Страница 65 из 146
Шевалье де Люин прибыл в Турин, проявив при этом такую же пунктуальность, с какой его отец некогда приехал в Бурбон. Как и с отцом в свое время, она была откровенна с братом и призналась ему в желании вырваться на свободу. Они условились предпринять попытку бежать и добраться до Франции. Графиня ди Верруа начала с того, что стала тайно отправлять из герцогства свои деньги и драгоценности; затем, путем продажи различных поместий, она выручила весьма значительные суммы, которые проделали тот же путь, что и первые отосланные ею деньги. Наконец, в одну прекрасную ночь, под водительством своего брата, она верхом выехала из Турина, добралась до Генуи, села на корабль, отправлявшийся в Марсель, и благополучно прибыла туда.
Герцог был в ярости, однако власть его не простиралась далее пределов его герцогства, и, пока он злился на беглянку, она уже добралась до Парижа и укрылась в монастыре.
Но, само собой разумеется, графиня ди Верруа покинула навязанную ей тюрьму вовсе не для того, чтобы подвергнуть себя добровольному заточению. Она вышла из монастыря, купила дом, стала давать роскошные пиры, и, поскольку это была очаровательная женщина, исполненная остроумия и все еще блиставшая молодостью и красотой, вокруг нее вскоре сложился целый двор, посреди которого она ощущала себя королевой куда больше, чем прежде в Пьемонте. Услуга, которую она оказала малолетнему королю, предоставив ему противоядие, сходное с тем, какое в свое время спасло от смерти ее самое, окончательно придала ей положение в свете. Сто тысяч франков, которые она ежегодно тратила на картины, художественные редкости и денежные пособия бедным художникам и литераторам, доставили ей похвалы со стороны Ла Фая и Вольтера. Эта восхитительная жизнь длилась до 1736 года, когда графиня умерла, оставив своим друзьям завещательных отказов на полмиллиона и сочинив себе эпитафию, которую она просила поместить на ее надгробии.
Вот эта эпитафия; она обладает двумя достоинствами — краткостью и правдивостью:
Почиет здесь глубоким сном
Та самая Царица Сладострастья:
Не дожидаясь рая в бытии ином,
Она заранее его вкусила счастье.
Графиня ди Верруа оставила после себя сына и дочь, которые были признаны герцогом Савойским. Сын умер молодым и не был женат; дочь вышла замуж за князя ди Кариньяно, потомки которого до сих пор царствуют в Сардинии.
Говоря о графине ди Сан-Себастьяно, мы упомянули, что этой любви Виктора Амедея II предстояло сопровождать короля в его добровольное уединение, а из добровольного уединения — в тюрьму. Скажем теперь, как получилось, что, еще царствуя 1 сентября 1730 года, Виктор Амедей оказался узником 8 октября 1731 года, всего лишь спустя год после того, как он сошел с трона и отрекся в пользу своего сына Карла Эммануила.
Дело в том, что, едва сойдя с трона, Виктор Амедей, подобно Карлу V и Кристине Шведской, тотчас же стал сожалеть о короне, которой он пренебрег, и попытался отобрать ее у того, кому он ее передал; однако корону просто так не уступают, даже собственному отцу. В ночь с 28 на 29 сентября 1731 года Виктор Амедей был по приказу своего сына арестован в замке Монкальери и препровожден в замок Риволи. Что же касается его супруги, графини ди Сан-Себастьяно, то она была сослана на окраину Пьемонта.
В то время как в Сардинском королевстве сын брал под арест своего отца, в Пруссии отец брал под арест своего сына.
Тринадцатого сентября 1730 года Фридрих Вильгельм I, сын курфюрста Бранденбургского, сумевшего сделать Пруссию королевством и 18 января 1701 года признанного ее королем, отдал приказ арестовать своего сына, который в сговоре с графом фон Катте и против воли отца хотел покинуть его владения.
Приказ об аресте принца и его сообщника был исполнен.
Примерно в это же время герцог Орлеанский, устав от бесполезной борьбы, которую ему приходилось вести против г-на де Флёри, решил удалиться от государственных дел и полностью посвятить себя благочестию.
Так что он подал королю прошение об отставке с должности главнокомандующего пехотой. Король принял его отставку, а заодно упразднил и эту должность.
Упомянутая должность, уже упразднявшаяся в 1639 году, после смерти герцога д’Эпернона, была восстановлена в 1721 году для герцога Орлеанского, носившего в то время титул герцога Шартрского.
Что же касается Людовика XV, то во время всех только что описанных нами событий самое любимое его развлечение — после охоты, церковных служб и придворных церемоний — состояло в том, чтобы сажать салат-латук и другие растения в небольшом саду, который подарил ему г-н де де Флёри, и наблюдать за тем, как они растут.
Кстати по поводу г-на де Флёри: мы забыли упомянуть в должное время и в надлежащем месте о том, что он был возведен в звание кардинала.
Это звание было даровано ему 11 сентября 1726 года.
V
Состояние двора. — Людовик XV и королева. — Мадемуазель де Шароле, мадемуазель де Клермон и мадемуазель де Санс. — Графиня Тулузская. — Королевские охоты в Рамбуйе и Сатори. — Господин де Мелён. — Вольности в разговорах. — Ла Пейрони и мадемуазель де Клермон. — Поведение Флёри. — Заговор против королевы. — Тост короля Людовика XV. — Беспокойство Флёри. — Герцог де Ришелье. — Госпожа Портайль. — Люжак. — Приказ о пенсионе и козни г-на де Флёри. — Камердинеры его величества. — Госпожа де Майи. — Семья де Нель. — Влюбленный король. — Его робость. — Ошибка королевы. — Герцог де Ришелье. — Первое свидание. — Господин де Флёри старается устроить второе. — Госпожа де Майи одерживает победу. — Ее портрет. — Янсенисты и иезуиты. — Святой Алоизий ди Гонзага. — Мария Алакок. — Отец Жирар. — Катрин Кадьер. — Церковный собор и Парламент. — Господин Эро, начальник полиции.
Невозможно вообразить что-либо более невинное, чем двор короля Людовика XV в ту эпоху, в которую мы теперь вступаем, то есть в первые дни 1732 года.
Своей чистотой юность Людовика XV была обязана опять-таки регенту. Сам по себе развратник, безбожник и богохульник, регент предохранил королевское дитя, которое ему было доверено оберегать, от всякого соприкосновения с тем всеобщим распутством, во главе которого стоял он сам. В итоге из рук этого новоявленного Сарданапала юный Людовик XV вышел в белых одеждах Элиакима.
И потому существование бедной принцессы, которую отыскали в старинном командорстве в Германии, чтобы сделать ее королевой Франции, должно было быть необычайно счастливым, коль скоро она могла быть не только женой своего августейшего супруга, но одновременно и его любовницей! Мария Лещинская была в глазах Людовика XV красивейшей из женщин, и плодовитость королевы свидетельствовала о том, что король не ограничивается всего лишь похвалами в ее адрес Вначале, через десять месяцев после вступления в брак, она произвела на свет первую дочь, затем двух дочерей-близнецов, затем сына — того самого дофина, по случаю рождения которого устраивалось столько празднеств, — затем герцога Анжуйского, которому надлежало упрочить скипетр в руках старшей ветви королевского дома. Пять детей за пять лет! И это при том, что самому отцу этого многочисленного семейства не было еще и двадцати одного года!
Тем не менее короля окружали одни лишь удовольствия. Мы уже говорили о любовных интригах знатных дам того времени. Сплетаясь между собой, все эти любовные интриги образовывали сеть, в которую неизбежно попадало любое сердце, кроме сердца короля. Мария Лещинская была его единственной любовью, а охота — единственным его развлечением.
Охотничьи кортежи эпохи молодости Людовика XV, в которых следовали все эти элегантные амазонки, являли собой сказочное зрелище. Вообразите, как прелестная графиня Тулузская, мадемуазель де Шароле, мадемуазель де Клермон, мадемуазель де Санс — все эти персонажи полотен Ван Лоо, которые благодаря ему остались для нас живыми и через сто лет после их превращенной в миф жизни, заполняющей своим благоуханием всю ту эпоху, — как все эти охотницы, не целомудренные, как Диана, а влюбленные, как Калипсо, во весь опор мчатся по лесам Рамбуйе и Венсена, Булони, Версаля и Сатори, но не в колясках, как принцесса Генриетта, г-жа де Монтеспан и мадемуазель де Лавальер, а верхом на лошадях: напудренные волосы всадниц перехвачены жемчужными и рубиновыми нитями, на голове у них маленькая треуголка, кокетливо сдвинутая на ухо, их тела облачены в стянутую у лифа амазонку с отворотами и спускающимся до самой земли шлейфом, который, однако, не скрывает маленькой ножки, подгоняющей лошадь золотой шпорой.