Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 164



— Вы прекрасно знаете мое ревностное отношение к конституции, — сказал он, — и в тот момент, когда объявлена война, мне непозволительно оставаться в бездействии, поистине тягостном для всякого порядочного гражданина.

Однако итогом этого обращения был отказ.

Тем не менее он продолжал настаивать, и тогда король ответил министру, поддерживавшему просьбу герцога:

— Ну что ж, сударь, пусть он идет, куда хочет!

Герцог Орлеанский воспользовался этим разрешением, хотя оно и было не слишком вежливым, и вместе со своим третьим сыном, графом де Божоле, отправился в армию.

Как раз в это время случился злополучный бой при Кьеврене; два старших сына герцога Орлеанского получили тогда боевое крещение, и г-н де Бирон в своем рапорте сказал о них так:

«Герцог Шартрский и герцог де Монпансье находились рядом со мной в качестве волонтеров и, впервые попав под плотный ружейный огонь, сносили его самым блистательным образом и с полнейшим спокойствием».

На основании этого рапорта и после этого боя, 7 мая 1792 года, герцог Шартрский был произведен в генерал-майоры.

Затем он вместе с бригадой драгун перешел под начальство Люкнера в лагерь Ла-Мадлен и оттуда явился 17 июня к стенам Кортрейка, где снова свел знакомство с вражескими пулями.

Кортрейк был взят штурмом.

Как раз в это время в Северную армию вознамерился прибыть Дюмурье.

Этот человек оказал настолько сильное влияние на судьбу принца, историю которого мы пишем, что да будет нам позволено сказать несколько слов о нем и пояснить, при каких обстоятельствах он покинул министерский пост и прибыл в армию.

IX

В Париже, с тех пор как герцог Шартрский, проезжая через Париж, расписался в ведомости Якобинского клуба, произошли грандиозные события.

Эти события приобрели в качестве имен даты, когда они происходили.

Они стали называться: 20 июня, 10 августа, 2 и 3 сентября.

Все они слишком хорошо известны, чтобы мы на них задерживались.

Они повлекли за собой: заключение короля в Тампль; учреждение Революционного трибунала; единодушный и грозный людской порыв к границе.

В разгар всех этих событий Лафайет вознамерился сыграть роль Монка; в обращении к своей армии он призвал ее восстановить конституцию, уничтожить последствия 10 августа и вернуть короля в Тюильри.

К счастью, его армия осталась глуха к этому призыву поднять мятеж, и, видя себя обреченным, он пересек границу; и, опять-таки к счастью, австрийцы арестовали его и отправили в казематы Ольмюца.

Не будь этого тюремного заключения, Лафайет считался бы изменником, точно таким же, каким через семь или восемь месяцев предстояло стать Дюмурье.

Законодательное собрание издало указ о предании Лафайета суду.

Командование Восточной армией было предоставлено Дюмурье, командование Северной армией — Келлерману.

Именно в это время герцог Шартрский на наших глазах явился к Келлерману.

В преддверии грандиозных событий, вследствие которых был низвергнут король, Дюмурье сделал все, что мог, чтобы воспрепятствовать им.

Вместе с новым Собранием возникла новая партия — партия Жиронды.

Робеспьер, полагавший иметь посредством якобинцев решающее влияние в Законодательном собрании, вдруг увидел, как на скамьях, которые он и его коллеги только что покинули, развернулась в полную силу вся эта депутация, состоявшая из адвокатов, поэтов и журналистов, которые прибыли в Париж, обладая прямыми сердцами, пламенными идеями и непоколебимым мужеством.





Умершего Мирабо и ниспровергнутого Барнава сменил Верньо.

Менее чем за полгода партия Жиронды добилась большинства в Собрании и после отставки г-на де Нарбонна вынудила королеву, несмотря на ее неприязнь к жирондистам, согласиться на формирование жирондистского кабинета министров.

Однако в тот момент, когда нужно было сформировать этот кабинет, жирондисты оказались почти в таком же замешательстве, как и королевский двор. В тот момент трибуна Законодательного собрания была местом куда более значительным, чем правительство. И потому они считали важным оставить своих ораторов в Собрании, чтобы защищать свой кабинет министров.

В итоге было принято решение о смешанном составе министерства.

Дюмурье занял должность министра иностранных дел;

Клавьер — министра финансов;

Ролан — министра внутренних дел.

Трое прочих членов кабинета — Дюрантон, министр юстиции, де Грав, военный министр, и Лакост, военно-морской министр, — были фигурами незначительными.

Остановимся на Дюмурье, поскольку на самом деле нам необходимо рассказать нашим читателям только о нем.

В то время, к которому мы подошли, Дюмурье, родившемуся в 1733 году, было пятьдесят восемь лет; однако его энергичные жесты, решительная походка и огненный взор делали его на десять лет моложе. Это был умный человек, из которого обстоятельства сделали интригана, но так и не смогли сделать гения; солдат с девятнадцатилетнего возраста, храбрый до безрассудства, покрытый ранами, которые он получил однажды, оказавшись окруженным врагами и не желая сдаться в плен; дворянин, однако выходец из той провинциальной знати, что не имела никакого влияния при дворе, он провел первые тридцать лет жизни то в армии, где с великим трудом добивался каждого из своих чинов, то в полумраке той тайной дипломатии, которую Людовик XV держал рядом с дипломатией гласной. Правда, при Людовике XVI он возвысился, связав свое имя с крупнейшим национальным начинанием, которое предпринял Людовик XVI и завершил Наполеон и которое именуется строительством Шербурского порта.

В конечном счете он занял высокое положение, но, заняв его, не смог там удержаться, ибо для этого у него недостало качества, столь редкого во все времена и, по-видимому, становящегося все более редким, — совести.

Итак, он вступил в должность министра иностранных дел, поддерживаемый с флангов Клавьером и Роланом.

В отношении Дюмурье велись сильные споры. Кем он был — конституционным роялистом, жирондистом или якобинцем?

Именно во время министерства Дюмурье была объявлена война Австрии.

Известно, какими чудовищными событиями ознаменовалось начало этой войны: разгромом и убийством.

Разгромом при Кьеврене и убийством Диллона.

Взамен лейб-гвардии, распущенной после событий 5 и 6 октября, взамен швейцарской гвардии, истребленной 10 августа, королю была предоставлена конституционная гвардия.

Находясь подле короля, конституционная гвардия сделалась почти роялистской.

И потому распространился слух, что при известии о разгроме при Кьеврене конституционная гвардия возликовала.

Но если конституционная гвардия пребывала в радостном настроении, то Париж, напротив, был чрезвычайно печален, Париж был угрюм, Париж был грозен.

По докладу Базира и по докладу солдата конституционной гвардии по имени Иоахим Мюрат, заявившего, что его хотели подкупить деньгами и отправить в Кобленц, но он, честный патриот, отказался от этого, конституционную гвардию распустили и караульные посты в Тюильри были переданы национальной гвардии.

Тем не менее разгром при Кьеврене нанес страшный удар министерству Дюмурье. И потому Дюмурье был вынужден пожертвовать своим министром де Гравом, сделав из него козла отпущения.

Де Трава заменили полковником Серваном, подопечным Ролана, а точнее, г-жи Ролан.

Но пусть никто не заблуждается по поводу значения этого слова. Ни у кого не могут возникнуть подозрений в отношении нравственной чистоты этой женщины, которая, имея доступное убежище в доме человека, слывшего ее любовником, осталась, вместо того чтобы броситься в это убежище, возле колыбели своей дочери и ждала, когда ее придут арестовать там.

Спустя три дня после своего вступления в министерство Серван предложил Законодательному собранию, не сказав об этом ни единого слова своим коллегам, создать в связи с приближавшейся годовщиной праздника Федерации военный лагерь под Парижем, рассчитанный на двадцать тысяч волонтеров.