Страница 80 из 130
К Тюильри все эти люди подходили с высоко поднятой головой; поскольку остатки авангарда были отброшены на улицу Сент-Оноре, они не могли донести роковой вести до основной массы мятежников; в рядах наступающих начались разговоры, что те, кто подошел в дворцу первым, попали в западню и были перебиты; однако на своем пути мятежники не увидели никаких следов бойни, и за это время не произошло ничего, что могло бы ослабить их боевой дух и желание отомстить. На выходе из улочек, примыкавших к Лувру, они обнаружили раненых, которые не могли идти дальше; своими умирающими голосами, а главное, своими зияющими ранами эти раненые возвещали о предательстве.
Правда, со стороны дворца тоже кричали о предательстве.
— О! На помощь, на помощь, братья! — восклицали раненые. — Это подлые швейцарцы! Да мы чуть ли не целовались с ними, когда они стали стрелять в нас!
Так восклицали раненые, и нетрудно вообразить, какое впечатление должны были производить подобные слова на всю эту толпу, ощущавшую собственную силу и исполненную жгучей ярости, которую подогревал огненный блеск штыков, короткими вспышками отражавших лучи палящего августовского солнца.
Те мятежники, что появились первыми, прошли через арочные ворота и вступили на площадь Карусель; там они двинулись прямо к аванпосту швейцарцев, расступились и демаскировали свои две пушки, которые повели огонь в упор.
Швейцарцы отступили, не теряя времени на то, чтобы закрыть за собой ворота; так что два двора были захвачены почти одновременно: двор Принцев и центральный.
На центральном дворе мятежники обнаружили гору трупов — это были тела тех, кто входил в авангард парижской армии; запах крови там стоял такой, что, по словам очевидца, можно было подумать, будто ты находишься на бойне.
Это зрелище, этот запах, эта разлившаяся кровь, в которую их ноги погружались по щиколотку, ожесточили наступающих.
Они ринулись к дворцу.
Однако дворец энергично обороняли; огонь из вестибюля велся с необычайной регулярностью, и швейцарцы, эти шотландцы континентальной Европы, стреляли с таким хладнокровием и с такой точностью, как если бы дело происходило во время смотра; а кроме того, каждое окно, превратившееся в огромную бойницу и сплошь ощетинившееся ружьями, помогало вестибюлю, этому главному огненному жерлу, посылая в наступающих смертельные пули.
Было жарко и изнурительно душно; дым от всех этих ружейных выстрелов заволакивал сражавшихся, и никакой ветерок не отгонял его ни в ту, ни в другую сторону; стрелять приходилось, словно в тумане, чуть ли не в темноте. Однако наступающие, не в силах различить окна, стреляли наугад и осыпали пулями бесчувственные стены, тогда как защитникам дворца не было нужды целиться и они могли стрелять просто вперед, хоть в сторону дворов, хоть в сторону площади Карусель: повсюду толпилась плотная людская масса и каждый выстрел оказывался точным.
Между тем солдатские казармы, во время первой атаки мятежников нанесшие им такой страшный урон, продолжали вести огонь; поскольку огонь казарм поражал главным образом федератов, они попытались захватить их, однако те, кто засел там, настолько хорошо забаррикадировались, что это оказалось невозможно; тогда марсельцы пошли в атаку в третий раз и бросили в оконные проемы, изрыгавшие смерть, артиллерийские зарядные картузы с зажженными фитилями; эти картузы произвели действие бомб: они взорвались и вызвали пожар.
Уже через мгновение вся линия казарм была охвачена пламенем.
И тогда швейцарцы начали отступление, отступление героическое, ибо на каждых шести футах земли, которые они уступали, оставался труп одного из них.
Для них, солдат, облаченных в мундир и сражавшихся вместе, бегство было невозможно; дворянам, одетым в штатское платье и располагавшим Большой галереей Лувра для отступления и лестницей Екатерины Медичи для бегства, повезло больше: им достаточно было лишь бросить оружие и пройти по коридору; оказавшись снаружи, они вливались в толпу, и ничто не выдавало в них тех, кто сражался против патриотов. Почти всем им удалось спастись.
Отступая, г-н Дюрлер оставил в вестибюле две заряженные картечью пушки, а около них — двух солдат, которые должны были выстрелить, используя запалы своих ружей.
Приказ был выполнен точно, и в тот момент, когда мятежники, полагая, что в вестибюле никого с оружием не осталось, бросились туда, раздались два выстрела, оставившие две кровавые борозды в толпе, которая тотчас же подалась назад.
Швейцарцы воспользовались этой минутной растерянностью, чтобы затащить в вестибюль третью пушку. Господа Рединг, Глуц и Гибелин помогали солдатам, и, выполняя этот маневр, г-н Рединг был ранен в руку.
Швейцарцы защищали каждую пядь земли, но их теснили повсюду, и они решили отступать через сад.
Отступление это представлялось крайне опасным; плотный огонь картечи и ружейной пальбы несся с трех различных точек — от ворот возле Королевского моста, от ворот двора Манежа и с террасы Фельянов — и прочесывал один и тот же центр; но это не имеет значения: швейцарцы предпримут такую попытку; о том, чтобы сдаться, никто из них даже не подумал.
Раздался сигнал общего сбора; капитан Пфиффер построил своих солдат, словно для строевых учений; отступление прикрывали, нацелив на врага две пушки, которые были захвачены у мятежников и оказались заряжены; швейцарцы отступали шагом, отвечая огнем на огонь, выстрелом на выстрел, смертью за смерть.
На этом пути погибло несколько офицеров; г-ну Гроссу, одному из самых храбрых швейцарцев, пулей раздробило бедро, и он упал у подножия скульптурной группы «Аррия и Пет».
XXXIII
Что происходила в это время в Законодательном собрании. — «Нас одолели швейцарцы!» — Прекрасный порыв. — Прекрасная решимость. — Господин Дюрлер и король. — Король подписывает приказ. — Оригинал этого приказа хранится в Цюрихе. — Каштановая роща. — Поворотный мост. — Швейцарцы разбегаются врассыпную. — Жандармы опрокидывают их в Сену. — Подвалы на Королевской улице. — Посол Венеции. — Господин Дезо. — Самоотверженность депутата Брюа. — Эпизоды возвышенные и эпизоды постыдные. — Паж королевы во дворце Морского министерства. — Господин Форестье де Сен-Венан и его тридцать солдат. — Господин де Монмоллен и его знамя. — Господина д'Отишана спасает его хладнокровие. — Лже-патруль. — Теруань де Мерикур. — Депутат По пул юс. — Толпа требует головы Сюло. — Аббат Буйон. — Двенадцать патрульных убивают одного за другим. — Голова Сюло выкуплена за огромные деньги. — Теруань прилюдно высечена. — Страшное наказание, длившееся с 1793 по 1819 годы.
Тем временем в Законодательном собрании происходила в высшей степени драматичная сцена.
До него и прежде доносились все выстрелы, звучавшие в ходе нападения на дворец, от первого до последнего, но в течение нескольких последних минут ружейная пальба стала приближаться, а причина этого, как нетрудно понять, состояла в том, что швейцарцы начали отступление; Манеж, временное сооружение с тонкими стенами, не гасил никаких звуков; было слышно, как пушечные ядра ударяют в кровлю, как ружейные пули звякают о стены. Внезапно распространился слух, что швейцарцы одержали победу и двинулись на Законодательное собрание. Какой-то офицер национальной гвардии, явно потеряв голову, в полном смятении вбежал в зал и, остановившись лишь у барьера, закричал: «Швейцарцы! Нас одолели швейцарцы!» И тогда все взгляды обратились на зарешеченную ложу короля, похожую на одну из тех клеток, куда сажают диких зверей; в этот момент Людовик XVI был скорее королем швейцарцев, чем королем французов; и потому все, кто был в зале Законодательного собрания — народные представители, зрители на трибунах, национальные гвардейцы, секретари, приставы, — в едином порыве поднялись, простерли руки и воскликнули:
— Что бы ни произошло, клянемся жить и умереть свободными!
Заблуждение длилось недолго, но момент, тем не менее, был возвышенным.