Страница 115 из 195
Однако утверждают, что более четырехсот депутатов вступили в преступный сговор, имеющий целью восстановить власть аристократии. Ну что ж, господа! Подайте провинциям важный пример, отозвав вероломных представителей. Но никоим образом не в Пале-Рояле вы можете законным образом оглашать ваше мнение в отношении вето и обсуждать, верны ли ваши депутаты своим мандатам. В избирательных округах, в законных собраниях надлежит свободным людям высказывать свои пожелания, а не в сутолоке сборищ, посреди городских площадей и общественных садов.
Мне приходится слышать, что трудно созвать общее собрание округов, а еще труднее добиться, чтобы все округа занялись, словно по чьей-то подсказке, одними и теми же вопросами.
Я полагаю, господа, что если вы обратитесь к представителям Коммуны с просьбой назначить общее собрание округов, чтобы высказаться по поводу вето и причин вашего недовольства депутатами, вы, несомненно, легко добьетесь желаемого в отношении требования, столь сообразного справедливости и общему интересу, и тогда вы обсудите крайне простые вопросы:
1°. Желает или не желает Коммуна предоставить королю право вето в отношении той доли исполнительной власти, какой она располагает?
2°. Какую жалобу ей следует составить против депутатов?
3°. В чем она обвиняет их?
4°. Отзовет она их или же подтвердит их полномочия?.
Этой речи горячо рукоплещут. Со всех сторон звучат крики: «В Ратушу! В Ратушу! Созвать общее собрание округов! Долой вето! Долой аристократию! Долой тиранов!»
Затем автору речи поручают самому представить в Ратушу предложенное им требование.
К нему присоединяются семь человек, чтобы поддержать его предложение от имени всех граждан, собравшихся в Пале-Рояле. Они уходят, и толпа терпеливо, без всякого шума, без всякой смуты ждет возвращения своих посланцев.
Она ждала их до десяти часов вечеров; утром собрание Коммуны не состоялось и было назначено на шесть часов. Депутация воспользовалась оставшимся до этого часа временем для того, чтобы увидеться с Лафайетом.
Лафайет встретил ее со своей обычной любезностью, которую не ослабили первая революция, десять лет изгнания и пятнадцать лет борьбы и которая даже в 1830 году оставалась прежней. Итогом этого визита стало то, что Лафайет отговорил посетителей идти в Версаль и сам представил их собранию Коммуны, к которому один из них обратился со следующей речью:
— Господа, нам известно, насколько неблагожелательно вы приняли депутации граждан, постоянно посещающих Пале-Рояль, и что вы считаете их содействие опасным. Тем не менее, господа, если бы граждане из Пале-Рояля строго соблюдали законы против сборищ, Бастилия бы еще существовала и вы не имели бы счастья быть нашими представителями. Остерегитесь же, господа, воспринимать тех, кто разговаривает с вами от имени граждан, собравшихся в настоящий момент в Пале-Рояле, как подстрекателей. Необходимо, чтобы хоть сколько-нибудь сведующие граждане бросились в этот вихрь, дабы направить его движение к полезной цели.
Каждый из нас несет в своем сердце, хотя и с меньшей славой, что правда, то правда, но с тем же рвением, патриотизм таких людей, как Байи и Лафайет.
Мы знаем, господа, что Национальное собрание занимается в этот момент вопросом о том, следует ли в конституции предоставлять королю запретительную власть, или вето.
Мы знаем, что несколько депутатов сего города рассматривают полученные им наказы как безусловное требование в отношении вето. Однако, господа, нет ни одного члена Коммуны, который не воспринимал бы вето как национальное кощунство. Этим утром мы слышали, как двадцать тысяч граждан кричали: «Долой вето! Долой тиранов!»
Средство предупредить проявления ярости народа, господа, заключается в том, чтобы открыть ему законные пути. Он желает расследовать поведение своих депутатов в Национальном собрании; он желает отозвать тех из них, кто недостоин более его доверия, ибо доверие хочет быть свободным; он желает объяснить свои наказы и заявить, что у него нет намерения предоставлять королю право вето; и, наконец, он желает отречься от этого заблуждения, если в самом деле впал в него.
Закончив речь, оратор зачитал свои требования.
Речь в них шла о немедленном созыве общего собрания округов, чтобы обсудить право вето;
об отзыве депутатов Парижа или подтверждении их полномочий и о необходимости составить новые наказы, разъясняющие первоначальные в отношении серьезнейшего вопроса о вето, который нарушал тогда спокойствие не только в Париже, но и во всей Франции.
Представители Коммуны ответили очень просто:
— Господа, Национальное собрание посредством плакатов объявило о своем бесповоротном намерении не принимать депутаций, не получивших полномочий от какого-либо законно учрежденного органа. Мы приняли вас лишь потому, что нас уверили, будто вы явились предложить способы восстановить мир и спокойствие в Пале-Рояле. Более нам нечего вам ответить.
По возвращении в Пале-Рояль депутация застала его заполненным шумными и возбужденными группами людей. Маркиз де Сент-Юрюж и находившийся под его командованием патруль поддерживали там спокойствие, но что это было за спокойствие! Тем не менее, когда стало известно о хладнокровном и твердом ответе представителей Коммуны, волнение этой толпы, при всем ее возбуждении, улеглось и вопрос о походе в Версаль больше не стоял.
Такому походу предстояло совершиться месяц спустя, в достопамятные дни 5 и 6 октября.
На другой день появился решительный указ Коммуны, который на короткое время заткнул рот подстрекателям и приостановил всякие волнения: главнокомандующий национальной гвардией получил полномочия пускать в ход все силы города против возмутителей общественного спокойствия, арестовывать их и препровождать в тюрьмы, где над ними будет учинен суд.
На следующий день после обнародования этого указа маркиз де Сент-Юрюж и несколько других граждан, которые, подобно ему, выделялись необузданностью своего поведения, были арестованы и препровождены в Шатле.
Тем не менее на этом все не закончилось. Вспомним о двух посланцах Пале-Рояля, которые, не считая себя побежденными после первого отказа, снова отправились в Версаль. Эти посланцы явились к г-ну де Лалли-Толлендалю и изложили ему цель своей миссии.
— Сударь, — сказали они ему, — Париж выступает против вето и воспринимает как предателей тех, кто выступает за него! А Париж, следует обратить на это внимание, наказывает предателей.
То была угроза, которую смерть Флесселя, де Лоне, Бертье и Фулона сделала вполне серьезной.
И потому г-н де Лалли-Толлендаль соблаговолил ответить им так:
— Истинными предателями являются те, кто переполняет народ страхами столь же необоснованными, сколь и ложными, и заставляет его воспринимать как врагов самых ревностных его защитников. Что же касается вашего покорного слуги, которого вы только что назвали честным гражданином и который, на мой взгляд, заслуживает этого звания, то я счел бы за счастье сравняться в познаниях и добродетелях с теми, кого вы, по вашим словам, вознамерились изгнать из ассамблеи. Более того, я заявляю вам, что и сам отношусь к королевской санкции как к одному из главных оплотов национальной свободы и что если у вас есть желание подождать моего выступления в зале заседаний Национального собрания, то вы станете свидетелями моих попыток сделать все возможное для победы этой санкции и правдивого отчета о вашей миссии, который я намерен сделать.
Однако момент был выбран крайне неудачно для посланцев Пале-Рояля.
Несколько членов Национального собрания уже получили анонимные угрозы того же рода, что и открытая угроза, которую только что высказали эти люди. В тот самый день председатель Национального собрания зачитал записку следующего содержания:
«Вероломным организаторам преступного заговора, после того как они не будут более защищены неприкосновенностью своей должности, следует ожидать нещадного мщения со стороны нации. Двести факелов осветят их замки и засвидетельствуют намерения тех, кто готовится их наказать».