Страница 32 из 164
Генерал тотчас же пригласил к себе всю достославную семью, ставшую ссыльной, и помог мадемуазель Аделаиде и г-же де Жанлис найти приют в монастыре святой Клары, который находился в четверти льё от Бремгартена.
Что же касается герцога Шартрского, то генерал посоветовал ему провести эти грозовые дни, путешествуя инкогнито в качестве туриста, с тем чтобы в один прекрасный день в книге его жизни появилась эта красочная страница.
Такого же мнения придерживался и Дюмурье. Будучи изгнанником, этот триумфатор написал другому триумфатору, такому же изгнаннику, как и он сам:
«Дорогой Монтескью! Обнимите от моего имени нашего славного молодого человека. То, что Вы сделали для него, достойно Вас. Пусть он извлечет пользу из своей опалы, набравшись знаний и окрепнув. Нынешнее помутнение разума пройдет, и тогда он обретет себе место. Посоветуйте ему вести подробный дневник своего путешествия. Помимо того, что будет очень занятно увидеть дневник Бурбона, касающийся не охоты, женщин и застолий, а чего-то другого, я порадуюсь, если это сочинение, которое он сможет рано или поздно издать, послужит ему характеристикой — либо когда он вернется, либо для того, чтобы помочь ему вернуться. Принцы должны сочинять скорее одиссеи, чем пасторали».
Последовав этим мудрым советам, герцог Шартрский расстался с сестрой и отправился в Базель. Там его ждал г-н де Монжуа, но только для того, чтобы попрощаться с ним. В Базеле он был вынужден избавиться от всех своих лошадей, за исключением одной. Выручив от этой продажи около шестидесяти луидоров, 20 июня 1793 года принц отправился в путь, в сопровождении одного лишь камердинера.
Это был тот самый Бодуан, который во время бегства из Сент-Амана рисковал собственной жизнью, чтобы спасти жизнь Дюмурье.
Бодуан был болен, но, тем не менее, не хотел разлучаться со своим молодым хозяином; со своей стороны, герцог Шартрский, у которого, как мы сказали выше, осталась только одна лошадь, предоставил ее своему камердинеру, а сам пошел пешком рядом с ним.
Впрочем, это был прекрасный способ осмотреть Швейцарию; он увидел таким образом Невшатель, Муртен, Ури, Унтервальден, Бюрглен, Кюснахт, поместье Габсбург, ставшее колыбелью Австрийской династии, Гриндельвальд и его голубой ледник, Розенлауи, где среди снегов растут альпийские розы, Чёртов мост, где генералу Массена́ предстояло похоронить армию Суворова, Сен-Готард, где русским и французам предстояло сражаться среди облаков и где монахи отказались принять принца, сказав, что они не дают приюта прохожим такого рода, как он, и отправили его под навес, где он разделил ужин и ложе с погонщиками мулов; побывал в Гордоне, где хозяйка гостиницы, взглянув на его одежду, отправила его спать в ригу и где, безмерно счастливый от того, что ему удалось отыскать постель из соломы, он проснулся утром и увидел, что в ожидании платы за это гостеприимство его стережет племянник хозяйки, держа в руке ружье; в Люцерне, где при всей своей бедности он оказался богаче бедного священника, за неимением хотя бы медяка стоявшего в ожидании на берегу озера, и оплатил переправу служителю Божьему.
Как бы ни был бережлив герцог Шартрский и на какие бы лишения он себя ни обрек, продав свою лошадь, пришел день, когда у него остался последний луидор; принц как раз намеревался разменять его, когда получил письмо от г-на де Монтескью, которому он перед этим написал, попросив у него немного денег; генерал был столь же беден, как и наш путешественник, но, за неимением денег, он предложил ему способ их заработать.
Генерал де Монтескью был тесно связан с капитаном Алоисом Йостом де Сен-Жоржем, одним из директоров школы Райхенау, и узнал от него, что одна из преподавательских должностей там осталась вакантной, поскольку человек, которому она была обещана, не приехал, а ждать его дольше не представлялось возможным. Тот, кому эта должность предназначалась, в свой черед происходил из знатной семьи и звался Шабо Латур.
Принц явился туда под этим именем, выдержал необходимые экзамены и был принят в качестве преподавателя географии, с годовым жалованьем в полторы тысячи франков.
Тот, кто пишет эти строки, посетил школу Райхенау тридцать семь лет спустя. За два года до этого бывший преподаватель географии стал королем Франции. Возможно, будет любопытно посмотреть, что писал о нем в то время историк этой странной жизни, полной высоких вершин и глубоких пропастей, подобно Швейцарии, оказавшей ему тогда гостеприимство.
Письмо было адресовано его сыну, наследнику короны. Увы, оно содержало печальное предсказание, осуществить которое взялось время.[5]
Впрочем, надо сказать, что эта остановка в Райхенау была одним из тех воспоминаний, которые любовнее всего лелеял герцог Орлеанский и даже король.
Еще в бытность свою герцогом Орлеанским он заказал картину, изображающую учебный класс в Райхенау: на ней он дает урок географии, стоя в окружении преподавателей и учеников.
XX
Между тем произошел грандиозный переворот 9 термидора; герцог Шартрский, ставший герцогом Орлеанским, подумал, что видит в нем счастливое изменение в своем положении; ветер задул не только к умеренности в политике, но даже и к реакции; усмотрев в этом изменении надежду получить хоть какие-нибудь остатки состояния своего отца, он решил покинуть коллеж и, снабженный характеристикой, удостоверяющей его годность к преподаванию, и паспортом на имя Корби, подписанным всеми властями Райхенау и Кура, отправился в путь пешком и с мешком за плечами.
Бодуан, который прибыл вместе с ним в Райхенау, но, будучи конюхом, не мог преподавать верховую езду в горах, куда могли взобраться лишь козы, ушел первым с намерением предупредить г-на де Монтескью о возвращении своего хозяина.
Герцог Орлеанский обнаружил Бодуана, ожидавшего его, в полульё от Бремгартена.
Путь был свободен. Господин де Монтескью, за которым шпионили уже меньше, чем во время первого приезда принца, обрадовался возможности принять его.
Однако вследствие избыточной осторожности герцог Орлеанский дождался ночи, прежде чем войти в Бремгартен и воспользоваться гостеприимством генерала.
И тут случилось весьма необычное приключение.
Имя Корби, которое взял себе герцог Орлеанский, было именем адъютанта генерала Монтескью, молодого человека, который в тот момент, когда генерал удалился в изгнание, вернулся во Францию, но затем, опасаясь преследований, в свой черед удалился в изгнание и поселился в Бремгартене.
Однако он тоже взял себе другое имя и звался теперь шевалье де Рьонелем.
В итоге, оказавшись за табльдотом напротив мнимого Корби, мнимый Рьонель не осмелился ничего сказать, поскольку это означало бы самому донести на себя.
Господин де Монтескью, совершенно уверенный в настоящем Корби, тотчас же разъяснил ему ситуацию.
Молодой адъютант счел большой честью для себя дать взаймы на несколько месяцев свое имя герцогу Орлеанскому и, будучи уверен в том, что за время этого заимствования оно ничем не будет запятнано, остался скрыт под именем Рьонеля.
Герцог Орлеанский, со своей стороны, занял подле генерала Монтескью место настоящего Корби.
Между тем клевета, преследовавшая отца, не пощадила и сына. Во Франции пошли разговоры, что герцог Орлеанский, покинув армию, увез с собой огромные деньги и роскошно живет в Бремгартене во дворце, который генерал де Монтескью построил на английское золото. Не желая служить долее поводом для клеветы, задевавшей одновременно и генерала де Монтескью, и его самого, герцог Орлеанский решил отправиться в путь и пройти еще дальше по дороге изгнания, которая так широка для тех, кто на нее вступает, и так узка для тех, кто по ней возвращается.
На сей раз покровителем герцога Орлеанского стала женщина, г-жа де Флао.
По мере того как мы произносим определенные имена, открывается источник тех влиятельных сил, какие окружили трон в 1830 году.
Для начала г-жа де Флао написала во Францию одному из преданных друзей семьи Орлеанов, чтобы опровергнуть всю эту подлую клевету: