Страница 13 из 195
Вот объявление по поводу коронации, которое полиция приказала разгласить на улицах столицы:
«Поскольку предполагаемая церемония начнется с отъезда из Версаля, Его Величество отбудет оттуда с большой пышностью вместе с королевой, своими братьями-принцами, принцами крови, высшими коронными чинами, министрами, вельможами и придворными дамами.
Его Величество будут встречать во всех местах, через которые проследует кортеж, при звоне колоколов, залпах артиллерийских орудий и ликовании народа, а городские власти будут обращаться к нему с приветственными речами.
Герцог Бурбонский, губернатор Шампани, поднесет Его Величеству ключи от города в момент его прибытия туда.
Его Величество, по завершении церемониала торжественного вступления в город и шествия по нему, опустится на колени перед дверьми архиепископской церкви и поцелует Евангелие; он принесет в дар Богу золотой потир, который будет по его повелению принесен в церковь Реймса и водружен им на алтарь.
Из всех судейских на празднество будут приглашены лишь государственные советники и парламентские докладчики, а также шесть королевских секретарей, посланных в качестве представителей от их корпорации.
Во время церемонии коронации Месье, брат короля, будет изображать герцога Бургундии, граф д'Артуа — герцога Нормандии, герцог Орлеанский — герцога Аквитании, герцог Шартрский — графа Тулузы, принц Конде — графа Фландрии, а герцог Бурбонский — графа Шампани.
Церковным пэрам будут оказаны все полагающиеся им почести; они сядут справа от алтаря. Двое из них пойдут встречать монарха и, встав у дверей, вначале дважды тщетно призовут государя, а затем, на третий раз, провозгласят: "Мы призываем Людовика Шестнадцатого, которого Господь даровал нам в качестве короля", после чего введут его в церковь.
Архиепископ Реймский начнет с того, что походатайствует за все французские церкви, подвластные королю; лишь после этой первой клятвы монарх даст вторую, которую называют клятвой за королевство и которую он принесет вышеназванному прелату, вложив руки в его ладони; затем он принесет третью клятву как глава и великий магистр ордена Святого Духа».
Впрочем, даже для философов день коронации имел свою хорошую сторону.
Это был день милосердия.
Почти всегда какой-нибудь преступник, приговоренный к смерти, получал в этот день помилование, три или четыре каторжника покидали каторгу, а все, кто находился в тюрьме за долги, под поручительство короля обретали свободу.
Кстати, ко дню коронации Людовика XV было подано всего лишь пятьсот прошений о помиловании.
Ко дню коронации Людовика XVI их было подано полторы тысячи.
Но, как если бы все для несчастного Людовика XVI должно было обернуться во зло, одно из дарованных им помилований произвело самое пагубное впечатление.
Это помилование было даровано сьеру де Вильразу, по прозвищу Кастельно, который прямо за столом у г-на де Гайона, коменданта Безье, ударом ножа убил г-на де Франса, своего врага.
И действительно, все сочли, как нетрудно понять, весьма странным, что в момент, когда Людовик XVI поклялся не отступать от эдикта по поводу дуэлей, изданного Людовиком XIV, он позволил человеку, за жестокое преступление приговоренному к колесованию, вернуться во Францию, причем в то самое время, когда вдова его жертвы, пребывавшая до этого в трауре и в слезах, отправилась в Тулузу, чтобы воспрепятствовать утверждению указа о помиловании, однако он был утвержден, невзирая на ее просьбы.
Король выехал 5 июня в Компьень и пребывал там до 8 июня, заночевал в Фиме и 9-го прибыл в Реймс.
Расписание его пребывания там было установлено в следующем виде:
10 июня — торжественная вечерня;
11-го — коронация;
12-го — церемония встречи короля в качестве великого магистра ордена Святого Духа;
13-го — отдых;
14-го — поездка в аббатство Сен-Реми; в тот же день король будет возлагать руки на больных золотухой;
15-го — крестный ход в честь праздника Тела и Крови Христовых;
16-го — возвращение в Компьень;
19-го — возвращение в Версаль.
На церемонии коронации присутствовал г-н де Шуазёль, приглашенный на нее наряду с другими герцогами и пэрами. Он был таким же, как и в годы своей власти: остроумным, открытым и дерзким и высоко держал голову, как и в те времена, когда придворные стихотворцы сочинили направленную против него язвительную песенку:
Носитель множества заслуг,
Задравши кверху нос,
Мсье Шуазёль явился вдруг,
Исполненный угроз:
«Сменить лачугу уж пора пришла,
Перевернуть все тянется рука;
В хлеву избавлюсь также от быка
И одного лишь сохраню осла».
Когда королей встречали в Реймсе, там было принято занавешивать двери домов коврами, как в день праздника Тела и Крови Христовых. То был единственный обычай, на который посягнул король.
— Я не хочу, — заявил он, — чтобы что-нибудь мешало мне видеть мой народ, а моему народу видеть меня.
И потому на этот раз улицы не были занавешены коврами.
Когда в момент коронации, по обычаю, на присутствующих посыпался дождь золотых монет, можно было увидеть замечательную картину: ни один солдат не нагнулся, чтобы подобрать эти монеты, а те, в чьих платьях они застряли, стряхнули их с себя.
Присутствующие обратили внимание еще на одно обстоятельство: в ту минуту, когда архиепископ возложил корону на голову короля, тот резко поднес к голове руку и воскликнул:
— Она поранила меня!
Одновременно королева ощутила недомогание, и пришлось вывести ее из собора, чтобы она могла прийти в себя.
Через день король прикоснулся рукой к двум тысячам четыремстам больным золотухой, но, согласно хронике, никто из них не исцелился.
Как только церемония коронации закончилась и король вернулся в Версаль, можно было заняться делом не менее важным, чем только что свершившееся: речь шла о том, чтобы включить г-на де Мальзерба в состав кабинета министров и убрать оттуда г-на де Ла Врийера, единственного человека, оставшегося там после роспуска прежнего министерства.
Правда, через свою жену г-н де Морепа приходился зятем герцогу де Ла Врийеру, и, поддерживаемый своей сестрой, имевшей огромное влияние на первого министра, г-н де Ла Врийер остался не только в милости, но и в должности. Правда и то, что, поскольку г-н де Ла Врийер состоял в кабинете министров пятьдесят пять лет, всего лишь на четыре года меньше, чем длилось царствование Людовика XV, жаль было не позволить бедному герцогу умереть в своей должности. Впрочем, он цеплялся за нее куда меньше, чем его любовница, маркиза де Ланжак, женщина спесивая и жадная до золота, ставшая главной виновницей ничтожества, в которое впал герцог. Тем не менее Людовик XVI и Тюрго уже высказались по его поводу, и все, чего смог добиться герцог, — это сохранить свою должность до дня коронации; да и то, из всех его министерских обязанностей за ним были сохранены лишь именные указы о заключении под стражу, но королю это было совершенно безразлично, так как, по его словам, он не намеревался подписывать их.
Маркиза де Ланжак, имя которой мы только что произнесли, наделала столько шума во второй половине прошлого столетия и принимала такое деятельное участие в применении этих именных указов, что нам следует сказать о ней несколько слов.
В свое время она была то ли женой, то ли любовницей моденского посланника — вопрос этот так никогда и не был выяснен, а поскольку посланник носил имя Саббатини, злые шутники сочли уместным офранцузить это имя и именовать ее г-жой Саббатен. Это была женщина высокого роста, с величественным внешним видом и жестким взглядом, который, вне всякого сомнения, она готова была смягчить ради того, кого ей хотелось соблазнить, и который она смягчила ради г-на Фелипо Сен-Флорантена де Ла Врийера; дело в том, что герцог носил три имени, как это удостоверяет одна из сочиненных ему эпитафий (все так спешили увидеть герцога мертвым, что эпитафии сыпались на него, словно град):