Страница 33 из 130
Зал этот был бакалейной лавкой.
Вскоре г-н Сое покинул дом, препоручив путешественников своей жене.
По его словам, он вышел на улицу, чтобы посмотреть, отдохнули ли лошади, а на самом деле, чтобы увидеть, достаточно ли там собралось национальных гвардейцев.
Во время его отсутствия послышалась первая барабанная дробь и раздались первые раскаты набата.
То был своеобразный пороховой привод: люди пробуждались от этого шума, выскакивали из своих домов и бежали.
Прокурор вернулся в дом, пребывая в уверенности, что теперь он может рассчитывать на вооруженную поддержку.
— Сударь, — произнес он, обращаясь к королю, — в данную минуту муниципальный совет обсуждает, следует ли позволить вам продолжить путь; однако прошел слух, то ли ложный, то ли правдивый, что это нашего короля и его августейшую семью мы имеем честь принимать в наших стенах…
Прокурор смолк в ожидании ответа.
— Вы ошибаетесь, любезный, — промолвил король. — Эта дама, как вы могли узнать из ее паспорта, — госпожа баронесса фон Корф. Эти дети — ее сын и ее дочь, а эти женщины принадлежат к ее свите.
— Ну а вы, сударь, вы тогда кто?
Король смешался и ничего не ответил; несомненно, ему претило произнести слова: «Я лакей».
Такая ложь стала бы низкой вдвойне.
— Что ж, — насмешливым тоном произнес бакалейщик, — а вот я полагаю, что ошибаетесь вы и что эта дама — королева, эти два ребенка — монсеньор дофин и дочь короля, вон та дама — сестра короля, ну а вы — король.
Королева сделала шаг вперед: этот допрос был невыносим для гордости надменной австриячки.
— Ну что ж! — воскликнула она. — Если вы считаете, что этот господин ваш король, то и разговаривайте с ним тогда с уважением, какое вам надлежит оказывать ему.
Король, сделав усилие над собой, заявил, что он слуга г-жи фон Корф и зовут его Дюран.
Однако при этом заверении все покачали головой в знак сомнения.
— Довольно! — промолвила королева, не в силах выносить более это постыдное запирательство.
От этого пришпоривания гордость короля пробудилась, он поднял голову и сказал:
— Ну что ж! Да, я король, а со мной королева и мои дети. Мы заклинаем вас относиться к нам с тем почтением, какое французы всегда питали к своим королям.
При этих словах, невзирая на странный контраст, который составляли с ними серый сюртук и куцый паричок короля, несколько присутствующих расплакались.
Тем временем покинувший Пон-де-Сом-Ведь отряд из сорока гусаров, которыми командовали г-н де Шуазёль и г-н де Гогела, прибыл в Варенн, где эти офицеры застали г-на де Дама с двумя или тремя драгунами; там им стало известно о задержании какой-то кареты и о том, что путешественники, находившиеся в этой карете, были препровождены к прокурору коммуны.
Они попросили указать им дом прокурора, однако этот дом уже находился под охраной: перед ним стояло более трехсот вооруженных людей, и каждую минуту, под барабанную дробь и гул набата, новые противники — ибо было очевидно, что в данный момент все эти люди могут сделаться противниками, — новые противники, повторяем, прибывали со всех сторон.
Господин де Дама построил гусар на другой стороне улицы и вошел в дом вместе с г-ном де Шуазёлем и г-ном де Гогела.
Минуту спустя, в то время как г-н де Шуазёль и г-н де Дама остались подле короля, г-н де Гогела вышел на улицу и громким голосом, так, чтобы его слышали одновременно гусары и народ, произнес:
— Господа, это задержаны король и королева.
Гусары восприняли новость довольно спокойно, но со стороны народа она была встречена криками, весьма напоминавшими гневные вопли.
Тем не менее г-н де Гогела попытался освободить дом от осады.
— Гусары! — крикнул он. — Сабли наголо!
Никто из гусар не пошевелился.
— Гусары! — снова крикнул г-н де Гогела. — Середины нет: вы за короля или за нацию?
— Да здравствует нация! — ответили гусары. — Мы стоим и всегда будем стоять за нее!
— Ну что ж, ладно, — произнес г-н де Гогела, надеясь выиграть таким образом время и рассчитывая, что в течение этого времени подойдет подкрепление, — да здравствует нация!
Однако народ не был обманут этой хитростью и с грозным ропотом приблизился к нему. Господин де Гогела почувствовал, что вот-вот разразится буря. Он бросился к дому, но, не успев переступить порога, был ранен выстрелом из пистолета.
Тем временем королевскую семью заставили подняться по винтовой лестнице на второй этаж дома.
Войдя в это новое помещение, у дверей которого стояли вооруженные вилами и ружьями люди, г-н де Гогела увидел дофина, спящего на смятой постели; телохранителей, сидящих на стульях; горничных, гувернантку, королевскую дочь и принцессу Елизавету, сидящих на лавках, и короля и королеву, стоя беседующих с г-ном Сосом.
На столе были хлеб и вино.
Время от времени дверь открывается и чьи-то любопытные взгляды, у кого-то умиленные, у кого-то пылающие, проникают в комнату.
— Ну что, сударь, — произносит король, обращаясь к Гогела, — когда мы уезжаем?
Вместо ответа г-н де Гогела показывает на залитую кровью сторону своего мундира.
— Так они применят силу, чтобы нас удержать? — спрашивает король, поворачиваясь к г-ну Сосу.
Бакалейщик явно намеревается ответить «да», как вдруг дверь распахивается и в комнату входит муниципальный совет в полном составе и в сопровождении офицеров национальной гвардии.
Члены советы приближаются к королю, сняв головные уборы, а некоторые из них еще на полдороге падают на колени.
— Государь, — восклицают они, — государь, во имя Господа, не оставляйте нас, не покидайте королевство!
— Это не входит в мои намерения, господа, — говорит король. — Я вовсе не покидаю Францию; однако оскорбления, которые наносят мне каждодневно, вынуждают меня покинуть Париж. Я еду в Монмеди; поезжайте со мной, распорядитесь только, чтобы мои кареты запрягли.
Члены совета вышли вместе с г-ном Сосом, и за ними последовали офицеры национальной гвардии.
Король, королева, трое телохранителей и трое офицеров остались одни.
То был один тех переломных моментов, какие решают участь королей и судьбу государств.
Офицеры проверили, закрыта ли дверь, и, убедившись в этом, подошли к королю.
— Государь, — промолвил г-н де Гогела, — теперь два часа ночи; толпа, которая окружает дом, смешанная, плохо вооруженная и плохо организованная. Хотите, я возьму десять лошадей у моих гусар? Вы все сядете верхом; вы, государь, повезете дофина, королева повезет принцессу; мост перегорожен, мне это известно, но я знаю место, где реку можно перейти вброд. Эти люди, какими бы сбитыми с толку они ни были, не посмеют стрелять в вас; возможно, мы убьем кого-нибудь из них, но, когда река останется позади, вы будете спасены.
Король ничего не ответил: такие крайние средства были не в его натуре.
Офицеры настаивали; телохранители стояли рядом с ними, и чувствовалось, что одна и та же мысль, исполненная самоотверженности, воодушевляет этих шестерых людей и охватывает их сердца.
— Королева! Королева! — прошептал король.
Ну да, в самом деле, прежде всего именно королеву должно было напугать такое рискованное предприятие, и потому у нее, женщины в высшей степени решительной, на сей раз недостало решительности.
— Я не хочу ничего брать на себя, — произнесла королева. — Это король решился на подобный шаг, и это королю надлежит приказывать; мой же долг состоит в том, чтобы следовать за ним; но в любом случае господин де Буйе обязательно скоро прибудет.
— Совершенно верно, — подхватил король. — А можете вы заверить меня, что в подобной схватке не убьют выстрелом из ружья королеву, мою сестру или моих детей? К тому же поразмыслим спокойно: муниципальный совет не отказывается меня пропустить; в худшем случае мы будем вынуждены дожидаться рассвета. Но еще до рассвета господина де Буйе непременно известят о том, в каком положении мы оказались; он находится в Стене, а до Стене восемь льё отсюда, всего два часа езды туда и два обратно; так что господин де Буйе непременно прибудет утром, и тогда мы уедем, избежав опасности и насилия.