Страница 74 из 281
Нет, отказываться от встречи с княгиней мне нельзя — Йен свою мать любил, и он бы так ни за что не поступил. Не стоит вызывать лишние подозрения у Олафа своим прямым отказом.
— Даже не знаю, Олаф, насколько это безопасно — изображаю я сомнения, ковыряясь в тарелке с завтраком — А ты смог бы незаметно провести меня в замок?
— Конрад обещал помочь. Ваша матушка живет теперь в старых покоях рядом с часовней, так что через весь замок пробираться не придется.
Слуга мнется, словно не решается сообщить мне какую-то плохую новость, оставленную им напоследок, а потом выдает такое, что у меня отвисает челюсть и ложка выпадает из рук
— Княжич, крепитесь… Конрад сказал, что князь превратил вашего старшего брата Ульриха в лича.
— Что?!!
— Ульрих умирал от раны, полученной в сражении у Золотой речки, и князь решил спасти его хотя бы так.
— Спасти?! Это называется спасением — превратить своего родного сына в умертвие?
Олаф сочувственно отводит глаза, а я ошарашено качаю головой. «Папаша» совсем поехал головой. Теперь понятно, почему он беспробудно пьет и с княгиней поругался. Надо уточнить у Лукаса, но ведь это же что-то из запретной темной магии? Князь действительно, темным продался? Слов нет…! Я молчу, пытаясь переварить услышанное. Кусок мне в горло больше не лезет, и я расстроено отодвигаю тарелку с остатками завтрака в сторону. Даже не могу себе представить масштаб грядущих неприятностей, а то, что они у нас будут — к бабке не ходи. Надо срочно прогуляться и проветрить мозги, которые просто закипают от последних новостей.
В свой первый рейд по столице я отправляюсь в сопровождении Олафа и весь, естественно, обвешанный амулетами: к личине купеческого сынка и целительскому эльфийскому камушку теперь добавился еще и новый «гаджет» от Лукаса, скрывающий магию. Он провозился с ним всю ночь, но когда я заглянул к нему рано утром, работа была уже закончена, и амулет стоял на «подзарядке», напитываясь силой от кристалла. Проверив, как все работает, Лукас с чистой совестью завалился спать, заверив, что разоблачение мне больше не грозит, и я спокойно могу гулять по городу.
Постоялый двор наш находится в средней части столицы, поэтому знакомство с Минэем я решил начать с торговых и аристократических кварталов, расположенных ближе к центру. Вчера, в людской толчее, многого разглядеть не удалось, а сегодня на улицах такой толпы нет, и Минэй предстает передо мной во всем своем своеобразии.
Торговая часть Минэя представляла собой ничем не примечательную застройку, выглядевшую как тысячи и тысячи земных средневековых кварталов. Улицы узкие и кривые, дома так тесно прижаты друг к другу, что словно идешь вдоль одной сплошной стены между двумя перекрестками. Все лавки расположены на первых этажах, здесь они, как правило, не жилые. Если не лавка или склад, то обязательно какая-нибудь маленькая контора или кабак. Заведения местного «общепита» здесь часто и в подвалах располагаются, в отличие от того же Ирута, но жилые покои — только на верхних этажах. Все окна лавок забраны мощными решетками — видно, с преступностью здесь полная беда. И не удивительно — фонари встречаются крайне редко, в основном только на перекрестках.
Что еще странно — в домах совсем нет занавесок на окнах, и там где окна расположены на уровне глаз, все помещения просматриваются с улицы. Подозреваю, что хозяева так экономят на освещении, ведь свечи стоят дорого, не говоря уже о магических светильниках, которые по карману только богачам. На втором этаже ставни. Вывески на лавках есть, но далеко не на каждой. Где-то просто за решеткой окна выставлены какие-нибудь товары, продающиеся в лавке, или намекающие на род деятельности хозяина.
Короче, типичный средневековый город, и такие же типичные узкие улочки, обычно выходящие на небольшую площадь или заканчивающиеся тупиком, упираясь в старую крепостную стену. Дома не слишком ухоженные — стены с облупившейся краской, мостовую местами покрывает толстый слой грязи. И даже в этом сравнительно приличном, по местным меркам, квартале повсюду валяется мусор, а посреди мостовой тут и там лежат яблоки конского навоза, над которыми вьются мухи. Антисанитария полная. Да уж… прав барон Дильс: до торговых кварталов Ирута минэйским, как до луны.
Смотрю на местные «красоты», а из головы все не идет рассказ Олафа о семейных неурядицах Тисенов. Вот казалось бы — ну, что мне до совершенно чужих людей? Деньги у нас есть, можно же купить приличный домик в пригороде и тихо зажить там в свое удовольствие: поправлять здоровье, развивать магию, готовить сюрпризы к прибытию следующей команды инисов, и не лезть с головой в проблемы Тиссенов. Ведь лично у меня никаких родственных чувств к княжескому семейству нет и в помине. А вот поди ж ты… Почему-то переживаю за них, как будто от Йена мне по наследству досталось не только его обожженное тело, но еще и совесть, а так же ответственность за весь род, Минэй и все княжество в придачу.
Странно даже… Но, наверное, все дело в том, что как у человека, прошедшего войну, срабатывает интуиция, и чувствую я сейчас какую-то непонятную тревогу, разлитую в воздухе столицы. Не знаю даже, как это описать словами. Просто в очередной раз чуйка моя срабатывает, заставляя все время держаться настороже. На улице летняя жара стоит, полуденное пекло, а по загривку то и дело холодок пробегает, не давая расслабиться и получить удовольствие от прогулки. Предчувствие, блин…
Из раздумий меня выдергивают детские жалобные крики. У дверей одной из лавок на другой стороне улицы здоровый бородатый мужик в грязном кожаном фартуке лупит смертным боем мальчишку лет семи. Причина наказания очевидна — под их ногами на мостовой валяется разбитый глиняный кувшин, и растекается большая лужа какого-то мутного пойла, распространяя вокруг тошнотный запах сивухи. Но бьет мужик мальчонку за провинность так, что оторопь берет: жестоко, не соизмеряя сил, швыряя его об стену с какой-то животной злобой, и не оставляя бедняге шанса остаться в живых. Тут же начинает собираться толпа зевак. Зрители ржут, свистят, подзуживают мужика, и никто даже не собирается вступаться за мальчонку. Уроды…! Я непроизвольно хватаюсь за кинжал на поясе, но мой локоть крепко перехватывает Олаф.
— Не вмешивайтесь, княжич. Этот гад в своем праве.
— Каком праве?! Убить ребенка?!
— Он уже не ребенок, этот мальчишка — его подмастерье. И побои от хозяина ему наверняка достаются каждый день.
— Да, этот подонок вместо обучения покалечит его!
— Не вмешивайтесь, вам нельзя раскрывать себя. Я сам все сейчас улажу.
Олаф быстро переходит улицу и бесстрашно подходит к озверевшему мужику, расталкивая со своего пути зевак.
— Уважаемый! — горбун ловко перехватывает кулак, снова занесенный над головой мальчонки. — Не могли бы вы подсказать мне, где здесь у вас лавка нотариуса?
— Что?! Да, ты кто такой?! — Пока мужик смотрит осоловелыми глазами на прилично одетого пожилого незнакомца и пытается выдрать свою лапищу из крепкого захвата, в дверях лавки появляется парнишка постарше и шустро затаскивает рыдающего мелкого в дом.
— Простите великодушно, что оторвал вас от столь важного дела, как воспитание работника, надеюсь, это хоть немного покроет ваши убытки.
В руку мужика ложится мелкая медная монетка, и это окончательно приводит его в чувство. Он недовольно оглядывается, поправляет ворот грязной рубахи и хмуро указывает рукой в конец улицы.
— Там, на площади… — Потом сплевывает себе под ноги и скалит на зевак щербатые зубы — Ну, чего уставились, твари?!