Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 59 из 130

Так что же произошло за время волнений, в которых мы живем вот уже четыре года? Привилегии, обременительные для народа, уничтожены. Идеи справедливости и равенства распространились повсеместно, проникли всюду; установившееся представление о правах народа оправдало существовавшее прежде ощущение этих прав; их признание, торжественно осуществленное, сделалось священной доктриной; ненависть к знати, на протяжении долгого времени имевшая источником феодализм, укоренилась, обостренная открытым противодействием большей части дворянства конституции, которая феодализм уничтожила.

В течение первого года Революции народ видел в этих дворянах ненавистных угнетателей из-за привилегий, которыми они пользовались и которые тяжким бременем ложились на него, однако после их отмены он перестал бы ненавидеть этих людей, если бы поведение знати не укрепило с того времени все возможные причины опасаться ее и бороться с ней как с непримиримым врагом.

Преданность конституции возросла в той же мере; ведь народ не только был обязан ей ощутимыми благами, но и рассудил, что она уготовила ему еще бо́льшие блага, ибо те, кто привык заставлять его платить все виды податей, изо всех сил пытались уничтожить ее или изменить.

„Декларация прав“ стала политическим Евангелием, а Французская конституция — новой религией, ради которой народ готов идти на смерть. Вот почему в своем рвении народ уже неоднократно восполнял несовершенство законов, и, когда они оказывались недостаточно жесткими для сдерживания смутьянов, граждане позволяли себе карать их своими собственными руками.

Вот почему поместья эмигрантов или лиц, признанных принадлежащими к их партии, были подвергнуты разграблению, вызванному жаждой мести; вот почему многие департаменты были вынуждены сурово поступить со священниками, которых общественное мнение осудило и которым оно угрожало расправой.

В этом столкновении интересов все чувства приобрели характер страстей. Отечество — это не слово, которое наше воображение любит приукрашивать; это существо, которому уже принесли немало жертв, к которому с каждым днем привязываются все больше из-за тех забот, каких оно требует, которое создали ценой огромных усилий, взращивают в тревогах и любят как за то, чего оно стоило, так и за то, какие надежды на него возлагают. Все посягательства на него служат лишь тому, что разжигают восторженную любовь к нему.

До какой же степени эта любовь возрастет в ту минуту, когда неприятельские силы за пределами страны объединятся с внутренними заговорщиками, чтобы нанести ему губительнейшие удары!

Брожение достигло крайней отметки во всех частях государства и закончится оглушительным взрывом, если только обоснованное доверие к намерениям Вашего Величества не сумеет в конечном счете успокоить его. Но одни заявления такого доверия не создадут: теперь его основой могут быть только дела.

Французской нации очевидно, что ее конституция жизнеспособна, что правительство будет обладать всей необходимой ему силой с того момента, когда Ваше Величество, желая полной победы этой конституции, подкрепит законодательные органы всей силой власти исполнительной, устранит любые поводы для волнения народа, а недовольных лишит всякой надежды.

Взять, к примеру, два важных указа, недавно принятых Законодательным собранием; оба они по сути затрагивают интересы общественного спокойствия и спасения государства. Промедление с их одобрением внушает недоверие; если оно затянется, это вызовет недовольство и, должен сказать, что, принимая во внимание нынешнее возбуждение умов, недовольство может привести к чему угодно!





Уже нет времени для проволочек, нет возможности выжидать. В умах Революция уже произошла; она завершится ценой кровопролития и будет скреплена кровью, если мудрость не предотвратит бед, которых еще можно избежать.

Я знаю, существует мнение, будто можно всего достичь и все обуздать с помощью чрезвычайных мер; но, как только будут развернуты вооруженные силы с целью сдерживания Законодательного собрания, как только в Париже воцарится страх, а окрестности столицы охватят раздор и оцепенение, вся Франция в негодовании поднимется и, раздираемая ужасами гражданской войны, разовьет ту темную энергию, мать добродетелей и преступлений, которая всегда губительна для тех, кто ее вызвал.

Спасение государства и благополучие Вашего Величества тесно связаны; никакая сила не способна их разделить; чудовищные жестокости и неизбежные несчастья обступят Ваш трон, если Вы сами не утвердите его на основах конституции и не подкрепите посредством общественного спокойствия, сохранение которого должно быть нам, наконец, обеспечено.

Таким образом, настроение умов, состояние дел, политические причины, интересы Вашего Величества делают настоятельным требование объединиться с законодательной властью и откликнуться на волю нации; они превращают в необходимость то, что принципы выставляют в качестве долга; но природная отзывчивость нашего сердечного народа готова и в этом найти повод для благодарности. Вы были жестоко обмануты, государь, когда Вам внушили неприязненное чувство к этому легкоранимому народу или недоверие к нему; Вас постоянно смущали, подталкивая к образу действий, способному его встревожить. Пусть он увидит, что Вы полны решимости содействовать конституции, с которой он связывает свои надежды на счастье, и очень скоро Вы ощутите на себе его благодарность.

Образом действий священнослужителей во многих местах, послужившим поводом для проявления фанатизма недовольных, продиктован мудрый закон против смутьянов. Так пусть Ваше Величество его утвердит! Этого требуют общественное спокойствие и спасение священников; если данный закон не будет введен в действие, властям департаментов придется, как это уже происходит повсеместно, заменить его насильственными мерами, а разъяренный народ дополнит их бесчинствами.

Злокозненные попытки врагов, волнения, царящие в столице, крайнее беспокойство, которое вызвано поведением Вашей гвардии и поддерживается свидетельствами одобрения со стороны Вашего Величества ее действий, что явствует из воззвания, поистине недальновидного в сложившихся обстоятельствах, местоположение Парижа, его близость к границам — все это заставило ощутить потребность в военном лагере поблизости от города. Эта мера, разумность и своевременность которой впечатлили все здравые умы, также ждет лишь санкции Вашего Величества. Зачем же тогда нужна эта отсрочка, заставляющая думать, что санкция дается с сожалением, тогда как быстрота принятия этого решения завоевала бы Вам все сердца?! И вот уже попытки, предпринимаемые штабом национальной гвардии Парижа против этой меры, порождают подозрения, что он действует по приказу сверху, а разглагольствования некоторых озлобленных демагогов заставляют подозревать их в связях с теми, кто заинтересован в отмене конституции; и вот уже общественное мнение усматривает злой умысел во всех намерениях Вашего Величества. Еще немного промедления, и народ с прискорбием вынужден будет признать, что его король — друг и сообщник заговорщиков!

Боже правый! Неужели Ты поразил слепотой сильных мира сего и они обречены на то, чтобы внимать лишь советам тех, кто влечет их к гибели?

Я знаю, что суровому голосу правды редко внемлют подле трона; я знаю и то, что революции становятся неизбежными именно потому, что этот голос почти никогда там не раздается; но прежде всего я знаю, что именно так мне следует говорить с Вашим Величеством, и не только как гражданину, уважающему законы, но и как министру, облеченному Вашим доверием и исполняющему возложенные на него обязанности; и я не знаю ничего, что могло бы мне помешать исполнить долг, как я его понимаю.

Действуя в том же духе, я готов повторить Вашему Величеству свои увещания о необходимости и целесообразности исполнять закон, предписывающий иметь в совете министров секретаря. Существование такого закона говорит само за себя, так что исполнение его должно было бы последовать без промедлений; важно употребить все средства на то, чтобы сохранить в обсуждениях столь необходимые серьезность, мудрость и зрелость; несущим перед народом ответственность министрам нужна возможность удостоверять свое мнение; если бы такой секретарь существовал, я не стал бы обращаться с письмом к Вашему Величеству.