Страница 44 из 195
Но мало делать золото, исцелять наложением рук, пророчествовать, как Иезекииль и Илия, угадывать по чертам лица добрые и дурные склонности души. Появляется Монгольфье, который нашел средство перемещаться по воздуху, пересекать пространство, принадлежавшее прежде лишь молнии, тучам и птицам, Монгольфье, который создал аэростат, изобрел воздушный шар.
То, что нашел Монгольфье, начали искать далеко не вчера. Во все времена человека терзало желание повелевать воздушным пространством. В 1280 году Альберт Великий описывает в своих трактатах чрезвычайно замысловатую машину, предназначенную для подъема в воздух; в XVI веке Мендоса описывает еще одну такую машину; в 1640 году отец Шотт указывает в своем сочинении «Всеобщая магия» на возможность подняться в атмосферу, заполнив какой-нибудь сосуд воздухом более тонким и более легким, нежели тот, в каком мы живем; в 1670 году отец Лана заявляет, что задача может быть решена посредством четырех полых медных шаров, в которых создан вакуум. В 1678 году «Журнал ученых» излагает устройство такого же рода, придуманное неким Бенье. В 1679 году итальянец Борелли представляет королеве Кристине свой труд, в котором он притязает на открытие тайны воздухоплавания. В 1729 году иезуит Гусман доказывает вычислениями, что навигация в воздухе осуществима. В 1772 году Дефорж, каноник из Этампа, объявляет в газетах, что он изобрел летающий кабриолет. Наконец, в 1779 году Бланшар пытается оторваться от земли с помощью чисто механического устройства, однако оказывается способен подняться лишь на двадцать футов, что не мешает ему построить в 1780 году огромную машину, которую он называет летающим кораблем, но которой даже не отваживается воспользоваться.
Честь изобретения аэростата была уготована Монгольфье. Архитектор и известный бумажный фабрикант, он читает книгу Пристли о различных видах воздуха и в свой черед взволнован возможностью воздухоплавания с помощью газа более легкого, чем атмосферный воздух. У Монгольфье есть брат; в ноябре 1782 года братья объединяют усилия; свой первый опыт они проводят в Авиньоне: этот опыт прост и не требует издержек. Они жгут серные спички у отверстия небольшого бумажного шара, и шар в то же мгновение взлетает в воздух. 5 июня 1783 года братья устраивают публичное испытание своего изобретения в присутствии депутатов провинциальных штатов Виваре и всего города Анноне. На сей раз это уже не простой бумажный шар, а целое устройство, которое сделано из холста, натянутого на деревянный остов и металлическую проволоку, имеет тридцать пять футов в диаметре и весит пятьсот фунтов. У отверстия шара сжигают дюжину охапок влажной соломы, и он под рукоплескания присутствующих и их восторженные крики за десять минут поднимается на высоту в тысячу туаз. А теперь опыт необходимо повторить в Париже, в присутствии короля и королевы. В воздух взлетает шар такого же размера, как и первый, унося с собой барана, утку и петуха; он поднимается на высоту в двести туаз, держится там двадцать семь секунд и затем опускается в Вокрессонском лесу.
Опыт настолько успешен и производит такое сильное впечатление, что в память об этом событии отчеканена медаль с изображением обоих братьев.
Наконец в 1784 году уже не баран, утка и петух подвергаются опасности воздушного путешествия, а сам Монгольфье отваживается подняться в воздух на аэростате диаметром сто два фута и высотой сто двадцать шесть футов.
Третья стихия покорена; спустя сорок лет пар укротит четвертую стихию.
Что нам сказать о шевалье д’Эоне, то ли кавалере, то ли даме? Да ничего, если не считать того, что после службы королю и Франции в качестве посла и офицера он, один из самых опытных дипломатов и самых храбрых кавалеров своего времени, вследствие какой-то государственной тайны, которая так никогда и не была расследована, получил приказ преобразиться в женщину. С этого времени шевалье становится шевальессой д'Эон и повсюду, как в столице, так и при дворе, появляется в женском платье; вследствие ссоры, которая у него (или у нее) в таком наряде происходит в Опере, он оказывается в заключении в Дижонском замке и покидает его лишь для того, чтобы вернуться в Лондон. В то время, к которому мы подошли, он находится именно там, и его спор с Бомарше занимает весь Париж.
Дело в том, что Бомарше собирается поставить «Женитьбу Фигаро», которой суждено стать еще одним скандалом в добавление к многочисленным скандалам, расцвечивающим жизнь этого автора.
Желаете знать, какие разговоры ходят в Париже об этой пьесе и ее авторе?
Послушайте, что говорят о них накануне представления:
«12 июня 1783 года.
С тех пор как заговорили о замысле сьера де Бомарше поставить при дворе фарс "Женитьба Фигаро”, продолжение "Севильского цирюльника", в театральном зале ведомства Королевских забав было проведено десять или двенадцать репетиций пьесы, и ее впервые должны сыграть завтра на этой же сцене актеры театра Французской комедии. Все вельможи, все принцы, все министры, все красивые дамы уведомлены о предстоящем событии посредством билетов с гравированным изображением Фигаро в его привычном костюме, и автор похваляется тем, что сама королева почтит спектакль своим присутствием. Кстати говоря, он настолько дорожит своим творением, что ничего не хочет выбрасывать из текста и желает сохранить в нем все самые грубые непристойности, какими тот наполнен; по его мнению, эти непристойности должны обеспечить постановке успех, а на взгляд беспристрастных знатоков они в конечном счете утомят вследствие исключительной затянутости пьесы, представление которой будет длиться не менее трех часов».
«13 июня.
Сегодня утром, в тот самый день, когда должны были играть "Женитьбу Фигаро", герцог де Вилькье велел уведомить всех актеров, занятых в этой пьесе, что им следует воздержаться от участия в спектакле в соответствии с приказом короля, запретившего всем артистам как Французского театра, так и театра Итальянской комедии играть эту пьесу в любом месте и для кого бы то ни было под страхом навлечь на себя гнев Его Величества».
«14 июня.
Лишившись аплодисментов, которых он ожидал, сьер де Бомарше оказался одураченным тем более, что король явно доставлял себе удовольствие не сообщать о своих намерениях вплоть до того момента, когда пьесу должны были сыграть. Его Величество хранил их в секрете настолько, что граф д'Артуа в полной уверенности отправился в дорогу, дабы увидеть постановку "Женитьбы Фигаро", и узнал о запрете спектакля лишь по прибытии в Париж.
Те, кто видел репетиции спектакля, уверяют, что в нем не только куча непристойностей, но еще и много гнусных выпадов против различных властей, против судей, против послов. Они добавляют, что эта пьеса, еще более фарсовая, чем "Севильский цирюльник", может заставить смеяться в некоторых местах, но куда чаще способна вызвать скуку; что она полна пошлостей, надуманных выражений, шутовских слов, перекрученных поговорок — одним словом, это галиматья, какой свет не видывал».
Проходит год; посредством ходатайств, прошений, а главное, интриг, Бомарше преодолевает все препятствия и добивается отмены запрета; и вот наступает день первого представления пьесы. В ожидании этого события Париж охвачен волнением. Посмотрим, что говорят дневники того времени.
«27 апреля 1784 года.
Сьеру де Бомарше, который так сильно любит шум и скандал, наверняка доставило сегодня большое удовольствие увлечь за собой не только толпу своих почитателей и обычных зевак, но и весь двор, принцев крови и принцев королевской семьи; получать ежечасно по сорок писем от людей всякого рода, домогающихся контрамарки и готовых послужить ему хлопальщиками; видеть, как герцогиня Бурбонская уже в одиннадцать часов утра посылает своих выездных лакеев к театральной кассе ожидать продажи билетов, намеченной на четыре часа дня; видеть, как кавалеры ордена Святого Духа давятся в толпе и толкаются локтями с трубочистами, стремясь заполучить билеты; видеть, как благородные дамы, забыв о всякой благопристойности и всякой стыдливости, с утра запираются в уборных актрис, обедают у них и отдаются под их покровительство в надежде первыми попасть в театральный зал; и, наконец, видеть, как толпа высаживает двери, как стража, не в силах оказать ей сопротивление, разбегается и даже железные решетки ломаются под натиском осаждающих.