Страница 62 из 99
— Я не послушал приказа маршала? — Волков, конечно, заметил невежливость цу Коппенхаузена, но не стал делать на этом акцент, сейчас для него было главным не разозлить герцога и не дать цу Коппенхаузену разыграть карту непокорности. — Ваше Высочество, я вовсе не отказывался выполнять приказ маршала. Я просто не мог выполнить подобный приказ, так как ещё до полуночи мои орудия покинули расположение главного лагеря и поехали к моему лагерю через деревню, а когда ко мне прискакал гонец от маршала, орудия уже подъезжали к моему лагерю.
— Так отчего же вы не приказали артиллеристам вернуться? — поинтересовался сам герцог. — Чего же тут сложного?
— Вот именно, — поддержал курфюрста фон Эберт. — От главного лагеря до вашего было всего пять тысяч шагов.
Барон и не взглянул в его сторону: ещё чего! Он стал объяснять ситуацию герцогу:
— Ваше Высочество, шёл сильный дождь, дорога через село после прохода обоза превратилась в канаву с грязью.
— Это всего лишь отговорки! — довольно резко заметил фон Эберт. — Оправдания нежелания.
И опять генерал не взглянул на своего невежливого коллегу, а просто предложил:
— Со мною пришёл мой артиллерист, майор Пруфф. Если Его Высочеству будет угодно, он может его пригласить, и майор лучше меня сможет рассказать ему о той ночи.
Может быть, Эберт и не хотел этого, но герцог, чуть развернувшись к своему секретарю, что-то негромко произнёс, и секретарь сразу поспешил к двери, распахнул её и громко воскликнул:
— Его Высочество желает видеть господина майора Пруффа! — он сделал паузу и продолжил: — Есть ли здесь майор Пруфф?
Волков сидел в кресле абсолютно спокойный, смотрел перед собой на прекрасный паркет и средним пальцем правой руки разглаживал себе брови. Он услышал чуть шаркающую походку немолодого уже майора, удары его палки об паркет, а потом и знакомый голос, как всегда, чуть недовольный голос Пруффа:
— Добрый герцог, добрые господа, желаю всем здравствовать.
Уже в этом его приветствии чувствовались старомодность и достоинство.
— Дорогой майор, — начал герцог лично, — вы везли пушки в ночь перед сражением из главного лагеря. Ваш генерал барон фон Рабенбург отдавал вам приказ вернуть пушки назад или перевезти их в другое указанное место?
— Нет, генерал мне такого приказа не отдавал, — отвечал майор и тут же добавил. — Генерал фон Рабенбург бывает невежлив, бывает вздорен, но он вовсе не безумец, чтобы отдавать подобные приказы.
— Объясните, что значит это ваше замечание, — потребовал курфюрст.
— Объяснение моё будет весьма простым. Ваше Высочество, я вывез орудия из лагеря в вечер, а к полночи я едва дотащил их до деревенской площади, которая находилась от лагеря всего в трёх тысячах шагов. А на поле, до указанных мне позиций, я довёл пушки всего за час до рассвета.
— И что же вы, такой опытный офицер-артиллерист, не могли ехать быстрее? — спросил герцог с едва заметным вызовом.
Волков знал, что подобных вопросов, да ещё и в подобной форме Пруффу задавать не следует, такие вопросы злят старого артиллериста. Его вообще злили все вопросы, ставящие его компетенцию под сомнение. Барон едва сдержал улыбку, зная, как на подобный выпад будет отвечать Пруфф. И он не ошибся.
Глава 33
Поначалу майор засопел обиженно, сморщился, как от кислого, а уж потом и ответил:
— Я при пушках состою всего-навсего тридцать семь лет, видно, я ещё не знаю всех тайн пушкарского дела, видно, я не знаю, как правильно таскать шестидесятипудовые орудия, которые утопают в грязи по ступицы; может быть, Ваше Высочество, если, конечно, сочтёт меня достойным, соблаговолит приоткрыть мне секреты артиллерийского искусства, что мне ещё не ведомы. В таком случае я буду вам весьма благодарен, — при последних словах майор низко поклонился герцогу.
— Шут, — едва слышно произнёс — Волков быстро поднял глаза — да, это был камергер принца господин Кюн. Генерал быстро встал с кресла, он не мог допустить, чтобы в его присутствии оскорбляли его офицера. Правда, ничего не успел сказать, так как герцог, усмехнувшись, произнёс вперёд него:
— Ах, простите меня, дорогой майор, может, я и зря упрекал вас.
— Ваше Высочество, ваш вопрос был правомерен, — неожиданно смягчился Пруфф, — но лишь потому, что в ту ночь и в то утро вас там не было и вы не видели того дождя и той жирной грязи, что пришлось видеть нам с генералом. И хорошо уже то, что мы успели привезти главные пушки до начала сражения.
Кажется, на этом вопрос был исчерпан, но тут снова взял слово фон Эберт и, то ли от глупости, то ли от безысходности, снова стал учить артиллериста его ремеслу.
— Возможно, вам нужно было чаще менять лошадей, и тогда бы вы успели выполнить приказ маршала.
Тут уже Пруфф стесняться не стал, авось не герцог, и заговорил со всей своей язвительностью:
— Добрый господин, имени которого я не имею чести знать, — хотя скорее всего имя старшего офицера в войске маршала Пруфф помнил, — очень сожалею, что в ту ночь при моих упряжках и среди возниц не было вас. Уж вы бы нас поучили, — и тут же, не дожидаясь ответа фон Эберта, он обернулся к герцогу, — должен вам доложить, Ваше Высочество, то был самый сложный путь к сражению за всю мою жизнь; я просил генерала купить мне для больших орудий двадцать четыре самых крепких мерина, четыре упряжки по шесть, и эти упряжки за ночь мы меняли четыре раза, вот как тяжёл был путь, лошади рвали жилы, и когда уже мы выехали на поле, еле переставляли ноги и никуда с края поля дальше идти не могли; и я очень благодарен маршалу цу Коппенхаузену за то, что он прислал мне в помощь тридцать сапёров, иначе мне бы нипочём до рассвета было не управиться.
— Благодарю вас, майор, — вежливо сказал курфюрст и отпустил старого артиллериста. — Ступайте.
— Ваше Высочество, — начал Волков, — теперь вы понимаете, что выполнить приказ маршала я не мог. Просто не мог, и слава Богу, что так получилось. Ибо, отправь я маршалу пушки, я бы их больше не увидел, они уже были бы в руках ван дер Пильса, а именно две моих пушки и были главным стрежнем обороны лагеря, именно эти два орудия и нанесли впоследствии безбожникам самый большой урон.
Барон чувствовал, что теперь весы справедливости качнулись в его строну. Все обвинения его врагов рассыпались в прах. Но он позабыл про главную черту герцога, про его скупость, а поэтому и про последнее обвинение фон Эберта. А вот его сеньор про деньги никогда не забывал.
— Генерал, — курфюрст снова поднял лист бумаги со стола, — а что вы скажете…, — он заглянул в бумагу, — про четыре тысячи талеров, что испарились из переданных вам на сбор войска денег.