Страница 85 из 195
И тотчас же из Пале-Рояля, словно из подготовленного революционного центра, выходят приказы, которые распространяются по всему Парижу. Кто издавал эти приказы, которым все спешили повиноваться? Никто не знал его — этого воображаемого существа, именуемого общественным мнением. По этим приказам закрываются театры и прекращаются азартные игры; горожане выбегают из домов и мчатся по улицам; Пале-Рояль переполняется людьми; внезапно, в разгар криков и угроз, какой-то молодой человек вбегает в кафе «Фуа», влезает на стол, одной рукой вытаскивает из ножен шпагу, другой выставляет напоказ пистолет и кричит: «К оружию!»
«К оружию! К оружию!» подхватывают двадцать тысяч голосов. Но как узнавать друг друга? Как отличать друзей от врагов? По зеленой кокарде. Зеленый цвет — это цвет надежды. Но где раздобыть двадцать, тридцать, пятьдесят тысяч кокард? Их дадут деревья Пале-Рояля. Молодой человек срывает зеленый лист и прикрепляет его к своей шляпе. Все поступают так же, и под звуки набата деревья лишаются листвы. Все спрашивают друг друга, кто этот молодой человек, внезапно ставший вождем восстания, и из уст в уста передается незнакомое имя.
Этот молодой человек — Камиль Демулен.
Его крик «К оружию!» повторяют все.
Но, издавая этот крик, люди спрашивают друг друга: «А почему нужно браться за оружие?»
— Потому, что немцы вступят сегодня вечером в Париж, — восклицает Камиль Демулен, бросаясь вон из Пале-Рояля, чтобы следить непосредственно в парижских кварталах за пороховой дорожкой, которую он поджег.
И тут толпу озаряет мысль.
Группа горожан бросается к мастерской скульптора Курциуса и, с его согласия, берет там бюсты Неккера и герцога Орлеанского.
Эти бюсты обвивают черным крепом и носят по всему Парижу. Десять, затем пятнадцать, затем двадцать тысяч человек идут вслед за ними и выкрикивают: «Да здравствует герцог Орлеанский! Да здравствует Неккер!»
Спускается ночь; люди зажигают факелы, и это шествие принимает вид еще более страшный, а главное, еще более фантастический.
При свете факелов видно, как в руках людей, идущих в толпе, сверкают клинки шпаг, дула пистолетов и лезвия топоров.
Толпа выходит на улицу Ришелье, затем поднимается к бульварам, спускается по улице Сен-Мартен, движется по улице Сент-Оноре и в конце концов вступает на Вандомскую площадь.
Именно там закончится триумфальное шествие и начнется беспорядочное бегство.
На этой площади, перед дворцом генеральных откупщиков, участники шествия застают отряд Королевского немецкого полка и пикет драгун Ноайля.
Королевский немецкий полк стоит впереди; драгуны, которым доверяют несколько меньше, после того как они братались с народом у тюрьмы Аббатства, стоят позади.
Солдатам дан приказ атаковать, и, в то время как швейцарские гвардейцы бегут в сад Тюильри, волоча свои тяжелые пушки, кавалеристы, подняв кверху оголенные сабли, нападают на толпу.
Посреди этой сумятицы бюст Неккера падает и ломается на куски. Какой-то безоружный французский гвардеец убит, несколько горожан ранены саблями драгун или затоптаны копытами их лошадей.
В тот час Елисейские поля и сад Тюильри были заполнены гуляющими, которые воспользовались погожим днем, чтобы отправиться либо в Булонский лес, либо в кабачок.
По дороге все интересуются новостями и узнают о государственном перевороте, отставке Неккера и кавалерийской атаке на Вандомской площади.
Господин де Ламбеск с остальной частью Королевского немецкого полка стоит на площади Людовика XV.
Люди указывают друг другу пальцем на этих солдат-иностранцев, только что обагривших свои сабли кровью тех, кто платит им жалованье.
Поднимается ропот, за ним следуют оскорбления в адрес солдат, раздаются угрозы.
Офицеры конца восемнадцатого века, в отличие от офицеров девятнадцатого века, не были привычны к уличной войне и потому обладали куда большей обидчивостью.
К тому же г-н де Ламбеск был принцем.
Выйдя из терпения, он встал во главе полка и пошел в атаку.
Охваченный яростью, принц вместе с несколькими кавалеристами врывается в сад Тюильри.
На его пути оказывается человек, который не может бежать по причине своего преклонного возраста: это г-н Шовель, шестидесяти четырех лет, содержатель пансиона.
Принц ранит его ударом сабли и опрокидывает на землю грудью своей лошади.
В ту же минуту слышится треск ружейных выстрелов, а затем, перекрывая весь этот шум, грохочет пушка.
Тотчас же мужчины, женщины и дети врассыпную бросаются ко всем выходам из сада; те, кто не может выйти через ворота, карабкаются на ограду.
Одни кричат: «К оружию!», другие: «Убивают!»
Но все повторяют: «Месть!»
Город, и так уже распаленный, вскипает; набатные стоны сыплются с высоты всех колоколен Парижа, а эти медные крики сильнее всего приводят в движение народ.
Французским гвардейцам, которыми командует герцог дю Шатле, но за верность которых их полковник не может ручаться, запрещено увольнение; однако они сбегают из казарм и начинают присоединяться к народу.
Мундир французских гвардейцев пользуется уважением у городского населения, и всюду, где они появляются, их приветствуют возгласами одобрения.
Привыкшие к дисциплине, солдаты сами бегом направляются к месту сбора.
Местом сбора служит рекрутское депо на старом бульваре.
Вооруженные ружьями, взятыми у торговцев оружием, французские гвардейцы сплачиваются, набираются уверенности, строятся в шеренги и беглым шагом идут в атаку на Королевский немецкий полк.
При первом же залпе три кавалериста падают замертво.
На этот раз солдаты г-на де Ламбеска сохраняют все свое хладнокровие. Они отступают шаг за шагом, не давая отпора, решительно, как отступают храбрые люди, не желающие сражаться, и вскоре присоединяются на бульваре к остальной части своего полка.
Став победителями, французские гвардейцы, со своей стороны, устремляются к Пале-Роялю.
Именно там, как мы уже говорили, находится центр сопротивления.
Ярко освещенный, Пале-Рояль бросает вокруг свет из всех своих окон.
Французским гвардейцам оказывают восторженную встречу.
В одиннадцать часов вечера им сообщают, что солдаты Королевского немецкого полка и драгуны скапливаются на площади Людовика XV.
Французские гвардейцы подсчитывают численность своего отряда: их оказывается около тысячи двухсот.
— На драгун! На немцев! — кричат два или три солдата.
— На драгун! На немцев! — кричат все.
И без офицеров, без пушек, французские гвардейцы бросаются по улице Сент-Оноре к площади Людовика XV.
Большое число горожан, поспешно вооружившихся, сопровождает их или идет следом за ними.
В них заключен дух всего народа. Это встала и с оружием в руках, с гордо поднятой головой идет по улицам Парижа пробудившаяся революция.
Господин де Ламбеск узнает, что на него идут две тысячи человек, и отступает на Кур-ла-Рен.
Когда горожане и французские гвардейцы приходят на площадь Людовика XV, солдат на ней уже нет.
Собравшаяся там толпа приветствует французских гвардейцев криками «Да здравствуют солдаты отчизны!».
Часы дворца Тюильри отбивают полночь. Воскресный день 12 июля завершил свой труд.
Отныне каждый день будет делать положенную ему работу.
Ночью становится известно, что принц де Ламбеск отступил из-за своих солдат, которые взбунтовались против него и отказались повиноваться его приказам.
Придя в отчаяние, он на рассвете дня уезжает в Версаль.
Ночь в Париже проходит в тревогах и волнениях. Каждую минуту раздаются разрозненные ружейные выстрелы, наводя на мысль о какой-нибудь стычке, а затем затихают.
Наступает день.
«Этой роковой ночью, — говорят два друга Свободы, анонимные авторы "Французской революции", — сон опустился на глаза лишь детям: только они мирно спали, тогда как их встревоженные отцы и заплаканные матери бдили у их колыбелей».
В Версале же царила с одной стороны тревога, а с другой — ярость. Удалившись, Неккер словно забрал с собой душу этого огромного тела. Правда, там были господа де Бретёй, де Брольи, де Лапорт и Фулон, несчастные и дурные советчики, которых чересчур внимательно слушали накануне и почти не слушали уже на другой день. До них дошел слух об атаке кавалеристов Королевского немецкого полка и драгун на Вандомской площади; затем они узнали о том, что г-н де Ламбеск и его солдаты прямо на лошадях ворвались в сад Тюильри и все разбегались перед ними. Это было победой, и при дворе возрадовались. Эта радость усиливалась присутствием герцога Орлеанского в Версальском дворце. Герцог явился туда, чтобы принести повинную за историю с бюстом. Его пригласили переночевать в Версале, но это была не честь, а предосторожность: в Версале он находился под рукой.