Страница 4 из 15
Она возродилась снова, сперва в виде небольшого «Невского шанца», построенного шведами при Де-ла-Гарди в 1610 году и с течением времени превратившегося в крепость Ниен и в город Ниеншанц, первая привилегия которому была дана шведским королем Густавом Адольфом 17 июня 1632 года.
Крепость Ниен и город Ниеншанц возбуждали большие надежды шведов. Помощью этой крепости шведы закрывали вход в Неву: в этом городе должна была сосредоточиться торговля с Новгородом, с Россией. Сюда, с одной стороны, новгородские купцы должны были привозить свои товары, сюда же допускались и иноземцы с своими кораблями. Торговля России с Европою, таким образом, была взята под шведский контроль — при выходе Невы из Ладожского озера, древняя новгородская крепость, отданная шведам, переменила свое название Орехов или Орешек на чисто шведское Ноттебург, при впадении Невы крепость Ниен — все течение Невы было во власти шведов.
23 апреля 1703 года генерал-фельдмаршал граф Шереметев выступил из Шлиссельбурга (Ноттебург шведов, Орехов новгородцев снова вернулся осенью 1702 года во власть русских и был переименован в Шлиссельбург) с 20 000 войска по дороге правым берегом Невы к Ниеншанцу. На другой день, не доходя 15 верст до Ниеншанца, — Шереметев выслал водою на судах отряд в 2000 человек пехоты для производства рекогносцировки. В ночь на 25-ое апреля отряд прибыл к городу, напал на шведский пост в 150 человек, бывший у самого входа в крепость, обратил его в бегство, захватив двух пленных. Некоторые люди из отряда забрались даже на вал, но, не имея ни лестниц, ни ручных гранат и копий, принуждены были отступить. Утром того же числа прибыл Шереметев с остальным войском, обложившим крепость. Начались работы над возведением окопов, устройством батарей. Около полудня 30 апреля на русских батареях все было приготовлено для открытия бомбардирования. Фельдмаршал послал к коменданту крепости трубача Готфрит с увещевательным письмом о сдаче города. Поздно вечером трубач вернулся обратно с письмом от коменданта, который объявил, что он будет защищать город, врученный ему королем для обороны. Тогда русские начали бомбардирование, которое продолжалось всю ночь до утра. 1 мая 1703 года на стенах крепости появился сигнал о сдаче. Переговоры об условиях сдачи затянулись на целый день, и, в конце-концов, было решено: сдать русским Ниеншанц в тот же день, 1 мая, гарнизону с 4 пушками и всяких чинов шведскими людьми отступить к Нарве с распущенными знаменами, с драгунским знаком, с барабанным боем, с верхним и нижним ружьем и с пулями во рту. Вечером, в 10 часу, Преображенский полк был введен в крепость.
И Ниеншанц, подобно своей предшественнице Ландскроне, преклонился пред силою русского оружия, а 16 мая 1703 года Петр Великий повелел окончательно разрушить укрепления Ниеншанца, самый же город — 100 деревянных домов, раскинутых по правому берегу Охты, — сгорел еще раньше, при начале штурма.
Снова, вторично, опустели берега Охты, но в этот раз на более короткий промежуток времени: 21 февраля 1720 года, здесь, по берегу Невы, от устья Охты, приказано было построить 500 домов с сенями, а через год, 19 января 1721 года, вышло новое распоряжение: «новопостроенные дома на Канцовской стороне отдать безденежно вольным плотникам, которые бывали у судовых работ, чьи б они ни были, податей с них никаких, также и на помещиках их, за них и за детей их не иметь, и ежели кто оных домов пожелает, и те б явились и записывались у полковника Кошелева с сего объявленного числа в два месяца, а кормиться им плотничьей своей работой по-прежнему вольно. А ежели когда, они, плотники, понадобятся для работы в адмиралтействе, и им тогда даваны будут заработанные деньги по указу против других вольных работников».
Таким образом, на месте шведских крепостей Ландскроны и Ниеншанца должна была возникнуть простая слобода плотников, которые, получив от правительства дома и землю, обязывались в случае надобности работать в адмиралтействе у судовых работ. Как видно из текста вышеприведенного указа, поселенные плотники должны были остаться вольными. Но так как запись шла плохо, желающих было мало, то Петр распорядился населить слободу — к марту 1721 года было уже построено 216 домов — принудительным образом: был командирован капитан Пырский за Бело-озеро, на Вологду, в Шуйский городок, в Каргополь, на Устюг и на Холмогорье, где он и должен был набрать необходимых Петру Великому плотников, причем в инструкции, данной Пырскому, опять-таки подчеркивалось, что «понеже они будут плотники вольные».
Пырский исполнил назначенное ему поручение, и 6 июня 1723 года, т.е. почти 200 лет тому назад, состоялся указ переведенцам-плотникам новопостроенной при С.-Петербурге Охтенской слободы, быть в ведении партикулярной верфи. — Партикулярною верфью называлось одно из своеобразных петровских начинаний: была устроена особая верфь, которая должна была строить небольшие суда для раздачи их жителям Петербурга — Петр Великий желал, чтобы петербуржцы сообщались между собою помощью Невы, ее многочисленных притоков и прорытых им каналов, и сообщение это, конечно, производилось на лодках под парусами. Для изготовления этих лодок на месте нынешнего Соляного городка и была устроена партикулярная верфь, которая должна была заведывать новопоселенными охтенскими плотниками. А так как партикулярная верфь сама состояла, как тогда говаривали, в ведении адмиралтейства, то, понятно, последнему должны были подчиниться и охтенские плотники. Адмиралтейство, получив этих плотников, позабыло или намеренно не обратило внимания на петровские указы, в которых подчеркивалось, что плотники должны были быть людьми вольными, адмиралтейство посчитало, что охтенцы должны быть приравнены к государственным крестьянам, т.е. быть крепостными адмиралтейству. В 1744 году над охтенцами был поставлен капитан Бизюкин — «быть у смотрения ему над охтенскими плотниками и держать их в своей команде», а как содержать, для этого была сочинена особая, замечательно любопытная инструкция.
«Наблюдать самому и через десятских и сотских — читаем мы в этой инструкции — за скромною и тихою жизнью поселян, за тем, чтобы они не держали корчем, ни в какие игры не играли, с воровскими людьми не знались, пришлых людей у себя не держали, без ведома из долгов своих не отлучались ни на одну ночь, а временно отлучались из слободы только с дозволения его, капитана, с надежными поруками в том, что воротятся, а в случае надобности на казенной работе заменятся другими, наконец, чтоб о своих нуждах просили всякий о себе, а сходбищ себе не дозволяли, ежедневно утром и вечером в восьмом и девятом часу чрез сотских и десятских осматривать все дома, все ли поселяне дома ночуют, нет ли пришлых, о беспашпортных, о подозрительных людях доносить конторе, за отлучку брать под караул и наказывать; охтянам вступать в браки не иначе как с письменного на то дозволения; читать охтянам сию инструкцию по субботам и в шабашные дни».
Из текста этой инструкции ясно, что она могла существовать только на бумаге, воплотить ее в жизнь целиком не было никакой возможности, иначе жизнь охтян была бы сходна с тюремною жизнью, с каторгою. Охтенский поселянин не мог даже не ночевать дома без разрешении подлежащих властей! Затем очень характерно подчеркивание — «о своих нуждах просили всякий о себе, а сходбищ себе не дозволяли» — всякая коллективная просьба, всякое совместное обсуждение своих общих нужд почиталось преступлением. Повторяем, очевидно, что инструкция эта не могла быть проводима в жизнь, постоянно нарушалась, капитан Бизюкин и его сотские и десятские более чем вероятно делали проверку жителей, когда им нужны были деньги — отсутствовавшие откупались, и проверка опять-таки на долгое время прекращалась, далее охтенцы умели ставить на адмиралтейские работы за себя рабочих, находя выгоднее заниматься подрядами, скотоводством, столярными частными заказами и т. д. но, конечно, существование этой инструкции, возможность ее применения тяжелым гнетом ложилась на слободу. В первое время существования слободы ее жители должны были ходить на работу в адмиралтейство, на другой конец города, это ежедневное путешествие ни свет ни заря должно было отзываться на работе поселян, и с начала XIX века на самой Охте была заведена небольшая верфь, на которой происходила постройка военных судов, например, 74-пушечных фрегатов.