Страница 2 из 195
Выше располагалась библиотека книг, опубликованных в годы его царствования. Книжное собрание Людовика XV, часословы и манускрипты Анны Бретонской, Франциска I, Карла IX, Генриха III, Людовика XIV и дофина составляли главную библиотеку дворца, передаваемую по наследству. В двух отдельных, но смежных между собой кабинетах, среди прочих замечательных изданий, хранилась полная коллекция изданий Дидо, каждый том которой был напечатан на веленевой бумаге и помещен в сафьяновый футляр. Особую гордость — а поводы для гордости у бедного короля случались редко — он испытывал за братьев Дидо, сумевших, по его словам, довести печатное дело до самого высокого уровня совершенства, какое только было достижимо в то время. Эта библиотека, помимо всего прочего, содержала в себе много английских сочинений, которые король читал на языке оригинала, и среди них — собрание дебатов в британском парламенте, а также рукописную историю всех планов десантных операций, замышлявшихся против Англии. Англия и Австрия были двумя предметами ненависти Людовика XVI.
И потому один из шкафов в этом кабинете был заполнен бумагами, связанными с Австрийской династией, и снабжен ярлычком, написанным его собственной рукой:
«Секретные бумаги моей семьи, касающиеся Австрийской династии. Бумаги моей семьи, касающиеся династии Стюартов и Ганноверской династии».
В другом шкафу, соседнем с первым, хранились бумаги, относившиеся к России. В числе этих бумаг был запечатанный пакет, скрепленный малой печатью Людовика XVI и содержавший сборник скандальных анекдотов о Екатерине II.
Над личной библиотекой короля помещалось его любимое убежище, как выразился бы Людовик XI. Это была мастерская, где находились кузнечный горн, две наковальни, всякого рода инструменты для обработки железа и различные виды замков, полностью готовых к употреблению. Именно там Гамен, тот самый, кто позднее обвинил Людовика XVI в попытке отравить его, давал королю уроки слесарного дела, которые принесли наследнику Людовика XIV такую пользу и в ходе которых мастер обращался со своим царственным учеником, словно с простым подручным.
Наконец, над кузнечным горном и наковальнями короля и Гамена имелся бельведер, который был устроен на плоской крыше, покрытой свинцом. Именно с этого бельведера, сидя в удобном кресле и прижав глаз к окуляру огромного телескопа, король наблюдал за тем, что происходило во дворах Версаля, на подъездной дороге, которая вела в Париж, и в городских садах, над которыми господствовал бельведер. Все услуги, связанные с личными нуждами короля, обычно выполнял лакей по имени Дюре. Это он помогал королю убирать комнату с токарным станком, это он точил инструменты, чистил наковальни, клеил карты, и это он, наконец, зная недостаток зрения короля, который был близорук, готовил очки и телескопы, выдававшие порой Людовику ХУЛ тайны не менее любопытные, чем те, какие Асмодей раскрывал своему юному спутнику.
От рождения король обладал слабым здоровьем, но ручной труд и телесные упражнения, которым Людовик ХУЛ прилежно предавался, укрепили его здоровье до такой степени, что он приобрел могучее телосложение и при дворе приводили примеры проявленной им силы, способные сделать честь принцам Саксонской династии, из которой он происходил по материнской линии.
Король имел необыкновенную память. В этой памяти хранилось множество имен и географических названий. Числа и суммы в счетах удерживались в его мозгу особенно крепко и самым поразительным образом. Однажды ему представили отчет, где в статье расходов оказался предмет, внесенный в отчет за предыдущий год.
— Эта сумма уже фигурировала прежде, — промолвил король. — Принесите-ка мне отчет за прошлый год, и я покажу вам, где она упоминается.
Ему принесли отчет, и повторение упомянутой суммы действительно было удостоверено.
Людовик XVI имел чрезвычайно четкие представления о справедливости и честности: когда ему приходилось иметь дело с человеком недобросовестным или непорядочным, он становился суровым до жестокости. В такие минуты он требовал беспрекословного послушания, повышал голос, топал ногами и впадал в чисто мещанский гнев.
Король вел реестры расходов, все записи в которые он вносил собственноручно, включая в них суммы даже в десять или пятнадцать су; все цифры и буквы в этих записях большей частью разборчивы, а порой даже красивы и очень аккуратно выписаны. Но иногда, когда король торопился или испытывал нетерпение, его почерк становился совершенно нечитаемым. Присущая ему во всем бережливость проявлялась в его отношении к бумаге. В зависимости от длины текста, который ему нужно было написать, он делил бумажный лист на четыре, шесть, восемь или десять частей. Пока он писал, его явно преследовала забота о том, чтобы потратить как можно меньше бумаги. По мере того, как король приближался к концу страницы, он начинал сжимать буквы, переставал делать пробелы между строками, залезал на поля, а последние написанные им слова сами собой обрывались на краю листа, и, как если бы ему было жалко начать новую страницу, он не переворачивал ту, по какой ходило его перо, до тех пор, пока не становилось физически невозможно отыскать на ней хоть малейшее пустое место. Склад ума у него был методичный и аналитический. Людовик XVI часто писал, и, делая это, он разделял свои сочинения на части, параграфы и главы. Из трудов Фенелона и Ник`оля, своих любимых авторов, он извлек три или четыре сотни кратких нравоучительных высказываний, распределил их по темам и составил из них сочинение под заглавием «О конституционной монархии», где отдельные главы носили названия: «О личности государя», «Об авторитете органов государственного управления», «О характере осуществления монархического правления». Король имел вполне определенное намерение применить к действительности все то полезное, что ему удалось подметить у утопистов, однако он не был созвучен своему времени. Обстоятельства и люди были против него. Господь не создал его для борьбы, и он пал в ней.
Для него не было ничего мучительней ошибочного приговора, вынесенного живому или мертвому. Он полагал, что потомство было несправедливо к Ричарду III и лично перевел книгу Уолпола, написанную в защиту этого английского короля.
Мы уже говорили о бережливости Людовика XVI. Его замыслы в отношении этого пункта были великолепны. Он понимал, что величайшее несчастье эпохи заключается в нищете народа и нуждах королевской власти. И потому в его записях расходов, касающихся замка Рамбуйе, который был куплен им у герцога де Пентьевра, можно прочитать такую заметку:
«Я выручил столько-то от продажи пиленой древесины, ставшей ненужной».
И чуть ниже:
«Щебень должен быть продан примерно за такую-то сумму».
Общая стоимость этого щебня и этой пиленой древесины достигала ста луидоров, которые предназначались им для оплаты издержек по прокладке подъездной дороги.
Граф д'Артуа был заядлым игроком и играл по-крупному. Порой он пытался подвергнуть искушению брата.
— Не желаете поставить тысячу двойных луидоров? — спросил он его однажды.
— Одно экю, если вам угодно, — ответил король, — ставок крупнее я не делаю.
И, поскольку эта скаредность монарха вызвала у графа д'Артуа усмешку, Людовик XVI добавил:
— Брат мой, вы чересчур богаты для того, чтобы играть со мной.
Как-то раз, во время путешествия короля, г-н д’Анжвилье отремонтировал одну из темных комнат малых покоев. Этот ремонт стоил тридцать тысяч франков. Когда королю предъявили отчет об этих непредвиденных издержках, он раскричался и принялся бегать по галереям, говоря всем и каждому:
— Да поймите же, д’Анживилье понапрасну израсходовал тридцать тысяч ливров из моих средств! Такими деньгами я мог бы осчастливить тридцать семейств!
Людовик XVI не уделял никакого внимания женщинам; не только его темперамент, но и врожденный недуг, устраненный лишь благодаря операции, на которую он решился в 1777 году, удерживали его от всяких физических сношений с ними. Так что влияние, которое Мария Антуанетта возымела на него, было чисто нравственным.