Страница 3 из 164
Позднее, из письма герцогини Орлеанской, мы увидим, сколько страданий приносила ей эта связь.
Госпожа де Жанлис весьма не любила г-на де Боннара, и причиной тому, несомненно, было поэтическое соперничество. И, хотя через год после назначения шевалье на должность герцог Шартрский сказал г-ну де Бюффону: «Я рад увидеться с вами снова, сударь, чтобы поблагодарить вас за выбор, к которому вы нас подтолкнули; все кругом хвалят нас за него», спустя три года г-н де Боннар лишился ее, поскольку, как говорит в своих «Мемуарах» г-жа де Жанлис, все сознавали, что ему присущи ошибочные методы преподавания и не принятые в приличном обществе манеры.
Так что юный герцог де Валуа оказался без наставника.
И тогда в голову герцогу Шартрскому пришла странная мысль сделать наставником своего сына г-жу де Жанлис.
Чтобы с наибольшим удобством исполнять обе должности, которые она занимала в доме герцога Шартрского, г-жа де Жанлис жила в монастыре Бельшасс. По ее собственным планам ей построили в монастырском саду очаровательный павильон, который сообщался с монастырем посредством зеленой галереи.
Как-то раз герцог Шартрский явился, как обычно, между восемью и девятью часами вечера, в Бельшасс. Мы выделили в этой фразе два слова, поскольку позаимствовали их как занятный штришок у самой г-жи де Жанлис. Госпожа де Жанлис была одна; герцог Шартрский завел разговор о воспитателе для своего сына и попросил г-жу де Жанлис помочь ему с выбором.
Госпожа де Жанлис тотчас же назвала г-на де Шомберга.
— Нет, — ответил герцог Шартрский, — он сделает моих детей педантами.
— Тогда, — сказала г-жа де Жанлис, — возьмите шевалье де Дюрфора.
— Его тем более нельзя, он сделает их спесивыми и напыщенными.
— Возьмите господина де Тьяра.
— Он чересчур легкомысленен и никоим образом не будет заниматься их воспитанием.
— Ну тогда, — рассмеявшись, сказала г-жа де Жанлис, — возьмите меня.
— А почему нет? — ответил герцог Шартрский.
Госпожа де Жанлис утверждает в своих «Мемуарах», что хотела всего лишь пошутить, и настаивает, что никакие предыдущие разговоры не могли породить у нее мысли о том, что принц предназначил ее для занятия этой должности.
Читатель вправе поверить во все что угодно, однако мы нисколько не ручаемся за правдивость г-жи де Жанлис.
Во всяком случае, восклицание «А почему нет?» герцога Шартрского не ушло в пустоту.
«Я увидела возможность чего-то необычного и славного, — говорит г-жа де Жанлис, — и захотела, чтобы она осуществилась».
Так что она никоим образом не стала возражать герцогу Шартрскому и, напротив, призналась ему, что он зародил в ней горячее желание, чтобы это предложение, каким бы странным оно ни могло показаться, не было шуткой.
— Ну что ж, вопрос решен, — заявил герцог Шартрский, — и вы будете их воспитателем.
И в самом деле, в это время у герцога Шартрского родились еще два сына, получившие титулы герцога де Монпансье и графа де Божоле.
Герцог де Монпансье родился 3 июля 1775 года.
Граф де Божоле — 7 октября 1779 года.
Речь теперь шла лишь о том, чтобы получить согласие короля. Никто толком не знал, как он воспримет возможность подобного нарушения законов этикета; король не слишком любил герцога Шартрского и не так уж уважал г-жу де Жанлис.
Так что, когда герцог Шартрский, явившись с визитом к королю, стал объяснять ему, какого рода разрешение он у него испрашивает, Людовик XVI промолвил:
— Воспитатель или воспитательница — назначайте, кого вам угодно.
А затем, повернувшись спиной к герцогу Шартрскому, он произнес достаточно громко, чтобы быть услышанным:
— К счастью, у графа д’Артуа есть дети!
С этого времени воспитание детей герцога Орлеанского, как девочек, так и мальчиков, было полностью доверено г-же де Жанлис.
Девочки жили вместе с ней в Бельшассе; туда же ей привезли и мальчиков.
II
Руссо, незадолго до этого умерший, был в то время модным философом; никто не читал «Эмиля», но все о нем говорили. Госпожа де Жанлис решила воспитывать своих достославных учеников по методе Жан Жака.
Это означает, что она намеревалась сделать из них прежде всего человеков; принцами они должны были стать во вторую очередь.
Удивительное предвидение судеб, уготованных трем братьям, ибо словно к ним обращены следующие строки, написанные Руссо:
«В естественном порядке, поскольку все люди равны, их общее призвание — быть человеком; и всякий, кто хорошо воспитан для этого призвания, не может быть дурным исполнителем в тех призваниях, какие связаны с ним. Пусть предназначают моего воспитанника к тому, чтобы носить саблю, служить Церкви, быть адвокатом, — мне все равно.
Прежде призвания, уготованного ему родителями, природа зовет его к человеческой жизни. Жить — вот ремесло, которому я хочу учить его. Выйдя из моих рук, он не будет, признаюсь, ни судьей, ни солдатом, ни священником: он будет прежде всего человеком; всем, чем человек должен быть, он сумеет, в случае надобности, быть так же хорошо, как и любой другой, и, как бы судьба ни перемещала его с места на место, он всегда будет на своем месте…
Все думают только о том, как бы уберечь своего ребенка, но этого недостаточно: нужно научить его уберечься, когда он станет взрослым, выносить удары рока, пренебрегать богатством и нищетой, жить, если придется, во льдах Исландии или на раскаленном утесе Мальты…
Приучайте детей к невзгодам, которые им придется рано или поздно выносить. Приучайте их тело к суровости времен года, климатов, стихий, к голоду, жажде, усталости: окунайте их в воды Стикса».
О король, воспитанный в изгнании и умерший в изгнании после того, как в течение восемнадцати лет занимал самый прекрасный трон на свете, скажите, это ваша строгая наставница наделила вас стоической душой, способной пренебрегать богатством и нищетой?
По крайней мере, в этом состояла ее цель, и потому она немедленно стала искоренять недостатки первоначального воспитания.
Ни тот ни другой из двух принцев — граф де Божоле присоединился к ним лишь в 1783 году — ни тот ни другой из двух принцев не имел музыкального слуха, и, тем не менее, у них был учитель музыки, который за два года не смог научить их ни названиям, ни длительностям нот.
Учителя музыки уволили и заменили учителями латинского, греческого, немецкого, английского и итальянского языков. К принцам были приставлены слуги, каждый из которых говорил на одном из названных живых языков и получил категорический приказ никогда не говорить с ними по-французски, так что завтрак у них проходил на немецком языке, обед — на английском, а ужин — на итальянском. Мифология, физика, география, точные науки, законоведение, рисование, земледелие, хирургия, фармация, архитектура и технические умения пополняли это чудесное воспитание, благодаря которому король, как мы видели, не только ни от кого не был зависим во время своего изгнания, но и, снова став принцем, став королем, удивлял дипломатов, разговаривая с ними о политике на их родном языке, практикующих врачей, разговаривая с ними о медицине и фармации, и, наконец, коммерсантов, земледельцев и ремесленников, разговаривая с ними о коммерции, земледелии и технических умениях.
Что же касается ремесел, которые должны составлять часть воспитания человека, то Руссо советует родителям обучить одному из них своего ребенка. Госпожа де Жанлис пожелала, чтобы старший из ее воспитанников обучился трем ремеслам. Так что в часы досуга юный герцог де Валуа был столяром, хирургом и садоводом.
Впрочем, эта сторона воспитания чрезвычайно нравилась достославным ученикам; однако далеко не так обстояли дела с его научной стороной; г-жа де Жанлис сама рассказывает в своих «Мемуарах» о том, с каким трудом она прививала герцогу де Валуа хоть какое-нибудь прилежание.
«Дети ничего не знали, — говорит она в своих "Мемуарах", — и герцог де Валуа, которому было тогда восемь лет, отличался неслыханной нерадивостью. Я начала с того, что стала читать ему вслух книги по истории, но он ничего не слушал, потягивался, зевал, и я была чрезвычайно удивлена во время первого чтения, увидев, как он разлегся на диване, на котором мы сидели, и положил ноги на стоявший перед нами стол. Чтобы образумить ребенка, я тотчас же подвергла его наказанию и тем самым настолько хорошо приструнила, что впредь он никогда не давал мне повода быть им недовольным».