Страница 77 из 164
Тем не менее ничто из всего этого не могло убить в нем полностью надежду, которую он основывал на герцоге Орлеанском.
— Я полагаю, — заявил он, — что мой кузен неспособен взять корону, которая ему не принадлежит.
— Да, — ответила дофина, — он не возьмет ее, но позволит возложить на его голову.
— А между тем, — подхватил дофин, — карета, в которой мы находимся, заключает в себе нечто невиданное, а именно трех живых королей Франции!
— Трех королей без короны, — с горькой улыбкой ответила дофина.
Седьмого августа Луи Филипп I был провозглашен королем французов.
Августейшие беглецы узнали эту новость 9 августа, находясь в Аржантане.
— Как же я мог быть до такой степени обманут! — воскликнул Карл X. — Ведь совсем не это обещали мне в Рамбуйе.
— Ну что ж, — промолвил дофин, — герцогу Бордоскому довелось, как и мне, царствовать лишь один день; будущее покажет нам, сколько недель суждено царствовать герцогу Орлеанскому.
Между тем передвижение семьи свергнутого короля было сочтено слишком медленным, и новые власти решили устроить бунт в Нормандии, чтобы напугать Карла X.
Поскольку в Рамбуйе подобный опыт удался, эмиссарам нового правительства разослали такую же самую программу.
Двенадцатого августа королевский кортеж был еще только в Сен-Ло.
Там Карлу X стало известно, что национальные гвардейцы Валоня, Шербура, Байё и Карантана взбунтовались.
При всем своем равнодушии к собственной судьбе, Карл X боялся за жизнь герцога Бордоского. Задача сохранить эту жизнь представлялась ему последней миссией, которую уготовило ему Провидение.
С этого времени передвижение кортежа ускорилось; он без остановки проследовал через Карантан и 14 августа прибыл в Валонь.
Именно из Валоня он отправил королю Англии письмо с призывом предоставить ему убежище, письмо не блиставшее особой возвышенностью, но содержавшее точно такую же просьбу, с какой пятнадцатью годами ранее Наполеон обратился к регенту и с какой восемнадцатью годами позднее Луи Филиппу предстояло обратиться к королеве Виктории.
Затем, подобно тому, что был вынужден сделать в 1814 году Наполеон, отправляясь на остров Эльбу, Карл X, из опасения быть убитым, снял с себя военный мундир и надел штатское платье без всяких орденов.
Такая предосторожность оказалась отнюдь не лишней: на подступах к Шербуру эскорт окружило скопление людей, выкрикивавших: «Долой белую кокарду! Да здравствует свобода!»
Однако шестьдесят четвертый линейный полк, стоявший гарнизоном в этом городе, тотчас же взял в кольцо королевскую карету, имея честь быть последним полком, который остался предан сверженной монархии.
Затем без промедления приступили к посадке на судно.
Огромные толпы заполнили порт, мол, крепостные стены — короче, все те превосходные морские сооружения, что были начаты при Людовике XVI и завершены при Наполеоне.
Поведение королевской семьи в этот последний момент являло удивительные контрасты.
Старый король был, как всегда, спокоен и исполнен достоинства. Он стоял ближе других к могиле, и, следовательно, для него изгнание должно было длиться не так долго.
Герцогиня Ангулемская, всегда столь сильная, была полностью подавлена.
Дофин был беззаботен до идиотизма.
Герцогиня Беррийская, разъяренная и озлобленная, при одной лишь видимости надежды дойдет вскоре до самых крайних решений.
Мадемуазель, которая была примерно в том же возрасте, в каком принцесса Мария Тереза Шарлотта, ее тетка, покинула Францию, плакала.
Герцог Бордоский, который был примерно в том же возрасте, в каком графу Парижскому предстояло покинуть Францию, машинально и по привычке посылал воздушные поцелуи; их отвергали присутствующие, но принимала отчизна, эта мать, которую так часто принуждают быть неблагодарной к своим лучшим детям.
Два судна приняли на борт Карла X и его свиту.
Это были «Великобритания» и «Чарльз Кэрролл».
На борту «Великобритании», которая должна была перевезти его в Англию, Карл X вручил г-ну Одилону Барро следующее свидетельство:
«В ответ на высказанное господами комиссарами желание, я с удовольствием воздаю им справедливость, которую они заслуживают. Я могу лишь похвалить их за внимание и уважение, проявленное ими ко мне и моей семье. Подписано: КАРЛ».
Наконец, 16 августа, в четверть третьего, был подан сигнал; капитан корабля отдал приказ распустить все паруса, и «Великобритания», отбуксированная пароходом, поймала ветер и стала медленно таять на горизонте, увозя сверженную монархию к рейду Спитхэд, где ее ждало мрачное гостеприимство Холи-Руда, почти столь же позорное для Англии, как и смертоносное тюремное заточение на острове Святой Елены.
По странному стечению обстоятельств, эти два судна, увозившие Карла X и его свиту, принадлежали г-ну Паттерсону, тестю Жерома Бонапарта.
XLVIII
Гуго Капет основал династию крупных феодалов, Франциск I — знатных вельмож, Людовик XIV — аристократов, а Луи Филипп — крупных собственников.
И потому любопытно видеть, сколь малое расстройство эта монархия, созданная буржуазией и финансовым миром, вносит в коммерческие дела. 24 июля, за три дня до Революции, рента составляет 105 франков 15 сантимов; 12 августа, через три дня после установления новой монархии, рента составляет 104 франка 40 сантимов.
Крушение монархии по божественному праву привело к снижению ренты на 75 сантимов.
Однако это гигантская встряска, так быстро затихшая внутри страны, вызвала страшное волнение за границей.
Более всего заботило Луи Филиппа признание со стороны российского императора.
И в самом деле, российский император, который уже был готов подписать со старшей ветвью Бурбонов договор, отдававший нам пограничные области по Рейну, при условии, что мы позволим русским захватить Константинополь, утратил вследствие воцарения Луи Филиппа надежду на эту добычу, на которую в течение ста пятидесяти лет зарились цари и императрицы, чьим наследником он был.
И потому первым чрезвычайным посланником, отправленным Луи Филиппом, стал г-н Атален, которому было поручено доставить царю послание, дословно воспроизведенное нами в разделе Приложения.[15]
Господин Атален застал российского императора весьма раздраженным. Вследствие воцарения Луи Филиппа он не только утратил свою византийскую мечту, о чем мы уже сказали, но и сознавал, что, несмотря на давление, которое Луи Филипп готов был оказывать на общество, на западе появилась мощная и грохочущая, словно пароход, машина, предназначенная для того, чтобы выпускать наружу тот избыток свободы, какой выбрасывало из ее нутра подобное давление.
И потому, не испытывая ни малейшей признательности к Луи Филиппу за покорно-униженный тон, отпечаток которого несло это послание, он более чем холодно принял генерала Аталена и 18 сентября вручил ему в качестве ответа весьма двусмысленное письмо, казавшееся еще более вызывающим из-за отсутствия титулования «брат мой», которое Луи Филипп употребил по отношению к Николаю в своем послании к нему, но которого не оказалось в этом ответном письме.[16]
Письмо императора было сухим, однако для нового короля это не имело значения. Все, чего он хотел, это мир, мир любой ценой. Россия обещала ему мир, при условии, что договоры 1815 года будут соблюдаться; это все, что было нужно Луи Филиппу, никогда не имевшего намерения оспаривать их.
Следующей после России державой, более всего беспокоившей Луи Филиппа, была Австрия; однако Австрия, пристально смотревшая с одной стороны на прусские захваты, а с другой — на миланский вулкан, в любую минуту готовый извергнуть пламя, куда больше боялась нас, чем мы боялись ее.
И потому, как только Францу II стало известно, что прибыл генерал Бельяр, доставивший ему послание от нового короля, он дал ему аудиенцию и, идя навстречу его желаниям, заявил ему:
— Я признаю вашего короля Луи Филиппа. Он взвалил на себя тяжелую задачу; дай ему Бог исполнить ее! Скажите ему, пусть поскорее отправляет ко мне посла.