Страница 3 из 3
Холод кусал за щеки, как голодные собаки. Чем дальше в лес заходила, тем хуже становилось, мурашки по телу разбегались, но я упорно шла вперед. Чувствовала, как ноги привычно ведут в давно знакомое место. Тени сгущались между еловыми ветвями, земля под ногами острыми иголками хрустела, а я впереди лишь дорожку витиеватую видела — она пряталась между красными кустами и терялась среди них, словно скрыться от меня хотела. Услышала вдруг, как немой лес заговорил со мной — беспокойным шепотом повсюду разлился. Голоса, ранее прекрасные веселые, песни стали петь — страшные, тихие. Я остановилась, тело словно заледенело — корочкой морозной покрылось. Прислушалась, закружилась на месте, ища глазами мавок.
Они явились ко мне — спинами обернулись. Открылись раны глубокие, средь которых кости торчали, и кожа обрывками свисала. Страх сковал меня, скрутил крепкими веревками руки и ноги и с места не сдвинуться. А они кружили, танцевали показывая мне лишь завядшие маки, что средь внутренностей росли. Хотелось закричать, но голос сел, пропал вовсе. А они лишь петь громче начинали:
— Стой, родная сто-ой. Пути обратно нет, — их голоса напоминали голос моего Вячеслава, напуганного, взволнованного, — В лес не иди. К тропинке не мчись. Коль веру свою предала, нет места тебе средь родных.
Я хотела закрыть глаза и уши, сбежать и вернутся к дому, но не было толку. Они не отпустят. Крестик, что висел на шее, грузом тянул к земле. Я прикоснулась к нему руками, сжала холодное дерево и молится начала.
Мавки в ответ лишь рассмеялись. Заливисто, непрерывно. Обернулись ко мне лицами и я ужаснулась. Прекрасные лики дев сменились. Пустые глаза — белые, как забродившее молоко, смотрели на меня, не отводя взгляд. Волосы, что ранее цвели зеленью — потускнели и напоминали зацветшею реку. Кожа, что когда-то была белее снега, серыми лоскутами свисала с щек. Они засмеялись, оголили кривые зубы. Крестик, что до этого в руках сжимала, выскользнул и упал на черную землю. Я искать его хотела, но взгляда от мавок отвести не смогла.
— Коль веру свою предала-а…
Они потянулись ко мне руками и подхватили с собой в свой безумный танец. Все перед глазами закружилось, потемнело. Пахло холодом и смертью. Холодной, беспощадной. Их голоса слились в единую песнь — погребальную, глухую и стонущую. Ноги тянут к земле, не слушаются. А сердце, сердце замирает все больше и больше, пока навек не замолкает средь высоких сосен.
Я стою на краю леса и смотрю на село. Над домиками привычно тянутся струйки дыма, а средь выпавшего первого снега алеют погребальные знамена. Сердце не болит, не тоскует. Лишь слеза последняя — одиноко срывается из глаз и падает в пушистый белый снег, замерзая как льдинка, пока пение мавок затихает в глубине леса:
— Коль веришь ты в свой мир, не предавай его. Иначе мир предаст тебя однажды, взамен отдав тебе твое…