Страница 60 из 146
Так что слава о святости дьякона Пари была огромной. Уже давно не случалось никаких чудес, и потому многие стали подумывать о том, что после долгих лет распутства, через которое прошло общество, какие-нибудь чудеса ничуть не помешали бы.
И вот спустя четыре дня после погребения дьякона Пари чудеса начали происходить на его могиле.
Прежде всего это произошло с неким Леруа, который калекой явился на кладбище Сен-Медар, где был похоронен блаженный Пари, а вышел оттуда бодряком, оставив свои костыли на могиле святого. Лежавший на этой могиле огромный камень высотой около фута служил сценой, на которой обычно устраивали свои радения его набожные почитатели. С утра до вечера упомянутый камень осаждала беспрестанно обновлявшаяся толпа, которая стекалась из округи радиусом в двадцать льё, чтобы увидеть эту святыню, потрогать ее и приложиться к ней устами. Больные ложились на него и вскоре начинали ощущать нервное возбуждение, нередко перераставшее в конвульсии. Отсюда и название "конвульсионеры", которое народ дал фанатикам дьякона Пари. Одни извивались и корчились, словно эпилептики; другие метались, вертелись, прыгали и скакали, подобно тем, кого некогда называли больными пляской святого Витта. Женщины, естественно, участвовали в качестве главных актеров в этом странном представлении, которое без всякого перерыва продолжалось в течение пяти с половиной лет внутри ограды небольшого кладбища Сен-Медар. Вначале там было семь или восемь истеричных девиц, которых священник из Труа, некто Вайян, приводил в возбуждение своими таинственными пророчествами. Но по прошествии всего лишь четырех месяцев секта конвульсионеров стала насчитывать уже шестьсот человек, как мужчин, так и женщин.
Стоило случиться одному чуду, как за ним последовало десять, двадцать других чудес, происходивших на той же сцене, на глазах у зрителей, готовых верить чему угодно и нисколько не подчиняться доводам разума. Каждое чудо влекло за собой удивленный и восторженный крик, вселявший веру во все сердца. Хромые начинают ходить, слепые — видеть, глухие — слышать, умирающие возвращаются к жизни, и свидетелями этого становятся два десятка адвокатов и врачей, которые составляют протоколы по поводу каждого из таких чудесных исцелений. В числе этих свидетелей, доброхотных или уверовавших, оказывается советник Парижского парламента Луи Базиль Карре де Монжерон, чья жизнь с этого времени будет целиком посвящена прославлению чудес блаженного дьякона. Среди деятельных вождей секты конвульсионеров оказывается шевалье де Фолар — знаменитый военный теоретик, испытанный воин и глубоко эрудированный комментатор Полибия.
Эти сверхъестественные телодвижения, происходившие по милости святого, должны были являть собой необычайное зрелище, так что любопытство парижан было возбуждено в высшей степени, и люди приходили прогуливаться по кладбищу Сен-Медару, которое было чересчур тесным для того, чтобы вместить и актеров, и зрителей. При этом удивительным образом возросла вера в чудеса: кругом продавалось множество крестиков, медальонов и ладанок, освященных на могиле святого; продавалась земля, благоговейно собранная рядом с этой могилой; продавались также тысячи гравюр и янсенистских книжек, благодаря которым культ дьякона Пари, а заодно и доктрины янсенистов распространялись вплоть до самых дальних провинций.
Вскоре секта конвульсионеров сформировалась и приняла размеры, вызывавшие беспокойство у Церкви и государства. Священник Вайян, ученики которого именовали себя вайянистами, утверждали, что их учитель был пророком Илией собственной персоной, спустившимся с Небес, куда он был вознесен при жизни; его помощник Жан Огюстен Уссе, естественно, выдавал себя за пророка Елисея и в свой черед имел учеников, которых именовали елисианцами или августинцами. Третий глава секты, Александр Дарно, тоже сделался проповедником и во всеуслышание провозгласил себя пророком Енохом. Всех трех пророков поочередно заключали в Бастилию, где первый оставался узником в течение двадцати двух лет, прежде чем отправиться умирать, по-прежнему в качестве заключенного, в донжон Венсенского замка. Однако их наставления принесли плоды, а их последователи обгоняли друг друга в сумасбродстве. Всякие границы религиозного безумия превосходили в особенности августинцы: они устраивали ночные шествия, выходя на них с веревкой на шее и факелом в руках; посредством самого невероятного распутства они готовились подвергнуться мученичеству на этом свете и вкушать райское блаженство на небесах.
Конвульсионеры именовали себя братьями и сестрами; они общались между собой с помощью сокровенных знаков, особого языка и тайных оборотов речи, доступных лишь посвященным. Общая денежная касса, которую пополняли неведомые руки, была открыта для всех верующих. Роли в обрядах конвульсионеров были жестко распределены: прозревающие служили пророками, ясновидцами; на них также было возложено провозглашение велений Провидения, изложенных в духе Апокалипсиса; фигуристы изображали в пантомимах сцены страстей Христовых и мученичества святых; секуристы оказывали собственно конвульсионерам большую и малую помощь: большая помощь, она же губительная, заключалась в том, чтобы самым жестоким образом бить человека, топтать его ногами и истязать всеми возможными средствами; малая помощь состояла в том, чтобы подхватывать его при падении, оберегать от чересчур сильных ударов и надзирать за пристойностью его одежды. Что же касается рядовых конвульсионеров, то они подразделялись на зачинщиков и зачинщиц, лаятелей и мяукалок, исступленных и просветленных. Истерия, магнетизм, падучая болезнь, подражание и притворство — вот что служило причинами возникновения этих коллективных конвульсий.
Они распространялись, подобно эпидемии, продолжались в течение четырех лет, в определенном смысле поощряемые полицией, позволявшей им возникать среди бела дня на кладбище Сен-Медар, и не прекратились, а лишь изменили свой характер, когда парижский архиепископ Вентимий запретил культ дьякона Пари и когда это кладбище было закрыто королевским указом от 7 января 1731 года, а закоренелых конвульсионеров подвергли тюремному заключению. То, что называли культом блаженного Пари, обрело тогда убежище в подвалах и на чердаках квартала Сен-Медар; испытания, через которые надлежало проходить последователям этого культа, стали страшными, жестокими, кровавыми и отвратительными. Сектанты точь-в-точь копировали последние эпизоды страстей Христовых: они наперегонки сбегались, чтобы совершить эти подвиги и испытать на себе страдания Христа; их пригвождали к кресту, в бока им вонзали острие копья, на голову им надевали терновый венец, их бичевали до крови. Но все это доставляло им лишь чувственное наслаждение и сладострастное удовольствие, которые давали о себе знать судорогами, вздохами и обмороками. С особым наслаждением отдавались этим мучениям женщины. То на их голову, живот или спину обрушивалась сотня ударов, а эти несчастные требовали бить их сильнее, восклицая: "Как же сладко!"; то они заставляли подвешивать их головой вниз; то им клещами выкручивали груди или расплющивали их между двумя досками. Все эти ужасы происходили в присутствии сборища людей, предававшихся размышлениям и молитвам.
Сьер Карре де Монжерон, хорошо осведомленный об этих коллективных конвульсиях и о чудесах, которые на них происходили, написал толстый том в четвертую долю листа, украшенный гравюрами и озаглавленный: "Правда о чудесах, сотворенных благодаря заступничеству блаженного Пари". В упомянутой книге автор рассказал о наименее непристойных происшествиях данного рода, участником и свидетелем которых он стал, а к своему рассказу присовокупил свидетельства врачей и прочие документальные подтверждения. Чрезвычайно гордясь тем, что в этой книге ему удалось поведать миру о стольких дивных делах, он преподнес ее королю, герцогу Орлеанскому, первому президенту и многим другим. На следующую ночь его арестовали и поместили в Бастилию, а затем сослали в Авиньон и еще куда-то. Тем не менее он продолжал собирать и вносить в свой перечень сведения о делах и поступках конвульсионеров. В 1741 году он опубликовал второй том своего сочинения, а в 1748-м — третий. Смерть не дала ему времени издать четвертый том, но до последних дней своей жизни он в своем фанатичном рвении не переставал ободрять мяукалок и зачинщиц, которых ему доводилось бичевать плетью и дубасить дубиной своими собственными руками. (Заметим, что эпоха конвульсионеров внесла в разговорный язык слово "дубасить".) Так не он ли, Карре де Монжерон, возродился позднее в облике маркиза де Сада?