Страница 81 из 130
Вскоре стало известно, что, напротив, это швейцарцы потерпели поражение и, вынужденные покинуть дворец, отступают к Законодательному собранию; и тогда депутатами овладел другой страх, а именно, что в пылу своего триумфа победители могут убить короля прямо в зале заседаний.
И тогда те самые люди, которые только что, испытывая ненависть к монархии, клялись умереть свободными, поднялись снова и в таком же порыве, с таким же единодушием поклялись умереть, защищая короля.
Тем временем один из депутатов, действуя от имени Законодательного собрания, желавшего остановить побоище, приказал командиру швейцарцев, г-ну Дюрлеру, сложить оружие; но, хотя он и его солдаты были окружены со всех сторон и обречены, г-н Дюрлер отказался подчиниться.
— Я получил командование от короля, — заявил он, — и сдам его только королю.
Пришлось привести его в Законодательное собрание. Он весь был черным от пороха и красным от крови.
— Государь, — сказал храбрый капитан, — от меня требуют сложить оружие; это приказ короля?
— Да, — ответил король, — сдайте оружие национальной гвардии; я не хочу, чтобы такие храбрые люди, как вы, погибли.
Господин Дюрлер наклонил голову, тяжело вздохнул и вышел. Однако минуту спустя он велел передать, что ничего не будет делать без письменного приказа.
Тогда король взял листок бумаги и написал:
«Король приказывает швейцарцам сложить оружие и возвратиться в казармы».
Для храбрецов-швейцарцев этот письменный приказ стал чудовищной неожиданностью. Некоторые из них кричали:
— Да, у нас нет больше патронов, это правда; но мы ведь можем защищаться штыками!
Они плакали, но подчинились.
Тотчас же эта часть гарнизона была рассортирована. Солдат отделили от офицеров. Солдат препроводили в церковь фельянов, а офицеров — в зал инспекторов.
Мне довелось видеть в Цюрихе оригинал упомянутого приказа, находившийся в то время, когда я проезжал через этот город, в руках вдовы г-на Дюрлера.
Дрожащий почерк того, кто писал приказ, свидетельствует о его крайнем волнении. Прежде всего это относится к подписи, начертанной крупными буквами высотой в шесть линий и словно выписывающей вензеля.
В колонне, сложившей оружие, насчитывалось около двухсот человек.
Между тем еще семьсот или восемьсот швейцарцев, уцелевших во время боя, отступали, как мы уже говорили, через сад; примерно двести из них были убиты на пути из дворца к каштановой роще. На протяжении первых пятидесяти шагов они держались еще довольно сплоченно, но, когда они подошли к главному пруду, расположенному около площади Людовика XV, и от Поворотного моста на них обрушился страшный залп, ряды их дрогнули. Им оставалось теперь испытать почти всегда гибельную возможность спастись поврозь. Шестьдесят швейцарцев и пятнадцать дворян пали, сраженные этим залпом; те, кто остался на ногах, какое-то мгновение глядят на свои поредевшие ряды, а затем, не подчиняясь на этот раз приказам командиров, бросаются под прикрытие деревьев, используя каждый ствол как заслон и разделяясь на две группы: одна попытается добраться до Законодательного собрания, а другая намеревается проложить себе путь через Поворотный мост.
Тем, кто направился к Манежу, вначале могло показаться, что принятое ими решение лучше. Их встретили, разоружили и отдали под охрану Законодательного собрания, которое отправило их в парижские тюрьмы, где мы снова встретимся с ними 2 сентября.
Тех, кто попытался прорваться через Поворотный мост, побудил к этому рискованному шагу вид батальона конных жандармов. В лице этих жандармов они полагали обрести помощь; но в тот момент, когда две пушки из предместья Сен-Марсо уложили на мостовую десятка три из них, колонна жандармерии тронулась с места и галопом понеслась на беглецов. Все еще рассчитывая на помощь с их стороны, несчастные кинулись навстречу им с распростертыми объятиями и с надеждой в сердце. Господин де Вилье, прежде служивший в жандармерии в чине майора, побежал первым, ведя за собой своих товарищей и крича на бегу: «Сюда, друзья мои, сюда!» Жандармский офицер, его бывший сослуживец, узнал его и действительно ринулся к нему, но лишь для того, чтобы в упор выстрелить в него из пистолета. Этому примеру последовали другие жандармы, которые стремительно атаковали беглецов и опрокинули в Сену тех, кто не пал под ударами сабель.
Однако некоторые из них сумели спастись и нашли сочувствующие сердца и надежные убежища. Двери подвалов на улице Сен-Флорантен и на Королевской улице открылись, а затем снова затворились за спиной двух десятков беглецов, в числе которых оказался и г-н де Вьомениль.
Посол Венеции поступил еще лучше: он открыл двери своего особняка и лично впустил туда беглецов. Несколько раз он подвергался смертельной опасности, но перед лицом мужества чужеземца, жертвовавшего собой во имя спасения незнакомых ему людей, смерть отступила.
Господин Дезо, знаменитый главный хирург больницы Отель-Дьё, разместил в ее палатах не только большое число раненых, но еще и целых и невредимых беглецов, которых он тотчас переодел и уложил на свободные койки. Те, кто преследовал беглецов, ворвались в больницу и потребовали выдать их, но г-н Дезо вышел навстречу этим людям и сказал:
— Друзья мои, поверьте, что я слишком хороший патриот для того, чтобы предоставлять убежище этим негодяям-швейцарцам. Человек шесть из них явились в Отель-Дьё, это правда, но я велел вышвырнуть их в окно, и сколько раз они будут являться снова, столько же раз отправятся назад той же дорогой.
Его слова подтвердили помощники хирурга, стоявшие рядом, и убийцы удалились, хлопая в ладоши.
Ближе к вечеру депутат Брюа, уроженец одного из тех французских департаментов, где говорят по-немецки, посетил офицеров, запертых в зале инспекторов, и, разговаривая с ними по-немецки, пообещал им, что лично сделает все возможное, чтобы спасти их. И в самом деле, той же ночью он принес им штатскую одежду и вывел их на свободу. Оказавшись на свободе, каждый из них выпутывался дальше самостоятельно, на свой страх и риск.
Описание всех этих различных мучений, рассказ обо всех этих отдельных побоищах, с их эпизодами постыдными и эпизодами возвышенными, можно было бы продолжать без конца.
Упомянем лишь главные, а прочие оставим в забвении, которое со временем приходит и которое уже покрыло их своим саваном.
Подвергшись атаке жандармерии и попав под картечь двух пушек из предместья Сен-Марсо, те двести или триста человек, что проложили себе путь через Поворотный мост, оказались разделены на несколько групп.
Примерно шестьдесят человек, которыми командовали четыре офицера, попытались упорядоченно отступить, оказывая друг другу поддержку и совместно обороняясь. Надежда швейцарцев состояла в том, чтобы добраться до казармы в Курбевуа, откуда их привели по приказу Петиона; но, взятые в кольцо, они были препровождены на Ратушную площадь и убиты там от первого до последнего.
Тридцать человек, среди которых находился юный паж королевы, отступали по Королевской улице. Обнаружив на своем пути открытыми ворота дворца Морского министерства, они бросаются в его двор, несмотря на увещания своего юного провожатого, который понимает, что этот двор является не чем иным, как тюрьмой, но, не сумев заставить их выйти оттуда, ибо они верят в милосердие народа, затворяется там вместе с ними. У ворот появляется первая группа федератов, состоящая из восьми человек, и требует, чтобы они сдались. Беглецы соглашаются, не выставив никаких условий, и начинают один за другим выходить, бросая оружие. Однако первых трех убивают, по мере того как они бросают оружие, и тогда те, кто намеревался выйти, тотчас же отступают назад, снова хватают свои ружья, дают залп по врагам и убивают семерых из восьми; но вслед за первой группой подходит еще одна, более многочисленная, которая тащит за собой пушку, заряженную картечью. Нацеленная со стороны улицы, пушка стреляет через ворота во двор, и из двадцати семи человек, которые там оставались, двадцать три падают мертвыми. Живыми остаются четверо, в их числе и юный паж.