Страница 17 из 130
«Сегодня, — говорит Лустало по поводу наград, пожалованных маркизу де Буйе, — Национальное собрание голосует за объявление ему благодарности, а двор предоставляет ему командование армией, предназначенной для того, чтобы защищать границы с Германией! О свобода! О конституция! Что станет с вами в руках вашего злейшего врага?»
Он высказывается и по поводу письма короля, который испытывает «от этого прискорбного, но необходимого дела крайнее удовлетворение».
«О! — восклицает Лустало. — Это так не похоже на слова Августа, который при получении известия о пролитой крови бился головой о стену и повторял: „Вар, верни мне мои легионы!“»
Две недели спустя в газете «Парижские революции» Прюдома, главным редактором которой был Лустало, можно было прочитать:
«Господин Лустало, наш друг и один из самых достойных наших сотрудников, только что завершил свое жизненное поприще; он был отнят у родины и литературы в возрасте двадцати восьми лет, унеся с собой сожаления всех истинных друзей свободы».
Вероятно, кто-нибудь спросит, какую связь смерть Лустало может иметь с побоищем в Нанси.
Ответ на это дадут нам слова, произнесенные над его гробом:
«О тень, дорогая всем патриотичным сердцам! Покидая эту юдоль скорби и отправляясь в лоно Всевышнего, передай нашим братьям из полков Короля и Шатовьё, что на этом свете у них еще остаются друзья, оплакивающие их участь, и что их кровь будет отомщена».
Лустало умер от разбитого сердца! Побоище в Нанси внушило недоверие к двум силам, рожденным революцией и, следовательно, призванным поддерживать революцию.
Речь идет о национальной гвардии и городском самоуправлении.
Национальная гвардия действовала по приказам Буйе.
Городские власти Нанси отдались под его покровительство.
С тех пор король стал сомневаться в силе революции.
Последствия этих сомнений мы увидим в следующей главе.
Но прежде отметим тот факт, что при известии о страшном побоище в Нанси сорок тысяч горожан бросились к Тюильри и к Национальному собранию, в один голос требуя отставки министров.
Однако министры уже в то время усвоили удобную привычку притворяться глухими к подобным требованиям. Один лишь г-н Неккер услышал их и, устав от долгого администрирования, не приносившего приемлемых результатов, и с огорчением видя, как та огромная популярность, которая заставила произвести революцию в его пользу, улетучилась менее чем за полтора года, 4 сентября покинул Париж, не отчитавшись ни перед кем, но оставив в качестве залога за подотчетные суммы два миллиона, ссуженные им казне, а также свой дом и свое движимое имущество, оценивавшиеся еще в один миллион.
Ну а теперь, желаете увидеть, что стало с популярностью г-на Неккера через год после захвата Бастилии?
Все шло хорошо вплоть до городка Арси-сюр-Об; прибыв туда, он сделал остановку и отдыхал на почтовой станции, ожидая, когда ему сменят лошадей; внезапно в комнату, где он находился, вошли вооруженные люди и потребовали у него предъявить паспорта.
Господин Неккер располагал тремя паспортами и личным письмом короля.
Он показал эти бумаги городским властям и правлению округа, которые сочли их вполне годными.
Однако и здесь городские власти и правление округа уже не могли распоряжаться всем: воля народа возобладала, и г-на Неккера и его слуг провели сквозь толпу вооруженных людей к постоялому двору, который был ему назначен.
Оказавшись там, г-н Неккер понимает, что он стал пленником, и требует разрешения написать письмо Национальному собранию. Разрешение предоставляют, но на условии, что письмо доставят не слуги г-на Неккера, а два жителя города.
Господин Неккер написал письмо, и гонцы отправились в столицу.
Национальное собрание заявило, что г-н Неккер имеет право продолжать путь, что не помешало задержать его снова в Везуле.
Здесь все складывается еще хуже, чем в Арси: толпа окружает карету, перерезает постромки лошадей и выкрикивает самые жуткие угрозы.
Тем не менее здесь, как и в Арси, выданный Национальным собранием пропуск в конечном счете открывает г-ну Неккеру дорогу.
Однако почти весь вечер, на протяжении пяти часов, сопровождавшие его слуги пребывали между жизнью и смертью.
Вот так погасла эта звезда, вот так поблекла эта судьба; г-н Неккер вернулся в Женеву беднее, чем приехал оттуда, но оставив нам нечто более ценное, чем свои два миллиона в казне, более ценное, чем свой дом, более ценное, чем свое движимое имущество: он оставил нам свою дочь, одну из самых великих личностей нашей эпохи.
VI
Король. — Письмо королю Испании. — План бегства. — Религиозный вопрос. — Господин Вето. — Епископ Клермонский. — Папа. — Граф фон Ферзен. — Переговоры с иностранными державами. — Национальное собрание. — Король одобряет указы. — Требование приносить присягу на открытом заседании. — Череда отказов. — Борьба священников. — Их влияние. — Мэр Леперди. — Бегство принцесс. — Господин де Нарбонн. — «Летопись Парижа». — Письмо короля. — Дискуссия в Национальном собрании. — Море. — Письмо Монморена. — Арне-ле-Дюк. — Господин де Мену.
Вернемся, однако, к королю.
В октябре он выходит из своего обычного состояния нерешительности и совершает два смелых шага.
Людовик XVI пишет письмо королю Испании и заранее посылает ему свои возражения против всего того, что, возможно, будет вынужден одобрить.
Затем он останавливается на плане бегства, который снова предлагает ему епископ Памье, добившийся от короля разрешения наделить г-на де Бретёя полномочиями вести переговоры с иностранными державами.
Господин де Бретёй предъявил доказательства этих полномочий, и ему доверяли.
Однако то, что терзало в это время короля, то, что терзало его всегда, то, что стало причиной его бегства 21 июня 1791 года и его падения 10 августа 1792 года, было не политическим вопросом, а вопросом религиозным.
Людовик XVI принес присягу конституции, но не хотел утверждать указ, направленный против неприсягнувших священников.
И потому короля перестали величать государем, именуя его теперь исключительно господином Вето.
Еще в июле, желая узнать, может ли он, не подвергая свою душу опасности, одобрить гражданское устройство духовенства, король советовался с епископом Клермонским и спрашивал его об этом.
В конце августа он послал кого-то в Рим, чтобы задать тот же вопрос папе.
Папа чрезвычайно опасался, как бы Франция не присоединила к себе его Авиньонское графство, которое не только приносило ему хороший доход, но и было к тому же ногой, стоявшей посреди Прованса, то есть самой католической из всех земель, какими владела старшая дочь Церкви.
И потому папа не сказал в ответ ничего определенного и ограничился тем, что горячо осудил постановления Национального собрания.
Для человека, который все понимал с полуслова, такого ответа было более чем достаточно.
Речь шла о том, чтобы подготовить Европу к противодействию короля воле своего народа и к бегству, к которому должно было привести это противодействие, когда оно подойдет к концу.
Какое-то время тому назад из Стокгольма вновь приехал шведский придворный, звавшийся графом фон Ферзеном. Это был человек лет тридцати восьми или сорока, прекрасно сложенный, с безупречными манерами и испытанного мужества; ум его и сердце были склонны к авантюрам, и ходили слухи, что во время своего первого пребывания во Франции он добился от Марии Антуанетты памятного подарка, имевшего касательство к его возвращению.
Ему было поручено вести все переговоры с иностранными державами сообща с г-ном де Бретёем.
Испанию и Англию разделяла распря, но перед лицом событий, которые уготовила им Франция, они забыли о причинах своей вражды и 28 октября 1790 года заключили между собой договор.
Со своей стороны, Австрия пребывала в ссоре с Турцией, но после первого же письма, полученного им из Франции, император, как нетрудно понять, уладил споры.