Страница 5 из 64
— Не сюда.
Женщина свернула в незаметный боковой проход, который разрешился длинным коридором. Коридор этот был так низок, что я то и дело задевал головой верхний свод. Здесь не было ни горящих факелов, ни каких-либо иных источников света. Я по праву гордился легкостью, с которой умел передвигаться в темноте, и чувством направления, но колдунья опять превзошла меня. Я шел, держась за стену, Сагитта же шагала уверенно, предупреждая о возможных опасностях:
— Осторожнее, через пару шагов свод обвалился. Не споткнись, впереди яма.
Ориентируясь на звук ее голоса, я двигался следом, минуя незримые, но оттого еще более опасные препятствия. Вышли мы в ночь, душную и терпкую. Позади сомкнулся густой кустарник, скрывая лаз. Мы находились у подножия холма в окружении полудюжины точно таких же холмов. Неподалеку ждали заседланные кони и темнел чей-то силуэт. Человек обернулся в нашу сторону. Повеяло ветерком, послышался тихий перезвон бубенцов. Неужто сам лейб-маг озаботился моим избавлением?
Дни скачки не прошли даром. Я вскочил в седло и понесся прочь, не оглядываясь на своих спутников. Точно выпущенный нож, взрезал я плотность ночи, ветер бил меня в грудь и свистел в ушах. Конь принес меня к берегу реки, где горел костер. У костра клевал носом Браго.
— Крысы живучи, — осклабился воин вместо приветствия.
Я оставил его колкость без внимания. Теперь, в безопасности на меня разом накатили и страх, и голод, и усталость. Глаза слипались сами собой.
Браго толкнул меня:
— Обожди спать. На-ка, глотни.
В протянутой им фляге была, понятное дело, брага. Густая, крепкая, она не имела ничего общего с тем дешевым пойлом, что иногда перепадало нам с ребятами. Воин надеется, что я непривычен к крепким напиткам? Не на того напал! Я мстительно выцедил большую часть предложенного. Пусть завтра я сдохну от головной боли, но сегодня, после избавления из плена, мне до одури хотелось ощутить вкус жизни: нахлебаться студеной воды из реки, надышаться напоенном ароматом трав воздухом, насмотреться на звезды, что водили хороводы вокруг луны. Да я и сам не прочь был сплясать с ними вместе!
Издалека пришли голоса:
— Надо бы его выспросить.
— Пусть спит, проку с него сейчас.
— Можно подумать, с него есть прок остальное время. Только даром кормим! А прожорлив, крысеныш!
Звездный хоровод принял меня в свои объятья, закружил, и мне стало тепло и спокойно. Высшей справедливостью казалось то, что пока я танцую со звездами под облаками, бессонный Браго хранит мой покой на бренной земле.
— Побуждайся, спящий красавец!
Утро приветствовало птичьим пересвистом и ледяной водой в лицо. Остальные уже поднялись. Мне дали два кислющих яблока и кусок мяса, большей частью состоящий из жил. Пока я жевал, рядом присел Альхаг.
— Рассказывай, — приказал он.
Альхагу невозможно было противоречить. Тот, кто не знал его, мог бы попытаться опровергнуть это утверждение, но поверьте мне, было в варваре нечто, заставлявшее даже самых отъявленных бунтарей поступать согласно его воле.
Я без утайки принялся выкладывать о своих злоключениях с того самого момента, как тень застигла меня врасплох на постоялом дворе. Про искры и свет колдун заставил вспоминать подробнее: какого цвета была вспышка и куда направлено было движение огоньков — по солнцу или же противосолонь.
— Не приметил ли на том человеке медальона либо амулета?
— Так темно было, хоть глаз коли!
— В следующий раз не торопись колоть глаза, лучше смотри внимательнее! Это важно.
— Будет следующий раз? — не сдержался я.
— Быть может, ты ждешь извинений за то, что я подвергаю тебя опасности. Не жди. Извинения были бы уместны, кабы я раскаивался, однако никакой вины за собой я не нахожу и более того, твердо уверен в своей правоте.
То, что варвар вынашивает в отношении меня определенные намерения, я понял сразу. Ни один человек не стал бы кормить и окружать роскошью приблуду, не имея веских на то причин. А опасность… я столько лет прожил с мыслью окончить свои дни на виселице, что уже, пожалуй, притерпелся к ней. Вся моя жизнь была игрой в чехарду со смертью: я воровал, врал напропалую, убивал и уходил из-под ножа. Неженке не выжить на городском дне. Наверное, прав был Браго, называя меня крысенышем. Но в отличие от многих, я не роптал на судьбу, ибо успел увериться — ей наши жалобы без толку. Извинений Альхага я не ждал, слишком мелкая я сошка, чтобы придворный колдун расшаркивался передо мною.
Варвар поднялся и, позвякивая бубенцами, подошел к своему коню. Я давно заметил, что движения Альхага даже в абсолютно спокойные дни сопровождались легким ветерком. Поначалу я думал, будто колдун создает этот ветер специально, дабы все слышали звон бубенцов, вплетенных в его косы, потом, узнав его лучше, я понял, что варвар чужд подобному тщеславию.
Из переметной сумки Альхаг вытащил нечто, завернутое в промасленную ткань, и швырнул мне. Инстинктивно я подхватил предмет.
— Цветок Смерти! — позвал варвар.
Цветком Смерти он называл Сагитту. Из уст Альхага это обращение звучало совершенно неуместно. Что в действительности означает прозвище, я узнал позже.
Женщина стала подле колдуна.
— Научишь парня защищаться.
Вне себя от изумления я принялся разворачивать ткань, уже догадываясь, что она под собой скрывает. Я чувствовал любопытные взгляды, и разматывал все быстрее и быстрее. Видимо сам Творец благоволил мне, ибо вспоминая этот момент, могу сказать, что не порезался лишь чудом.
Под слоями плотного материала открылся поразительной красоты клинок: звонкий, легкий, отполированный до зеркального блеска — ночью он легко мог отразить звездное небо. Вогнутая середина клинка казалась узорчатой, и столько теней играло на ней, что можно было подумать, будто в металле переплелись струйки разных цветов. Резная рукоять, целиком выточенная из кости, венчалась головой неведомой твари, которая сжимала в зубах кольцо. То, что Альхаг походя вложил в мои руки целое состояние, я понял годы спустя, научившись разбираться в оружии. Тогда же я просто ахнул.
— Ты отдал мальчишке гвинотскую саблю? — вслед за мною изумился один из воинов.
Ликом он был благороден, телом — силен, а речь его отличалась изысканностью. Пожалуй, он был единственным, от кого до сих пор я не слышал брани. Звали воина Данко. Если бы меня попросили описать человека, на которого мне хотелось бы походить, ни минуты не колеблясь, я указал бы на Данко.
— Хозяину она без надобности, а мне чужое оружие ни к чему. Пусть играется, — последовал ответ.
— Я заплатил, когда бы знал, что ты торопишься с нею расстаться. Продай мне саблю, Альхаг!
— Держи при себе солнцеликие, они пригодятся тебе куда больше чужеземного оружия. Твоя рука привычна к тяжести фамильного меча.
— Но этот великолепный экземпляр способен украсить коллекцию самого взыскательного ценителя! Я закажу ножны у лучшего оружейника, уложу саблю на шелка и бархат…
— Клинок не девица, чтобы рядить его в шелка. Он рожден разить врага.
— Продай мне саблю! — упрямился Данко.
— Отныне она мне не принадлежит. О продаже проси парня, хотя я б и не присоветовал бы ему делать этого.
— Разве ты не боишься, что однажды щенок обратит оружие против нас?
Альхаг рассмеялся воину в лицо:
— Мне бояться парня? Никогда не поверю, будто и ты всерьез его опасаешься!
Так сабля осталась при мне, а с нею вместе я приобрел нового врага. Но я не жалел — клинок стоил тысячи врагов. Как и всякое великолепно исполненное оружие, моя сабля сама помогала сделать правильные движения и вопреки первому впечатлению, не была тяжела тому, кто правильно ее держал. Идеальный баланс и рассчитанный вес делали пользование ею очень удобным. Она и впрямь была создана разить врагов!
Помните, я жаловался, будто первые дни уставал в дороге? Так вот: забудьте прежнее мое нытье. То, что еще три дня назад мнилось усталостью, отныне сделалось недосягаемой мечтой.