Страница 16 из 195
В итоге было установлено, что у г-на дю Мюи действительно имеется камень в мочевом пузыре, однако камень этот не был приросшим и нисколько не мешал и еще долго мог не мешать министру ездить верхом, а главное, в карете, однако г-н дю Мюи, будучи настоящим армейским генералом, не желал позволить врагу, каким бы сдержанным тот ни был, отнять у него подобную позицию. В итоге он заявил брату Козьме, что настаивает на немедленной операции. Дело в том, что близилась поездка королевского двора в Фонтенбло, и, желая отправиться туда вслед за королем и ежечасно пребывать в его подчинении, г-н дю Мюи не хотел терять времени.
И потому, приняв такое решение, маршал тотчас написал королю, что готовится к операции и через три недели будет либо у него на службе, либо в могиле.
Что же касается брата Козьмы, то г-н дю Мюи назначил встречу с ним на 9 октября, день Святого Дионисия.
Утром назначенного дня брат Козьма в сопровождении одного из своих друзей, обычно помогавшего ему во время операций, отправился к маршалу. К своему удивлению, он застал маршала облаченным в парадное придворное платье и с голубой лентой на шее.
— Простите, ваше сиятельство, — промолвил брат Козьма, — так вы передумали?
— Нет, святой отец, — ответил маршал, — но сейчас я иду к мессе, а после мессы я в вашем распоряжении. Подождите меня в том месте, какое я указал вам. Постарайтесь не попадаться на глаза госпоже маршальше, и через час я к вашим услугам.
И в самом деле, по возращении с мессы г-н дю Мюи разделся, лег и приготовился подвергнуться операции.
Она была жестокой и длилась семь минут, поскольку камень оказался хрупким и развалился на восемь частей. Во время этой невероятно долгой операции маршал ни разу не вскрикнул, ни разу не пожаловался и открыл рот лишь для того, чтобы сказать хирургу: «Смелей, не останавливайтесь; я умею терпеть боль».
Тем временем в передней происходила страшная сцена: г-жа дю Мюи, которая не была осведомлена о решении своего мужа и которой он даже нанес визит по пути в церковь, так вот, г-жа дю Мюи, знавшая, что он возвратился домой, и движимая одним из тех предчувствий сердца, какие нельзя объяснить, изъявила желание увидеть мужа; затем, поскольку в ответе слуги ей почудилась какая-то нерешительность, она направилась к спальне маршала. Однако в гостиной, отделявшей ее собственные покои от покоев мужа, она обнаружила двух стоявших в карауле слуг, которые остановили ее; случаю было угодно, что как раз в этой самой гостиной хирург оставил свой монашеский плащ. Увидев его, г-жа дю Мюи поняла, что брат Козьма находится в доме; она догадалась, с какой целью позвали фельянтинца, и принялась так громко кричать, что ее крики были слышны в комнате, где проходила операция. Как только закончилась перевязка, маршал велел впустить г-жу дю Мюи и с твердостью, всегда выказываемой им, сообщил ей об опасном состоянии, в каком он оказался, и о том, что на всякий случай ему необходимо причаститься.
В тот же вечер его соборовали, и на другой день он скончался.
Замена г-на дю Мюи на посту военного министра была важным делом; никто не знал, кто будет назначен вместо него, тем более что король заявил: «Это назначение удивит многих, ибо новым министром станет человек, которого никто сейчас не берет в расчет».
Самое удивительное состояло в том, что этот новый министр не только не домогался министерской должности, но и сам не подозревал о милости, которая его ожидала; и потому почти в это самое время он писал аббату Дюбуа, духовнику кардинала де Рогана:
«Серне, в Эльзасе, 24 декабря 1774 года.
Я имею честь писать Вам, но на скверной бумаге, ибо бедность одолевает меня и мне уже не на что купить бумагу получше. Вследствие разорения банка я потерял более ста тысяч экю и осознаю себя в полном смысле слова беднейшим из отшельников. В эту пучину нищеты меня низвергнул г-н де Блоссе, посол короля в Копенгагене. К своему несчастью я доверился человеку, которого он с необычайной настойчивостью рекомендовал мне и брату которого я обеспечил карьеру. Но в конечном счете так было угодно Провидению, приговоры которого всегда справедливы, и я во всем полагаюсь на него. Я начал с того, что стал рассчитываться по всем своим долгам; все будет выплачено в течение января или в начале февраля. Затем я расплатился со своими слугами и уволил их; но какое же меня ожидало горестное и достойное зрелище! Все они хотели остаться в моем услужении, не получая ни гроша, и это сильнее всего разрывало мне сердце. К счастью, моя жена снесла несчастье с терпением и героическим смирением, что делает ее достойной уважения в моих глазах и перед лицом Господа. Достопочтенный майор предложил мне попросить кардинала де Берни написать кардиналу де Рогану. Но Вы ведь знаете вельмож и влиятельных людей!.. Я подумаю над этим, когда голова у меня немного успокоится. Как Вы понимаете, у меня было много причин не ехать в Саверн; моя беда дала о себе знать летом, и это должно оправдать меня в глазах кардинала. Я отправил ему поздравление с Новым годом, и в своем послании слегка коснулся этого вопроса, но расскажите ему все сами должным образом. Тысяча поклонов Вашему брату. Я напишу ему, как только у меня появится такая возможность. Желаю вам обоим много счастья и всего, чего вы можете себе пожелать. Ах, что такое человеческая жизнь на этой несчастной земле? Страдания и несчастья! Лишь вера и добродетель способны смягчить здесь наши беды. Вам известна искренность тех нежных и глубоких чувств, какие я неизменно питаю к Вам.
Не поможете ли Вы отыскать хорошее место для горничной моей жены? У нее есть маленький ребенок, мальчик лет семи или восьми, которого тоже нужно содержать. Это очень достойная женщина; я давал ей ежегодно двести двадцать ливров и содержал ее ребенка. Оказав ей помощь, Вы проявите величайшее милосердие и бесконечно обяжете меня. Граф де Сен-Жермен».
Так вот, этим новым министром, этим преемником г-на дю Мюи, этим человеком, которого, по выражению Людовика XVI, никто не брал тогда в расчет, и был граф де Сен-Жермен.
Но в самом деле, как могло случиться, что король вдруг подумал об этом старом воине, почти забытом, удалившемся в городок Серне в Эльзасе и не имевшем при дворе ни одного друга?
Сейчас мы это объясним.
Как и сказано в его письме, граф де Сен-Жермен, покинув датскую службу, которую он занимал с согласия Франции, и обратив все ежегодные благодеяния его величества короля Датского в круглую сумму в сто тысяч экю, поместил эти деньги у одного гамбургского банкира, который, казалось, ждал этого последнего взноса лишь для того, чтобы обанкротиться. В итоге банкир разорился и оставил графа де Сен-Жермена в том состоянии, какое рисует нам его письмо. И тогда произошло одно из тех событий, какие случаются лишь в воинском братстве: офицеры Королевского Эльзасского полка, земляки графа де Сен-Жермена, устроили складчину в его пользу; однако военный министр, тот самый г-н дю Мюи, кому вскоре предстояло умереть, заявил, что он не может разрешить выставлять напоказ подобное великодушие, ибо оно оскорбительно для короля, который, допустив такое, признал бы, что он позволяет своим старым слугам умирать от голода: это было правдой, но удостоверять ее не следовало. Так что военный министр сделал выговор этим славным людям за поступок, который заслужил бы похвалу со стороны человека менее сурового, чем г-н дю Мюи, и объявил им, что граф де Сен-Жермен ни в чем более не нуждается, ибо отныне и навсегда обладает пенсионом в десять тысяч ливров, только что дарованным ему королем. Однако король, в полную противоположность своему министру, имел сердце доброе и отзывчивое: этот поступок старых солдат глубоко тронул его, и он рассудил, что человек, ради которого они так поступили, заслуживает не только дарованного ему пенсиона в десять тысяч франков, но и особого внимания; а поскольку в знак признательности граф де Сен-Жермен послал маршалу дю Мюи свои «Записки о войне», которые тот показал его величеству, то, когда должность военного министра стала вакантной, его величество, с присущей ему честностью души и прямотой ума, подумал о графе де Сен-Жермене и написал о нем г-ну де Морепа, находившемуся в то время в Фонтенбло. Господин де Морепа приехал в Париж; по его мысли, такое назначение должно было наделать шум, но произвести хорошее впечатление. Дело обсудили на совете, министры единодушно присоединились к мнению короля, и г-н де Сен-Жермен, находившийся в своем уединении, внезапно, в ту минуту, когда он менее всего предполагал это, получил известие, что его назначили военным министром.