Страница 75 из 281
Толпа быстро рассеивается, и вскоре мы с Олафом продолжаем наш путь в сторону центра. Горбун мягко выговаривает мне в полголоса:
— Княжич, вы сейчас не в том положении, чтобы объясняться со стражей. А этот хозяин подмастерья мог на вас и нажаловаться, если бы вы стали защищать мальчишку. Я же сто раз вам объяснял: все эти дети полностью принадлежат хозяину — родители считай, продали их в рабство лет до шестнадцати-восемнадцати, пока те полностью не овладеют ремеслом и не выкупят себя.
Я молчу. Но меня почему-то греет мысль, что и Йен, похоже, не раз пытался вступиться за таких вот горемык. Значит, все же не был он равнодушным человечком. Хорошо конечно, что благодаря Олафу я не успел сейчас выставив себя белой вороной, но кинжал в брюхо этому уроду я бы вогнал с большим удовольствием.
На одной из улиц мое внимание привлек металлический грохот и бегущие люди. На лицах горожан виден страх. Мы с Олафом прижались к стене дома, и на перекрестке я увидел огромного железного воина в голубоватых доспехах и с гигантской секирой за спиной. На забрале его шлема и щите были выкованы странные черные руны, от которых прямо веяло магией смерти. Мне почудился омерзительный запах мертвечины.
— Мевар! — я услышал позади себя шепот Олафа — Страж Смерти
Позади Мевара шли два мага с жезлами. Судя по всему, они и «рулили» этой машиной смерти. Но делали это как-то неуверенно — уже пройдя перекресток, Страж покачнулся и одной ногой задел повозку с овощами, позади которой стоял белый от страха зеленщик. Почему продавец не убежал? Боялся потерять свой товар? Раздался треск, повозка перевернулась и придавила собой кричащего мужчину. По мостовой покатились овощи, полилась кровь. Маги переглянулись, махнули жезлами и Мевар выпрямился.
— Об этом страже рассказывал Конрад — наклонился к моему уху горбун — это он убил легата Понтифика Пьера Гийомса. Вместе со всем отрядом инквизиторов. Теперь его отправляют на войну. Твой отец формирует на севере новую армию…
— И кто же ее возглавит?
— Возможно ваш дядя Фридрих…
Страж с магами ушли, к зеленщику бросились появившиеся на улице горожане. Его вытащили из-под повозки, наскоро перевязали. Кто-то помог перевернуть тележку, остальные начали подбирать помятую зелень и овощи, складывать их назад.
Мы же продолжаем наш путь. Торговые кварталы постепенно переходят в более богатые, где проживают обеспеченные горожане не только из числа самых успешных купцов, но также и из мелкого дворянства. Улицы становятся заметно шире, кое-где высокие въездные ворота на фасадах появились, да и дома пошли все больше трехэтажные. Но особой красоты в архитектуре и здесь не наблюдается. Да, дома стали солиднее, под нависающими крышами на верхних этажах открытые галереи появились — юг все-таки, жара летом. Храмы тут тоже значительно богаче выглядят. Но в целом и здесь архитектура не отличается изяществом — что не дом, то маленькая крепость, защищенная крепкими решетками на высоко расположенных окнах. Барон Дильс пишет, что во многих этих домах есть красивые внутренние дворы, украшенные колонами и фонтанами, могут быть даже небольшие сады, но с улицы этого ничего, конечно же, не видно — сплошные ровные каменные стены с амбразурами окон.
А вот и Ратушная площадь — ее я узнаю безошибочно. И невольно усмехаюсь. Здание минэйской ратуши снаружи чуть ли не точная копия флорентийской Синьории. Миры разные, а направление архитектурной мысли одинаково. Ну, может если только местная «управа» размером чуть поменьше той, а так тоже замок, замком. И стены завершаются такими же зубцами, и нависающие над стенами крепостные бойницы есть в наличие, и высокая башня украшена часами. Часы эти с привычным моему глазу круглым циферблатом и с четырьмя делениями на нем, но имеют всего одну стрелку. А еще колокол, скромно отбивающий одним ударом каждую четверть круга. Сбоку большие окошки с цифрами. Пока я пытаюсь понять конструкцию часов, наступает полдень, и они неожиданно заиграли затейливую мелодию, напомнившую мне знаменитую «Ах, мой милый Августин». Только вот судя по воспоминаниям Йена, это была вовсе не легкомысленная песенка про пьяницу, а церковный гимн во славу Единого. Ну, …каждому свое!
Красотой эта столичная площадь тоже не отличалась: самые разномастные здания теснились невзрачными фасадами, словно стараясь выбраться из тени кривых переулков, вдохнуть свежего ветра с реки Нэи и погреться на солнце. Оттого площадь выглядела неряшливо и сильного впечатления не производила. Прямо напротив ратуши стоит Храм. Двери его закрыты и демонстративно опечатаны большой свинцовой печатью диаметром сантиметров в двадцать. Печать видимо еще и магическая, потому что в центре ее сияет, переливаясь на солнце знак Единого.
На самой площади еще гудит утренний рынок. Мы обходим ее по кругу, стараясь не столкнуться со спешащими покупателями, и останавливаемся на ступеньках ратуши, с любопытством рассматривая торжище. На самом деле «с любопытством» — это конечно, только я, а Олаф за компанию со мной. Торговля уже заканчивается, продавцы торопятся сбыть с рук нераспроданный товар. Покупатели отчаянно спорят, пытаясь сбить цену до минимума, купцы в ответ бессильно злятся, понимая, что им все равно придется уступить оставшийся товар за бесценок. Ни мясо, ни зелень при такой жаре до следующего утра свежими не долежат, да и везти их назад в пригород смысла нет никакого. Запахи над площадью к полудню и так уже витают не самые аппетитные, а из мясного ряда и вовсе ощутимо тянет тухлецой.
Обстановка в рядах накаляется с каждой минутой, шум становится громче, торг отчаяннее, и в какой-то момент эта гремучая смесь просто взрывается. Начинается все с того, что тележка расстроенного булочника прямо на наших глазах случайно наезжает на ногу какой-то дородной тетке с корзиной в руках. От ее громкого визга и грязной брани, разносящейся по площади, закладывает уши. К ссоре с двух сторон быстро подключаются еще десятка два людей. У кого-то, как у булочника, сегодня крайне неудачный день, а кто-то раззадорен спорами и просто хочет выпустить пар. Ссора моментально переходит в коллективную драку, где уже непонятно кто, с кем и за что дерется.
Меня просто поражает, с какой скоростью банальная бытовая ссора превращается в настоящее побоище. Когда стражники добираются, наконец, до дерущихся, чтобы навести порядок, там уже месиво из перевернутых прилавков и тележек с загубленным товаром. Плюс несколько граждан с травмами разной тяжести. И …один труп с ножом в сердце. Причем, кто этот мужчина — никто из дравшихся даже ответить не может, похоже он был простым покупателем, попавшим под раздачу.
Увидев стражников, Олаф тут же утащил меня с площади, уводя вверх по одной из улиц, ведущих к княжескому замку. Я же еще долго пребывал в шоке от увиденного.
— Олаф, и часто …такое в Минэе бывает?
— Нет — вздыхает горбун — Но в последнее время, после этой чертовой войны, народ словно с цепи сорвался. Слышал, стражники с ног сбились, по вечерам не успевают драки разнимать.
— Но сейчас-то вроде полдень, только-только утро закончилось.
— Вот это и странно. Совсем люди озверели. И ладно бы убитые в пьяных драках или ночных грабежах, так ведь и в нормальных семьях теперь до смертоубийства доходит. На днях муж со зла задушил своих жену и старшую дочь лишь за то, что те упрекнули его в том, что семья в последнее время живет впроголодь.
Я аж, остановился.
— Дикость какая…!
— Дикость. А все почему?
— И почему же?
— Храмы в Минэе закрыты. А без храма люди теряют веру.