Страница 68 из 195
Вечером, оказавшись пленником в собственном доме, кардинал де Роган попросил у короля разрешения увидеться с принцем де Субизом и г-жой де Марсан.
Две следующие ночи кардинал ночевал в своем доме; в послеобеденное время он демонстративно показывался в окнах, выходивших в сад Субиза, и играл со своей обезьянкой.
Вечером маркиз де Лоне, комендант Бастилии, явился к его преосвященству, чтобы посадить его туда под арест. Кардинал изъявил желание отправиться в Бастилию пешком, что и было ему разрешено.
На другой день после ареста кардинала в Париже г-жа де Ламотт была арестована в городке Бар-сюр-Об. Вначале она смело отрицала свою причастность к делу, из-за которого ее арестовали, однако позднее заявила, что важные сведения можно получить от графа Калиостро, без советов которого кардинал никогда ничего не предпринимал.
Граф был задержан в тот момент, когда он готовился отбыть в Лион, чтобы учредить там египетскую ложу.
В сентябре того же года король отправил в Парламент приказную грамоту с требованием произвести следствие по делу кардинала; от этой грамоты веяло глубочайшим недовольством.
Понятно, какой шум наделал подобный судебный процесс; он затрагивал интересы всей знати и этим походил на процесс графа Горна.
Данная приказная грамота уже сама по себе была страшным обвинением.
Вот она:
«Людовик, милостью Божьей король Франции и Наварры и т. д.
Нас уведомили о том, что сьеры Бёмер и Бассанж якобы продали кардиналу де Рогану бриллиантовое ожерелье и что названный кардинал без ведома королевы, нашей дражайшей супруги и подруги, заявил им, что он уполномочен ею сделать эту покупку за один миллион шестьсот тысяч ливров, выплачиваемых в рассрочку, и с этой целью представил в их глазах сделанные им ложные предложения как одобренные и удостоверенные королевой; что упомянутое ожерелье было передано вышеупомянутыми Бёмером и Бассанжем вышеназванному кардиналу и что вследствие неисполнения первого платежа, условленного между ними, они обратились с жалобой к королеве. Мы не могли взирать без законного негодования на то, как кто-то осмелился воспользоваться августейшим именем, дорогим нам по многим причинам, и со столь неслыханной дерзостью посягнул на уважение, которое надлежит оказывать королевскому величию.
Мы рассудили, что в нашем праве вызвать к себе вышеупомянутого кардинала, и, основываясь на сделанном им заявлении, что он был обманут некоей женщиной по имени Ламотт де Валуа, сочли, что необходимо арестовать его и вышеупомянутую Ламотт де Валуа и принять подсказанные нашей мудростью меры, дабы выявить тех, кто мог быть зачинщиком или соучастником преступления такого рода, и одновременно сочли уместным возложить рассмотрение этого дела, дабы судебный процесс был подготовлен и проведен вами, на Большую палату Парламента.
По этой причине… и ввиду того, что дело требует быстроты, дабы не утратить улик, которые могли бы исчезнуть вследствие промедления, мы приказываем вам провести по требованию нашего генерального прокурора расследование вышеупомянутых фактов и обстоятельств и с этой целью поручить тем из вас, кого вы изберете сами, провести допрос свидетелей, которые будут названы нашим генеральным прокурором, и выполнить все прочие действия, направленные на то, чтобы удостоверить вышеупомянутые факты и преступления; при этом мы позволяем проводить вышеназванные расследования даже во время судебных каникул, дабы после возобновления работы нашего Парламента вы, как и полагается, приняли решение, основываясь на вышеназванных сведениях и судебных процедурах, о которых будет доложено на заседании Большой палаты».
Позаимствуем из «Рукописных вестей» протокол того, что происходило после начала доклада о расследовании дела кардинала де Рогана.
«Утро понедельника 22 мая 1786 года. Началось чтение всех документов, относящихся к данному судебному делу, и все беспрерывно следили за этим чтением целую неделю, с утра до вечера.
Понедельник 29 мая. Осталось зачитать лишь протокол экспертов, что и было закончено утром. В ночь с понедельника 29-го на вторник 30-го сьер Сержан, судебный исполнитель Парламента, перевез из Бастилии в Консьержери всех арестованных:
г-жу де Ламотт, мадемуазель д'Олива́, ее ребенка, которого она кормит грудью, и его няньку — в Женский двор, в две отдельные камеры;
сьера Биллета и сьера Калиостро — в Мужской двор; кардинала — в кабинет главного секретаря суда, под охрану королевского наместника Бастилии.
Решение главного прокурора было оглашено в начале заседания: оно было суровым в отношении кардинала и в общих чертах состояло в том, что кардинал будет обязан заявить Большой палате, в присутствии генерального прокурора, что он имел дерзость ввязаться в переговоры о покупке ожерелья, действуя от имени королевы, и, проявляя еще бо́льшую дерзость, поверил в ночное свидание, данное ему королевой, за что перед лицом суда попросит прощения у короля и королевы.
Ему следует не позднее обусловленного времени подать в отставку со своей должности великого раздавателя милостыни;
держаться на определенном расстоянии от королевских резиденций и мест, где будет находиться королевский двор;
оставаться в тюрьме вплоть до полного и безусловного исполнения приговора.
(Замечание. Такое публичное покаяние называют сухим наказанием, то есть не влекущим за собой никакого бесчестья.)
Допросы длились с шести часов утра до половины пятого дня.
За это время были допрошены все обвиняемые, за исключением графа Калиостро.
Вечером на глазах у всех кардинал вышел из зала суда вместе с комендантом Бастилии и еще одним офицером. Приказ об отъезде отдал г-н де Лоне, который произнес: "Во дворец!", вместо того чтобы сказать: "В Бастилию!", и это убедило народ, что кардинал возвращается к себе домой; все принялись громко рукоплескать, и тогда кардинал опустил штору, поприветствовав собравшихся; было замечено, что в глазах его стояли слезы. На груди у него была голубая орденская лента, а на голове — красная скуфья; по этим признакам стало понятно, что на позорную скамью подсудимых его не сажали.
И в самом деле, стало известно, что его допрашивали не иначе, как поместив позади адвокатских скамей, и сами судьи из вежливости усадили его в кресло.
Таким образом сьер Калиостро вернулся в Бастилию в одиночестве.
Прочие обвиняемые провели ночь в Консьержери.
В среду 31 мая, утром, члены суда заняли свои места без четверти шесть.
Поскольку господин первый президент выразил неудовольствие по поводу того, что семья Роганов не явилась, вопреки обычаю, приветствовать судей во время их прохождения, она отправилась во Дворец правосудия в то же утро, в пять часов утра, и исполнила требования церемониала. Ее представляли девятнадцать особ, среди которых было несколько дам; принц де Субиз, испытывавший в столь ранний час недомогание, не смог отправиться во Дворец правосудия.
Главный зал был с самого утра заполнен зрителями; распространившиеся слухи о решении суда встревожили сторонников кардинала; однако пошли разговоры, что г-н Сегье резко упрекнул генерального прокурора и вдобавок заявил ему, что, стоя на краю могилы, он бесчестит себя; в ответ на это злые языки заметили, что г-н Сегье обесчестил себя еще раньше.
Во время допроса сьера Калиостро были выслушаны его воззрения на различные темы, и в половине одиннадцатого утра, после того как обвиняемый изложил свой взгляд на мучительные наказания, все судьи из числа аббатов покинули зал заседаний.
(Замечание. Когда тринадцать аббатов удалились, из шестидесяти двух судей в зале осталось только сорок девять голосующих членов суда.)
В два часа дня члены суда прервали работу, чтобы отобедать за столом, который по распоряжению первого президента был поставлен в зале Святого Людовика и накрыт на сорок персон, так что нескольким сотрапезникам пришлось есть стоя; затем все вернулись на свои места, и в половине четвертого работа возобновилась.