Страница 67 из 130
Когда я собрался удалиться, в спальню внезапно вошла королева, воспользовавшись потайной дверью, находившейся у изножья кровати короля; в руках она держала поднос со сдобной булкой и стаканом вина; она направилась прямо ко мне, и я поприветствовал ее, испытывая удивление, поскольку Людовик XVI уверял меня, что королева ничего не знает об изготовлении железного шкафа.
— Дорогой Гамен, — самым ласковым голосом обратилась ко мне королева, — вам жарко, друг мой; вот, выпейте стакан вина и съешьте пирожное: это хоть немного подкрепит ваши силы для пути, который вам предстоит проделать.
Я поблагодарил ее, совершенно смущенный тем вниманием, какое было проявлено к простому ремесленнику вроде меня, и осушил стакан, пожелав ей здоровья. Она позволила мне снова надеть галстук и сюртук, которые я снял, чтобы удобнее было работать; булка осталась на подносе, который королева поставила на буфет, и я сунул ее в карман в тот момент, когда король попрощался со мной, еще раз выразив мне свою признательность.
„Ладно, принесу я эту булку детям“, — подумал я про себя.
Я вышел из Тюильри уже в полной темноте; было около восьми часов вечера».
Вот то, что пишет Гамен, вот часть его рассказа, относящаяся к пресловутому железному шкафу.
Остальное в его рассказе, то, чем мы не хотим марать наше перо, переписывая грязную ложь, то, что Гамен держал при себе целый год, не говоря об этом ни слова, однако изложил Конвенту во время суда над королем, является домыслом и посвящено тому, что булка была насыщена мышьяком, а королева была отравительницей.
О бедная женщина, о несчастная королева! Как ты была права, не страшась быть убитой, ведь с тобой оказалось возможно поступить куда хуже, чем просто убить тебя!
Об этом железном ящике, который обнаружили после 10 августа вследствие доноса Гамена, забывшего тогда сказать, что его отравили, король сообщил в начале июля г-же Кампан.
Вот по какому случаю это произошло.
После истории человеческой неблагодарности послушаем историю человеческой самоотверженности; одно утешит нас при мысли о другом.
«Помимо тех денег, какие полагались ей в текущем месяце, Ее Величество располагала дополнительно ста сорока тысячами франков золотом. Она хотел передать мне на хранение все эти деньги, однако я согласилась взять лишь полторы тысячи луидоров, относительно небольшую сумму, которая могла понадобиться ей с минуты на минуту. Король имел огромное количество бумаг, и ему пришла в голову несчастная мысль скрытно устроить тайник во внутреннем коридоре своих покоев, прибегнув к помощи слесаря, с которым он работал около десяти лет. Если бы не донос этого человека, о сооруженном тайнике долго бы никто не знал. Стену в том месте, где он был устроен, покрыли изображением кладки из больших камней, и отверстие тайника оказалось превосходно скрыто среди коричневатых борозд, составлявших темные части этих нарисованных камней. Однако еще прежде, чем слесарь донес Собранию о том, что позднее стали называть железным шкафом, королева узнала, что он говорил об этом тайнике нескольким своим друзьям и что этот человек, которому король, по своему обыкновению, оказывал чересчур большое доверие, был якобинцем. Она предупредила об этом короля и посоветовала ему наполнить большой портфель теми бумагами, в сохранении которых он был заинтересован более всего, и доверить этот портфель мне. В моем присутствии она призвала его ничего не оставлять в этом шкафу, и король, чтобы успокоить ее, ответил, что там ничего не осталось. Я хотела взять этот портфель и отнести в свои комнаты, однако он оказался чересчур тяжелым для того, чтобы я могла поднять его. Король сказал мне, что отнесет его сам, и я пошла впереди, чтобы открыть ему двери. Поставив портфель в моем домашнем кабинете, он сказал мне лишь одно: „Королева пояснит вам, что там содержится“. Вернувшись в покои королевы, я спросила ее о содержимом портфеля, ибо полагала, основываясь на словах короля, что непременно должна быть осведомлена об этом. „Это бумаги, — ответила мне королева, — которые станут губительными для короля, если дело дойдет до того, что над ним будет устроен суд. Но прежде всего, по его мнению, я должна сказать вам, что в этом портфеле хранится протокол заседания государственного совета, на котором король высказался против войны. По его просьбе этот протокол подписали все министры, и король рассчитывает, что в случае суда над ним такой документ окажется чрезвычайно полезен“. Я спросила королеву, кому, с ее точки зрения, я должна доверить этот портфель. „Кому пожелаете, — ответила она, — вы одна несете за него ответственность: не уезжайте из дворца даже во время своего месячного отдыха. Обстоятельства могут сложиться так, что нам будет крайне важно получить портфель незамедлительно“».
Этот портфель и в самом деле был бесценным. Вот что в нем содержалось: двадцать писем графа Прованского, девятнадцать — графа д'Артуа, семнадцать — принцессы Аделаиды, восемнадцать — принцессы Виктории, а также полная переписка с Мирабо, присоединенная к плану побега, который он считал необходимым, и, наконец, упомянутый протокол, подписанный всеми министрами.
Есть нечто глубоко печальное в зрелище этой несчастной королевской семьи, которая вот так, ночью, в кругу близких людей отдает предсмертные распоряжения, предвидит бунт, судебный процесс, убийство, но, как бы много она ни предвидела, предвидит далеко не все из того, что произойдет.
Народ, со своей стороны, тоже готовится, ибо он недоволен. События 20 июня унизили королевскую власть, но ничего не принесли нации. Подвергшись оскорблениям, король остался королем, причем даже в большей степени, чем был прежде, в дни своего всемогущества, ибо, подобно Христу, вступил на свой крестный путь. Короля показывают народу, как осужденного на смерть Сына Божьего, и его красный колпак становится терновым венцом этого царственного Ессе Ното.[11]
Все прекрасно сознавали, что после такого открытого глумления недоставало только Голгофы.
XXVIII
Шестьсот тысяч волонтеров, — «Марсельеза». — Король Парижа. — Возвращение Лафайета. — Он получает право присутствовать на заседании Законодательного собрания в качестве почетного гостя. — Предложенный им план отвергнут. — Он уезжает. — Празднество на Марсовом поле. — Требование федератов. — Внешняя обстановка. — Люкнер. — Жан Шуан. — «Вы спите, госпожа Кампан?» — Карикатуры. — Трехцветная лента. — Забавная подробность. — Верньо и Бриссо выступают с трибуны. — «Отечество в опасности!» — Воззвание.
Тем временем, пока в Париже идет борьба двух идейных начал, Франция, полностью отдавшаяся одной идее, идее Революции, пробуждается, поднимается и шагает к границе. Как уже говорилось, в волонтеры записались шестьсот тысяч человек. Так что люди есть, но не хватает хлеба, башмаков и оружия.
Однако вскоре у волонтеров будет нечто получше, чем все это: у них будет «Марсельеза».
Руже де Лиль, двадцатидвухлетний офицер, занят тем, что сочиняет ее, находясь в Страсбурге; в одно прекрасное утро слова и музыка родятся вместе. Не беспокойтесь, все это будет готово к 10 августа.
А 10 августа вот-вот настанет. Король подготавливает его своими руками.
Двадцать первого июня дворец и сад Тюильри были закрыты так, чтобы никто не мог проникнуть туда.
Двадцать второго король вызвал к себе Петиона и в присутствии Марии Антуанетты спросил его:
— Ну что, сударь, в Париже спокойно?
— Государь, — ответил мэр, — все данные, полученные мною, предвещают спокойствие, и моими заботами оно будет достигнуто.
— Тем не менее, сударь, со мной обошлись оскорбительно; в среду толпа ворвалась во дворец.
— Государь, городские чиновники исполнили свой долг. Толпа граждан, теснившаяся подле вашей особы, дабы выразить вам свою волю, прошла через ваши покои, не позволив себе никаких насильственных действий.