Страница 6 из 17
На всех окнах намерзло льду на палец. Утонувшие в сугробах дома кажутся подслеповатыми стариками, пригнувшимися к земле под тяжестью лет и немощей. Посмотришь на них — и становится их жалко.
Из-за сильных морозов вот уже третий день нас, возчиков, бригадир не наряжает на работу.
Я сидел-сидел дома, заскучал и вышел на улицу. Улица совсем пуста, даже ребятишки все сидят по домам, и я тоже вернулся в избу.
Мать села прясть. Мелькают ее быстрые руки, жужжит прялка, тянется нитка. Я смотрю на мать и удивляюсь: всегда у нее в руках какая-нибудь работа, и чего только она не умеет — даже топором работает, как настоящий плотник!
В избе темновато, только у самого окошка еще что-то видать.
А все-таки, если правду сказать, скучновато без учебы.
Я залез на полати и достал оттуда свои книги. Среди старых учебников у меня там был роман Шкетана2 «Эренгер». Когда-то, еще в школе, я начал его читать и не дочитал.
Читать я люблю. Бывало, когда учился, всегда брал книги из библиотеки.
Я сел с книгой к окошку. Сижу, читаю. Вдруг слышу в сенях чьи-то шаги. Скрипнула дверь, и в избу вошел окутанный морозом Миклай.
— Чем занимаешься, Виктор?
— Читаю. Очень интересная книга — «Эренгер». Вот кончу и дам тебе почитать. Хочешь?
— Да нет, не надо. Неохота читать. Пойдем лучше на конный двор, все ребята там, — сказал Миклай и потихоньку, чтобы не услышала мать, добавил: —В карты сыграем.
— У меня денег нет.
— Я тебе займу. Выиграешь — отдашь.
Что-то добрый стал Миклай: то у него копейки не выпросишь, а тут сам предлагает. Сыграть, конечно, хорошо, да боязно брать у него деньги. Если опять проиграюсь, чем отдавать? Я вздохнул и говорю Миклаю:
— Нет, не пойду. Я лучше книгу почитаю.
— Потом почитаешь. Книжка от тебя никуда не уйдет, и я тебя научу, как всех обыгрывать.
— А ты сам-то умеешь?
— Сегодня научился. Пошли, по пути расскажу. Одевайся.
Миклай взял у меня из рук книгу и забросил на полати. Мне очень хотелось научиться выигрывать, и я стал одеваться.
— Куда вы в такой мороз? — спрашивает мать. — Сидели бы дома...
— Мы, мама, на конный двор.
— Опять сказки слушать?
Миклай хотел что-то сказать, но я ему подмигнул: молчи!
— Сказки. Дед Петруш опять обещал рассказывать.
— Ну ладно, иди — кивнула мать. — Да смотри не поморозься.
Я быстро оделся, и мы с Миклаем вышли на улицу.
— Ну, — тороплю я Миклая, — выкладывай скорее.
— Не погоняй, — отвечает Миклай, — тут дело такое: прежде чем говорить, сообразить надо.
— А кто тебя научил?
— Никто, я сам узнал. Мой дед сегодня соседу рассказывал, как и в прежние времена в карты играли, а я подслушал. Вот тогда играли так играли! По тыще рублей проигрывали. И на лошадь играли, и на корову.
— Не может быть! — не поверил я.
— Ей-богу! Дед рассказывал, что он сам один раз на ярмарке выиграл лошадь с телегой.
— Здорово ему повезло!
— Повезло! — засмеялся Миклай. — Он безо всякого везенья выиграл.
— А как же?
— Хитростью. Давай и мы сегодня попробуем играть, как дед.
— А сумеем?
— Сумеем, это очень просто. Ты будешь смотреть в карты того, кто играет против меня, и показывать мне условными знаками, сколько очков он набрал. А я буду тебе показывать.
— Какими знаками?
— Если у него шестнадцать очков, ты себя берешь за нос, если семнадцать, дотронешься до уха, если восемнадцать — до правого глаза, девятнадцать — до левого, а двадцать — почешешь в затылке. Понятно?
— Понятно. Только ребята нас за такое дело поколотят.
— Вот дурак! Они ничего не узнают. Дед всю жизнь так играл и ни разу не попался. Вот мы сегодня всех объегорим! — радуется Миклай.
На конном дворе игра уже шла вовсю.
— А ну дайте мне карту! — весело говорит Миклай.
— И мне, — тихо говорю я.
Когда Миклаю подошла очередь банковать, он подмигнул мне: мол, гляди в оба и помни уговор.
Первым начал набирать карты Сапан. Мне хорошо видны его карты. Вот он набрал семнадцать очков. Теперь набирает карты Миклай. Набрав шестнадцать очков, он остановился, как бы раздумывая, брать ему еще карту или не брать, а сам поглядывает на меня.
Я быстро дотронулся до кончика носа и сразу же отдернул руку. Мне показалось, что все ребята заметили этот знак. Но никто ничего не заметил. Миклай взял еще одну карту и выиграл.
Первый добытый хитростью гривенник перешел от Сапана к Миклаю.
Хитрость удалась на славу, мы с Миклаем выигрываем чаще всех. Ребята раззадорились, им тоже хочется выиграть, а Миклай смеется:
— Кончай играть, а то я все деньги у вас выиграю!
— Ты небось жулишь! — сердито сказал Сапан.
— Ничего не жулю, просто надо уметь играть.
Мы играли до тех пор, пока не начало темнеть, и, чтобы разглядеть карту, приходилось подносить ее к самым глазам.
Я собрался идти домой, но Миклай остановил меня:
— Виктор, поди-ка сюда.
Мы с ним пошли за конюшню.
Там стояли, видимо ожидая нас, Кориш, Сапан и Япык.
— Вот что, Виктор, — говорит Миклай, — хочешь выпить?
— Чего?
Кориш засмеялся и, задрав подбородок, щелкнул себя по горлу:
— Как — чего? Того самого.
Я растерялся:
— Нет, не хочу... Мы же не мужики, пить водку...
— Денег жалеешь? — спросил Миклай.
— Денег не жалко, да... — Я замялся, стараясь придумать какую-нибудь отговорку. Я никогда не пил водку и, по правде говоря, боялся пить.
— Ну и жмот же ты! — усмехнулся Сапан. — Всех обыграл, а несколько рублей жалеешь.
— Присоединяйся к компании, — сказал Кориш.
Миклай первым вынул из кармана две трешки. За ним стали выкладывать деньги другие, и я тоже дал пятерку.
Кориш убежал и вскоре вернулся с двумя поллитровыми бутылками, заткнутыми тряпочными пробками. Даже сквозь пробки чувствовался тяжелый дух самогонки.
— А где будем пить? — спросил я.
— Не беспокойся, не впервые, — подмигнул Миклай. — Пойдем на мельницу к Семону Фомину, с ним всегда можно договориться. Поднесем ему стопку — и все в порядке.
С тощим, беспрерывно кашляющим мельником Семоном Фоминым мы действительно сразу договорились. Он даже обрадовался нашему приходу, засуетился, достал железную кружку, на закуску дал пару луковиц и соленых огурцов.
Миклай откупорил и разлил первую бутылку. Кружку он подал мельнику, один стакан взял сам, другой протянул мне:
— Пей, Виктор! Только не тяни, а сразу.
— Сам знаю, — ответил я, стараясь держаться так же уверенно, как Миклай и другие ребята.
Я поднес стакан ко рту. От густого, тяжелого запаха, шедшего от самогона, меня начало мутить, но я зажмурился и отхлебнул сразу полстакана.
Рот и горло обожгла противная горечь, я задохнулся и широко раскрыл рот, глотая воздух.
— Молодец! — послышался одобрительный возглас Миклая. — Крепкий парень. Закусывай скорей.
Я сунул в рот половину соленого огурца. Ядреный рассол немного заглушил горечь. Вдруг чувствую, все вокруг меня поплыло, голова сделалась какой-то легкой-легкой, мне стало весело.
Мельник, выпив свою кружку, сразу опьянел. Он вылез из-за стола и пошел плясать, топчась на одном месте и размахивая руками. Ребята засмеялись:
— Давай-давай пляши, Семон!
А Семону это нравится, он старается еще больше — то притопывает по-марийски, то скачет по-русски вприсядку и сам себе напевает «Барыню»:
— Барыня ты моя, сударыня ты моя! Э-эх!
Ни русской, ни марийской пляски у него не получается, но для пьяного все сойдет. Ему, наверное, кажется, что он пляшет очень хорошо.
Потом на помощь Семону вышел Кориш. Мы смеемся-заливаемся, а они стараются один перед другим. У Кориша развязалась оборка на лапте. Мельник как-то наступил на нее, Кориш шлепнулся на пол, задрав вверх ноги. Мы чуть не лопнули со смеху.
Только поздней ночью мы ушли с мельницы.
Идем через овраг к деревне, орем песни, падаем, хохочем — смешно ведь!