гений, — подытожил Метелкин и раскрыл вторую тетрадь.
Эта часть записок представляла собой нечто вроде развернутого письма или отчета перед самим собой. Ванин писал торопливо, с малопонятными сокращениями…
«Теперь, когда путешествие позади, когда написаны доклады и сделаны определенные выводы и прогнозы, появилась потребность проанализировать свои впечатления и поразмышлять… Хочу восстановить все по памяти. Уверен, что ограниченная скорость в написании знаков делает возможным более тщательный анализ и отбор переносимого на бумагу материала. Мысли фиксируются в оптимальной форме, внутренняя логика суждений становится более выпуклой, обнажая незаметные ранее закономерности…
…Перед стартом все казалось просто и ясно. Разумеется, предполагались и самые сложные ситуации, но, как выяснилось, они не имели ничего общего с теми, в которых мы очутились.
Во-первых, был выбран недостаточный временной интервал. Очутившись в двадцать первом веке, мы уже не нашли действующую Рябу. В музее техники ее вообще не оказалось. Обнаружили Рябу… в музее Природы! Странно, конечно. Но так или иначе, а отныне мы знали, как в действительности выглядит Ряба: ее изображения в современных книгокартах искажены просто до неузнаваемости…
Во-вторых, «методика пассивного наблюдения», которой снабдили нас временологи, безнадежно устарела. Подумать только, она ни разу не корректировалась! Не было, видите ли, необходимости, поскольку путешествия в прошлое вообще нерациональны: расход энергии велик, а чему можно научиться у древних?! Эта методика, вероятно, идеально соответствует «Кодексу невмешательства», но чтобы с ее помощью что-то изучить — сомневаюсь. Пришлось нам выкручиваться на месте…
В-третьих, мы совершенно не были готовы психологически.
После неудачи в двадцать первом веке Олег «промахнул» целый виток спирали — в конец двадцатого! Конечно, риск был: ошибись мы и на этот раз, экспедицию пришлось бы свернуть, — энергии оставалось лишь на возвращение. Кроме того, в точке перемещения могло оказаться слишком людно. А способ, которой мы с Олегом придумали для нейтрализации последствий нашего посещения, был эффективен только при ограниченном числе контактов…
Вторая высадка прошла благополучно. Место пустынное, я бы сказал, дикое. Огромная поляна, растения в рост человека, вокруг — стеной лес, вдали — крошечный, какой-то несерьезный деревянный домик… Но анализ обстановки и действий пришел позже: мы ослепли, оглохли, задохнулись. Невероятно яркие краски— синее, зеленое, белое, алое. Одуряющие, густые незнакомые запахи. И удивительная поющая тишина… Наши мыслеграфы, не выдержав эмоциональной перегрузки, вышли из строя. Прошло несколько минут, прежде чем Виртуозов первым из нас вспомнил о цели путешествия. Мы взяли курс через поле — на дом, потому что Ряба, если наши предположения верны, могла находиться только рядом с человеком.
Идти по траве было чрезвычайно трудно и физически, и морально. Привыкнув лишь любоваться малюсенькими зелеными островками в зонах отдыха, мы должны были наступать на гибкие, сочные стебли растений! Не сговариваясь, мы с Олегом включили антигравитационные подошвы своих ступов, на четверть уменьшающие вес.
Рябу, наверное, мы увидели одновременно, потому что дружно споткнулись и вскрикнули. Ряба уловила движение и замерла с поднятой «ногой». Обследовав нас поочередно правым и левым зрительными локаторами, она продолжила перемещение, поскольку реагировала, очевидно, только на движущиеся объекты.
Историческая минута! Вот оно, легендарное изобретение неизвестного гения! Лишь увидев Рябу, я понял, как боялся все время, что легенда так и останется красивой сказкой…
В маленьком, огороженном дощатой изгородью пространстве Ряба оказалась не единственной. Мы насчитали по крайней Мере десяток. Все они были примерно одной величины и несколько различались окраской. Но форма, поведение повторялись удивительно стабильно. Несомненно, производство Ряб массовое. Лишь одна из моделей имела более крупный красный отросток на «голове» и чрезвычайно развитое хвостовое оперение… Решение созрело одновременно у нас обоих: Рябу требовалось заполучить и основательно изучить; взять ее с собою в наше время мы не могли, не нарушив «Кодекс».
Олег перелез через загородку и двинулся к Рябе. Та подпустила его довольно близко, но едва Олег протянул к ней руки, как она издала предупреждающий сигнал тревоги «куд-куда» и увернулась. Олег повторил попытку. Ряба увернулась и на этот раз, причем «куд-куда» повторялось чаще и на более высоких нотах. Поднятые этим сигналом, остальные особи с шумом разбежались, а модель с мощным красным гребнем в верхней части, наоборот, стремительно кинулась на Виртуозова.
Мы отступили. В этот момент скрипнула дверь, и перед нами появилась… баба! Мы хоть и готовились к встрече с древним человеком, тем не менее опешили.
А баба подняла темную руку ко лбу и несколько секунд вглядывалась в нашу сторону. Затем произнесла:
— Не трожь курей! Чего нада?
Как объяснить ей цель нашего визита?
— Дед! — крикнула баба куда-то назад. — Дед, подь сюды!
Так, все правильно: согласно легенде где-то поблизости должен находиться дед. И действительно, в разрисованном оконце возникло седобородое морщинистое лицо.
— Чего тебе?
— Да вот, курей шшупают охламоны каки-то. И молчат, язви их!
— Може, от Нинки? — предположил дед. — Тоже все с имя возюкается!
Я выступил вперед.
— Извините за вторжение! Мы из ПСАСБСа — проблемной станции анализа-синтеза белковых соединений.
— Изучаем возможность воспроизведения универсальной биомассы с комплексно-энно-белковым наполнением согласно номенклатуре ВАН № 134/22,— пояснил Олег.
— Покорми их, старуха, — сказал дед. — Ишь, головастенькие, оголодали, должно: заговариваются! Нинка сказывала, у их там, в ниверситете, такие водятся.
— И то, — согласилась баба. — Айда в горницу— пригласила она, — Счас молочка с погребу достану, ишо чего сварганю…
Мы плохо понимали, о чем говорят дед и баба, но общий смысл уловили. Хозяева принимали нас за сотрудников какого-то научного подразделения — Ниверситета, где, по всей вероятности, работает их родственница или знакомая. Что ж, возражать мы не стали.
Нас усадили на деревянные сиденья без всяких амортизаторов, так что не знаю, как Олег, а я скоро начал ощущать негибкость собственного позвоночника. Баба поставила перед нами по большому непрозрачному сосуду без ручек, наполненному белой жидкостью с желтовато-коричневой пленкой. Дед принес на чистой салфетке темную ароматную массу с ячеистой структурой, наформованную толстыми пластинами.
Мы с Олегом переглянулись: справятся ли наши нетренированные желудки с этой адской пищей? Я вытащил таблетку нейтрализатора… Теперь все вредное, что попадет в организм, будет выведено в течение суток. Олег свою проглотить не успел: заметила баба.
— Животом, сердешный, маешься? — пожалела она. — Ить молоденький, а микстурки ешь. Пей топленку лучше! А то — яйки. Сырые-то очень пользительно при больных кишках. Дед, приташши-ка, там в лукошке, утрешние, прямо с-под курицы!
Бедный Олег, он страдал за науку… Дед и баба жалостливо смотрели на нас и качали головами: до чего ученье-то доводит!
— Нинка сказывала, будто в вашем ниверситете из солярки икру рыбиную делают? — занимал нас разговорами дед. — Сделать, будто, сделали, а запаху нет. Хошь тресни! Так что удумали? Рыбу ловят, икру вына-ют, а заместо настояшшей в брюхо рыбе, значит, из солярки напихивают. Чтоб она, значит, рыбьим духом пропиталась! — Дед захихикал и поскреб за ухом. — А в другом ниверситете, седня в газетке прочитал, собираются кур извести. Всех! А яйца нести машине поручить. Э-Ве-Ме, — старательно выговорил он.