Страница 54 из 146
Именно таким образом г-же де При удалось приобрести то огромное влияние, какое она имела на герцога Бурбонского.
Сочинители сатирических куплетов и язвительных песенок не упустили случая высмеять герцога Бурбонского, г-жу де При и совещательный комитет братьев Пари. В Париже распространялись следующие стихи:
Как некий новый Фаэтон,
Бессильный, хоть себя героем мнит,
Бездарный герцог де Бурбон
Народом Франции рулит,
Взобравшись на квадригу шлюхи При,
Влекомую четверкой подлецов Пари.
Притом его возница крайне неумел,
Ну а форейтор попросту сдурел!
Упряжки этой мерзкий вид
Способен подорвать страны кредит,
А это ввергнет нас в нужду!
От управителей таких добра не ждут!
И вот во Франции открыто стали говорить:
"Негоже одноглазому страной руководить!"
С г-жой де При, как мы уже говорили, советовались по поводу брачного союза короля с сестрой герцога Бурбонского, и она выступила за то, чтобы мадемуазель де Вермандуа стала королевой Франции.
Высказываясь в пользу мадемуазель де Вермандуа, г-жа де При надеялась, что принцесса, ставшая королевой благодаря ее помощи, ни в чем не будет ей отказывать. Но в первое же свидание с принцессой маркиза поняла, что ей не следует рассчитывать обрести над сестрой и десятую долю того влияния, какое она имела над братом. И потому, расставаясь с ней, она дала себе клятву, что мадемуазель де Вермандуа не будет королевой Франции.
Задача эта не была трудной для г-жи де При. Она обратила внимание герцога Бурбонского на одно обстоятельство, которое, по ее словам, сама она вначале не заметила, а именно: выдав сестру замуж за короля, герцог оказывался в полной зависимости от сестры и матери. Но деспотический характер обеих женщин был хорошо известен герцогу, поэтому г-же де При не составило труда отговорить его от этого достославного брачного союза, какие бы почести он ему ни нес.
На какое-то время взор первого министра обратился на Россию. При первом же слухе об отсылке инфанты в Испанию князь Куракин написал об этой новости царице, которая незадолго до этого унаследовала трон от своего мужа, умершего так, как умирают цари.
Восьмого февраля 1725 года царица предложила свою дочь Елизавету взамен инфанты, но герцог Бурбонский пожелал поставить обязательным условием заключения этого брака свое назначение на польский престол после смерти короля Августа, и переговоры потерпели провал.
Вот тогда г-жа де При и устремила взгляд на Марию Лещинскую, дочь Станислава Лещинского, короля Польши, свергнутого с престола и удалившегося в Вайсенбург, город в Эльзасе.
Каким образом мысль женить Людовика XV на дочери изгнанного короля пришла на ум маркизе? Мы объясним это.
Примерно за год до того периода времени, к которому мы подошли, герцог Луи Орлеанский женился на принцессе Баденской; его представителем на всех переговорах, предшествовавших этой женитьбе и тянувшихся довольно долго, был граф д'Аржансон, второй сын г-на д'Аржансона, начальника полиции и хранителя печати.
В Страсбурге граф д’Аржансон виделся с королем Станиславом и его дочерью и по возвращении в Версаль как нельзя более расхвалил красоту молодой принцессы, чье имя стало таким образом известно в разгар важных событий, занимавших тогда французский двор.
Между тем в Версаль прибыл граф д'Эстре. Этот молодой человек служил офицером в одном из полков, отправленных в Вайсенбург для того, чтобы оказать честь королю Станиславу. Граф, обладавший благородным происхождением, аристократической внешностью и огромным мужеством, понравился молодой принцессе, которая сказала о нем своему отцу и дала понять, что она расположена благосклонно принимать его ухаживания. И тогда король Станислав, воспользовавшись первым представившимся случаем, отвел графа д'Эстре в сторону и сказал ему, что, благодаря огромному богатству, которое рано или поздно должно быть возвращено из Польши его семье, он вправе сохранять надежду выдать свою дочь за какого-нибудь государя, но, поскольку его прежде всего заботит счастье обожаемой им дочери, он даст согласие на этот брак, если граф сумеет присоединить к своему имени, и без того прославленному, какое-нибудь заметное звание — к примеру, титул герцога и пэра. Это предложение отца принцессы, в которую он был влюблен, почти не смея признаться самому себе в своей любви, привело графа д'Эстре в восторг. В тот же день он отправился в Париж, явился к регенту, обрисовал ему свое положение, сказал, наличие какого титула поставлено условием брака, который осчастливит его на всю жизнь, и попросил регента даровать ему этот титул. Но регент, не любивший семью д’Эстре, отклонил эту просьбу, заявив, что граф не занимает достаточно высокого положения, чтобы жениться на дочери короля, даже если этот король обязан своей короной выборам и в настоящее время лишился трона.
Исполненный отчаяния, молодой полковник вышел из кабинета регента, и почти сразу же туда вошел герцог Бурбонский. Регент, не умевший отказывать в просьбах, еще не остыл после своего вынужденного отказа и поинтересовался у герцога Бурбонского, не хочет ли тот сам жениться на дочери короля Станислава, поскольку жена герцога, мадемуазель де Конти, умерла 21 марта 1720 года. В ответ герцог заметил регенту, что, прежде чем на такое решиться, надо хорошенько подождать, чтобы понять, какой оборот примут дела короля Станислава; однако истинная причина этой отговорки заключалась в любви принца к г-же де При.
Мы уже рассказывали о том, как г-жа де При сначала одобрила брак короля с мадемуазель де Вермандуа, а затем отвергла ее кандидатуру, исполненная решимости женить короля, насколько это будет в ее власти, на принцессе, которая, оказавшись обязанной ей своим счастьем, будет ей за это бесконечно признательна.
Дочь короля Станислава вполне отвечала этим условиям; поэтому г-жа де При предложила герцогу кандидатуру Марии Лещинской, после чего герцог предложил ее совету и добился согласия короля.
И действительно, трудно было найти короля, который находился бы в более унизительном положении, чем то, в каком оказался Станислав Лещинский. Бежав со своей женой и дочерью от преследований короля Августа, он был поставлен вне закона: указом польского сейма была назначена награда за его голову; Станислав укрывался в Швеции, в Турции, а затем в Цвайбрюккене. Наконец, после того как умер Карл XII, служивший его последней опорой, он, постоянно находясь под угрозой, не имея денег, защиты и надежды, обрисовал свое бедственное положение герцогу Орлеанскому, и тот, проникнувшись сочувствием к изгнаннику, позволил ему поселиться в одной из деревень близ Ландау. В конце концов, узнав, что даже под покровительством Франции он не находится в безопасности и что его намереваются похитить, он удалился в Вайсенбург, в старинное командорство, едва ли не все стены которого лежали в руинах.
Станислав уже начал понемногу вкушать покой в этом убежище, как вдруг г-н Зум, польский посланник, явился к регенту, чтобы подать от имени короля Августа жалобу на гостеприимство, предоставленное Францией свергнутому с престола монарху.
— Сударь, — ответил ему регент, — передайте вашему повелителю, что Франция всегда была убежищем для несчастных королей!
Однажды утром, находясь в Вайсенбурге, Станислав узнал о неслыханном счастье, которое ему привалило, из частного письма герцога Бурбонского. Он тотчас бросился в комнату своей жены и дочери и воскликнул: