Страница 73 из 130
Эта сумма, которую должен был выдать король, была и в самом деле выдана, и вот каким образом.
Принцесса Елизавета отыскала человека, взявшегося подкупить Петиона за двести тысяч ливров. Получив эти деньги, Петион должен был прийти во дворец и, разговаривая с королем, не менее двух секунд держать указательный палец приложенным к правому глазу.
Король дал Петиону приказ явиться во дворец и ждал его.
Одно из двух: или Петион продался и в его лице имели друга, вместо того чтобы иметь врага, и тогда опасаться мятежа следует в меньшей степени; или же Петион не продался, и тогда его оставят в качестве залога; и в том и в другом случае, как видим, не вся надежда была потеряна.
Кроме того, королевский двор вел переговоры с Дантоном, и поговаривали, будто Дантон уже получил пятьдесят тысяч франков в качестве задатка. Слух широко распространился, и в этом подкупе Дантона видели причину его бездействия в ночь на 10 августа, бездействия, которое мы отметили, приводя свидетельство жены Камиля Демулена о том, что происходило в те часы.
Правда, нигде не обнаруживается доказательство того, что бездействие Дантона было вызвано подобной причиной.
Тем временем появилась новость, нисколько не способная ободрить короля. Вопрос о его отрешении от власти был поставлен перед секциями, и сорок семь секций из сорока восьми проголосовали за отрешение.
Кроме того, не находя, по-видимому, Коммуну достаточно патриотичной, каждая из секций назначила трех комиссаров, которые должны были присоединиться к ней, чтобы спасти отечество.
Таков был мандат, полученный комиссарами: вопрос о средствах, какими они должны были воспользоваться, не обсуждался.
Так что полномочия комиссаров были тем более неограниченными.
Как нетрудно понять, в предместья Сен-Марсо и Сент-Антуан было отправлено несколько лазутчиков; они вернулись и принесли свежие новости.
Тот, что вернулся в половине первого ночи, доложил, что застал предместье Сент-Антуан безлюдным, но, тем не менее, освещенным, а те несколько человек, которых можно было заметить на улицах, бесшумно перебегали от дома к дому; очевидно, это были вожаки, лично проверявшие, готовы ли к бою солдаты народа.
Во всяком случае, все лазутчики предсказывали, что атака состоится этой ночью или, самое позднее, на рассвете.
В половине первого ночи доложили о приходе г-на Петиона.
Была надежда, что сделка ценой в двести тысяч франков состоялась: накануне Петион потребовал у департамента двадцать тысяч франков на то, чтобы отправить марсельцев обратно.
А ведь марсельцы являлись передовым отрядом народных масс, которые должны были совершить нападение на дворец.
Однако марсельцы не покинули Париж.
На этот раз Петиона не заставили томиться в передней; напротив, ему сказали, что король ждет его.
Но, чтобы добраться до короля, ему нужно было пройти сквозь ряды национальной гвардии, швейцарцев и тех, кого называли рыцарями кинжала.
Тем не менее, поскольку было известно, что король ждет мэра Парижа, то, если не считать кличек «предатель» и «Иуда», словно плевки, брошенных ему в лицо, пока он поднимался по лестницам, все прошло достаточно гладко.
XXX
Манда́ пеняет Петиону. — Король ждет. — Он оказывается жертвой мошенника. — Петион становится пленником. — Высказывание швейцарского офицера. — Манда́ приходит в Ратушу. — Секционеры верховодят в Коммуне. — Пистолетный выстрел. — Коммуна сжигает свои корабли. — Сантер становится командующим национальной гвардией. — Король появляется перед своими защитниками. — Он выставляет себя в нелепом виде. — Господин де Майи. — «Да здравствует король! Да здравствует нация!» — Провалившийся смотр. — «Придверник, откройте дворянству Франции!» — Рёдерер и Буасьё. — Сын Манда́ отвечает на оскорбления в адрес его отца. — Кровавая схватка. — Рёдерер перед лицом королевы.
Король ждал Петиона в той самой комнате, где, по словам самого короля, он устроил ему головомойку 21 июня; в этот вечер подобный выпад со стороны Людовика XVI имел бы более серьезные последствия.
В дверях Петиона остановил Манда́. Манда́ был командующим национальной гвардией; именно он расположил нужным образом два ее крупных отряда, которые должны были, как мы уже говорили, перерезать мятежникам путь к отступлению, когда швейцарцы произведут вылазку.
— А, это вы господин Петион! — воскликнул он. — Ну и для чего руководители городской полиции раздали патроны марсельцам? И почему я, Манда́, получил всего по три патрона на каждого из моих людей?!
Петион был по натуре весьма хладнокровен, и он взглянул на Манда́ со своим обычным спокойствием.
— Прежде всего потому, — сказал он, — что запроса на их большее количество из Тюильри не поступало.
Это было правдой; король, нисколько не доверявший национальной гвардии, приказал выдать по сорок патронов каждому швейцарцу и по три патрона каждому национальному гвардейцу.
— Но ведь я, — произнес Манда́, — просил у вас пороха.
— Вы просили пороха, верно, однако вы не делаете все как положено, чтобы его получить.
— Это вам следовало дать его мне как положено, ведь приказ должен исходить от вас!
К счастью для Петиона, в эту минуту послышался возглас:
— Король ждет!
Дверь распахнулась, и Петион вошел.
Беседуя с королем, он мало чего понимал в этом разговоре; и в самом деле, король говорил с ним так, как мог говорить с человеком, получившим от него двести тысяч франков. Петион широко раскрыл глаза, но и не подумал поднести указательный палец к глазу (напомним, это был условный знак, посредством которого ему следовало сообщить королю, что тот может рассчитывать на него).
Так что короля обманули: ловкий мошенник просто-напросто прикарманил двести тысяч франков.
Оставалось второе средство: удерживать Петиона в качестве заложника.
Король не решился на открытое насилие в отношении мэра Парижа, но, проводив его к дверям кабинета, произнес:
— Далеко не уходите, сударь, мне надо будет еще кое о чем поговорить с вами.
Для тех, кто стоял у дверей, это означало: «Я поручаю вам господина Петиона; никуда его не выпускайте».
Они прекрасно все поняли и окружили Петиона.
К счастью для него, Манда́ там уже не было; его вызвали в Ратушу дать отчет о мерах, принятых им для обеспечения безопасности Парижа, и он не мог ослушаться этого приказа.
Однако лица тех, кто остался рядом с Петионом, не внушали ему доверия; к тому же в комнате царила страшная теснота и нечем было дышать.
Петион раздвинул всех, заявив:
— Простите, господа, но здесь невозможно оставаться. Я хочу выйти на свежий воздух.
Все горели желанием удержать его в комнате, но не осмелились сделать этого.
Он стал спускаться по первой попавшейся лестнице; лестница вела в сад.
Это снова оказалась тюрьма, да, более просторная и лучше проветриваемая, но столь же надежно запертая, как и первая.
За ним по пятам шел какой-то человек: это был Рёдерер, прокурор-синдик департамента Парижа.
Он подал Петиону руку, и они стали вдвоем прогуливаться по террасе, простиравшейся вдоль дворца.
Терраса была освещена целым рядом лампионов.
В это время на ней появились национальные гвардейцы, которые непонятно с каким намерением, наверняка дурным, потушили лампионы, причем в первую очередь те, что находились в непосредственной близости от Рёдерера и Петиона.
На сей раз Петион не мог удержаться от того, чтобы не выразить своего беспокойства. Рядом с ним находился офицер швейцарской гвардии, г-н фон Салис-Цицерс; вне всякого сомнения, этот славный человек получил приказ наблюдать за ним, ибо, подойдя к нему и дотронувшись до его плеча, он произнес:
— Будьте спокойны, господин Петион. Обещаю вам, что тот, кто убьет вас, минуту спустя погибнет от моей руки.
Петион мог бы ответить словами Трибуле: «Если вам все равно, государь, то пусть это случится минутой раньше», но окружающая обстановка не располагала к шуткам.