Людовик XVI и Революция

Увы, именно на этих тайных сборищах обсуждались самые важные дела. Вопросы войны и мира, политика и финансы, отставки министров, степень их фавора и размеры доверия, которое им следовало оказывать, — все решалось там.

А впускали туда Людовика XVI лишь для того, чтобы он утвердил указы этого собрания, однако задуманные там планы бывали порой столь странными, что они пугали короля. И тогда он шел к г-ну де Морепа, но, поскольку королева сделалась другом графа, тот поддерживал ее, и Людовик XVI, видя, что его первый министр, старый противник Марии Антуанетты, придерживается того же мнения, уступал этому единодушию, которое, как ему казалось, служило порукой правильности принятого решения.

Между тем, как мы уже говорили, королева забеременела во второй раз. Слух об этой беременности распространился в начале 1781 года.

Двадцать второго октября королева родила первого дофина.

Как и следовало ожидать, в разгар всеобщей радости, которую вызвало это рождение, оно подняло и целую волну гнусных песенок и отвратительных водевилей, ибо в дневнике Башомона мы читаем:

«19 апреля 1782 года.

В настоящее время, когда волнение, вызванное мерзкими песенками, которые распространялись по Парижу этой зимой, улеглось, они стали куда меньшей редкостью, и их передают друг другу в силу присущей людям тяги к новизне, какой бы гнусной она ни была. Всего в них двадцать куплетов; вероятно, они сочинены по случаю рождения дофина. Автор, который не щадит самое святое и вначале насмехается даже над Богом, обливает грязной клеветой всю королевскую семью, за исключением графини д'Артуа и теток короля, а затем нападает на придворных дам и кавалеров.

Среди последних фигурируют герцог Орлеанский, герцог Шартрский, г-н де Морепа, г-н Амело, г-н де Кастри, г-н де Миромениль, г-н де Монтенар, г-н де Пюисегюр, первый медик Лассон и герцог де Куаньи, в адрес которого вновь звучат те гнусные подозрения, какими наполнены пришедшие из-за границы памфлеты. Принцесса де Ламбаль, герцогиня Жюль де Полиньяк, графиня Диана, г-жа де Флёри, г-жа д'Оссён, старая маршальша де Люксембург, г-жа де Фужьер и, наконец, принцесса д'Энен, замыкающая шествие, — все эти дамы упомянуты в названных куплетах самым гнусным образом и с самыми отвратительными подробностями. Суд, вынесенный этим куплетам как литературным произведениям, совершенно справедлив: все они исполнены черной злобы, но почти в каждом из них есть какая-нибудь пикантная деталь, какой-нибудь оборот речи, который может свидетельствовать об остроумии автора. К тому же они достаточно правильно сложены и явно написаны человеком, имеющим навык сочинения куплетов».

Какое-то время все удивлялись, почему автора этих гнусных стихов не преследуют, но вскоре удивляться перестали.

Прошел слух, и никто его не опроверг, даже тот, кому приписывали эти куплеты, что сочинил их граф Прованский собственной персоной.

IV

Взгляд на прошедшие события. — Вольтер. — Руссо. — Последние дела Вольтера. — Адвокат мертвых. — Маркиз де Виллет. — Иосиф II и владетель Ферне. — «Ирина». — Вольтер в Париже. — Господин д'Аржанталь. — Визит актеров. — Тюрго в гостях у Вольтера. — Художник Верне. — Франклин и его внук. — God and Liberty. — Госпожа Дени. — Академия. — Репетиции «Ирины». — Кюре церкви святого Сульпиция. — Визит аббата Готье. — Прилюдная исповедь. — Архиепископ Парижский. — Исповедь. — Ропот философов. — Вольтер становится масоном ложи Девяти сестер. — Дневник Башомона. — Актер Моле. — Госпожа де Ла Вильменю.

Взяв на себя обязательство изложить причины ненависти народа к Марии Антуанетте, мы были вынуждены проследовать за королевой вплоть до рождения ею дофина и оставить позади несколько событий первостепенной важности.

Этими событиями стали смерть Вольтера, смерть Руссо, признание независимости Америки и отставка Неккера.

Два человека подчинили своей воле восемнадцатый век: они имели общую цель, но расходились в средствах ее достижения. Что предпочтительнее, светоч или факел, решит будущее: миссия одного состояла в низвержении трона, другого — в низвержении алтаря. Один написал «Эмиля», «Общественный договор», «Происхождение неравенства между людьми» и «Символ веры савойского викария»; другой — «Философский словарь», «Орлеанскую девственницу», «Письма о чудесах» и «Завещание кюре Мелье». Оба вели подкоп под старое общество; один пребывал в сладостном убеждении, что он является архитектором, другой испытывал сатанинское удовольствие от понимания, что он является разрушителем. Этими двумя людьми, которые ненавидели друг друга всю свою жизнь, возможно вследствие убеждения, что потомство не будет разделять ни их труды, ни их имена, и которым предстояло умереть с разницей в три месяца, были Жан Жак Руссо и Аруэ де Вольтер.

Жан Жак, наделенный скорее наитием, чем предвидением, не догадывался о том огромном влиянии, какое его труду предстояло оказать на будущее. Смелый теоретик, он обладал мягкой, робкой душой и, конечно же, отступил бы перед претворением в жизнь своих утопий, особенно если бы ему пришлось применять их самому. Робеспьер и Сен-Жюст, эти два живых олицетворения его дум, безусловно напугали бы его, если бы он мог увидеть их появление на пороге страшного 1793 года, который рукой Бога-губителя был заранее вписан красными чернилами в роковую книгу судьбы.

Вольтер, напротив, все предвидел и обо всем догадывался. Вольтер рассчитывал силу каждого наносимого им удара и, нанеся этот удар, долго прислушивался, чтобы уловить его отзвук; так что, при своей горячей страсти к разрушению, он сожалел лишь об одном: что ему не дано было присутствовать, подобно Самсону, при падении храма, под обломками которого, подобно Самсону, ему пришлось бы погибнуть.

Вольтер первым отправился давать Господу отчет в своей миссии. В последние годы он, если можно так выразиться, стал испытывать беспокойство по поводу смерти. Прежде Вольтер уже лет сорок спокойно рассуждал о своих предсмертных муках и очень мило подшучивал в стихах и прозе о своей близкой кончине. Однако на этот раз предупреждение судьбы было неотвратимым и гибельным. За те двадцать лет, которые Вольтер отсутствовал в Париже, он перешагнул рубеж своего восьмидесятилетия. Его дряхлость бросалась в глаза, и, олицетворяя собой совершенный им труд, он был похож на статую Разрушения. В последние годы он отдавал свой досуг двум делам: восстановлению честного имени мертвых, этой достойной уважения борьбе, составлявшей прекрасную сторону его философии, и устройству брачных союзов живых. В качестве адвоката мертвых Вольтер стал защитником Каласа, Сирвена, Ла Барра, Монбайи и генерала Лалли-Толлендаля, о казни которого на Гревской площади мы недавно рассказывали. В качестве устроителя браков Вольтер сопроводил к алтарю, наряду со всеми другими юными девушками, крестным отцом которых он порой себя объявлял, дочь своего друга, мадемуазель Рене де Варикур, получившей от него имя Прекрасная и Добрейшая, которое потомство сохранила за ней и под которым она известна не меньше, чем под именем маркизы де Виллет, полученным ею от мужа.

Среди всех этих филантропических и отеческих трудов фернейского философа его гордыне, унаследованной им по прямой линии от Сатаны, его предка, был нанесен жестокий удар, который не могли смягчить ни посольство Екатерины II, ни письма Фридриха II: по пути в Женеву император Иосиф II проехал в четверти льё от жилища философа и даже не подумал нанести ему визит, что было крайне неприятно.

Это было тем более неприятно, что в свое время Вольтер выступал защитником Австрийского дома и пытался снять с него широко распространившееся обвинение, то ли напрасное, то ли справедливое, в использовании наемных отравителей.

Разочарование, постигшее Вольтера, стало чем-то вроде триумфа для французского духовенства.

Впечатление, которое оно произвело на Вольтера, было настолько сильным, что он в ярости принялся за работу и в тот же день, по словам его историка, сочинил целый акт своей трагедии «Ирина». Месть была тем более жестокой, что ей предстояло обрушиться вовсе не на императора.