Страница 53 из 146
В то время как при Французском дворе все наперебой развлекались, при дворе Испанском сильно скучали.
Король Филипп V, нуждавшийся, по словам Альберони, лишь в молитвенной скамеечке и женщине, в конце концов пресытился тем из двух только что упомянутых нами предметов, который связывал его с миром. Мрачный и молчаливый, не устраивавший себе никаких иных развлечений, кроме посещения время от времени гробницы Эскориала, он, монарх, ради которого Франции пришлось двадцать пять лет воевать, чтобы утвердить его на троне, жаждал теперь лишь тишины, покоя и молитвы в монастырских стенах.
Наконец, 15 января 1724 года, уступив этому влечению к монашеской жизни, уже давно терзавшему его, он отрекся от престола в пользу дона Луиса, принца Астурийского, и удалился в свой дворец Сан-Ильдефонсо — мрачное сооружение, вид которого не отличается от самого строгого монастыря.
Но если Филипп V удалился от мира временно, то папа Иннокентий XIII покинул его навсегда, пробыв на папском престоле три года; это был честнейший и милейший человек, вечно терзавшийся из-за симонии, в которой он оказался повинен в момент своего восшествия на трон святого Петра, даровав кардинальскую шапку Дюбуа; правда, желая загладить эту вину, он постоянно отказывал в кардинальском звании Тансену, достойному ученику Дюбуа; однако такое возмещение ущерба, нанесенного религиозной морали, не могло вернуть спокойствия его совести, и его сильно тревожила мысль, что он, наделенный правом открывать людям врата небес, вполне может самым жалким образом остаться у порога рая.
Двадцать восьмого мая 1724 года Винченцо Мария Орсини был избран в папы и принял имя Бенедикт XIII.
За десять дней до этого знаменитая Екатерина — сирота, из милосердия воспитанная лютеранским пастором, пленница, доставшаяся Шереметеву при взятии Мариенбурга, жена шведского солдата, исчезнувшего настолько бесследно, что никто так никогда и не узнал, что с ним стало, наложница царского фаворита Меншикова, любовница Петра I, на глазах у нас посетившего Париж в эпоху Регентства, — была коронована в качестве императрицы Всероссийской.
Таковы были главные события в Европе, когда король Людовик XV, отличавшийся слабым здоровьем, снова тяжело занемог.
Как и в первый раз, болезнь дала о себе знать опасными симптомами и быстро развивалась, но отступила после двух кровопусканий. В продолжение трех дней все сильно опасались за жизнь короля.
Однако самую острую тревогу испытывал в дни этой болезни герцог Бурбонский, и вовсе не потому, что он должен был бояться, подобно регенту, быть обвиненным в отравлении и, следственно, утратить со смертью короля свою честь, а потому, что со смертью короля он утратил бы свою власть; герцог же очень дорожил своей должностью первого министра.
И потому однажды ночью, когда герцогу, почивавшему под спальней короля, показалось, что из комнаты его величества доносятся более сильные, чем обычно, звуки и шаги, он поспешно встал с постели, надел халат и поднялся в покои короля.
Его появление крайне изумило лейб-хирурга Маре-шаля, спавшего в прихожей. Он встал, подбежал к принцу и поинтересовался у него, что его так напугало; однако ему удалось добиться от герцога лишь каких-то несвязных слов, напоминавших те, что срываются с уст безумца. "Я услышал шум. Король болен! Что со мною будет?" — вне себя от отчаяния восклицал герцог. В конце концов Марешаль сумел успокоить его, но испытанный им страх был невероятно глубоким, и хирург, провожая герцога, слышал, как тот говорил самому себе: "Больше я такой промашки не дам, и, если он оправится, я его женю".
И в самом деле, напомним, что будущей супруге Людовика XV было всего восемь лет, а это откладывало бракосочетание короля по меньшей мере на шесть лет. Так что ребенок мог появиться у него лишь через семь или восемь лет. Но для того, чтобы в случае смерти короля его корона не досталась герцогу Орлеанскому и герцог Бурбонский сохранил власть, необходим был дофин.
Именно тогда в голове герцога созрела мысль отослать инфанту обратно в Испанию, и это важное решение было исполнено 5 апреля 1725 года.
Вернувшись на родину, инфанта застала Филиппа V на престоле, который он на время оставил, но вследствие смерти своего сына, короля Луиса I, умершего после восьми месяцев царствования, был вынужден снова занять. А поскольку брачный союз инфанты с королем Людовиком XV был одним из самых заветных желаний Филиппа V, то он воспринял ее возвращение как величайшее оскорбление и, в свой черед, отослал обратно во Францию королеву, вдову Луиса I, и мадемуазель де Божоле, ее сестру, нареченную невесту инфанта дона Карлоса.
Но задача заключалась не только в том, чтобы сделать короля свободным, отослав инфанту в Испанию: следовало заменить ребенка на девушку. И герцог Бурбонский обратил взор на Францию и Европу, дабы найти принцессу, которая могла бы как можно скорее стать супругой короля.
Взор этот устремился прежде всего на мадемуазель де Вермандуа, сестру герцога. Таким образом герцог Бурбонский становился шурином короля и, в случае регентства, честолюбивые помыслы принца обретали дополнительную поддержку со стороны вдовы короля.
Герцог посоветовался с г-жой де При, без согласия которой он не предпринимал ничего важного, и г-жа де При высказалась за мадемуазель де Вермандуа.
Мы только сказали, насколько сильным было влияние г-жи де При; скажем теперь, каким образом она приобрела его.
В начале века, историю которого мы взялись писать, у подножия Альп находился постоялый двор. Этот постоялый двор содержал трактирщик по имени Пари, которому помогали обслуживать путников четверо его рослых и статных сыновей.
В 1710 году один провиантский чиновник, отыскивая в горах какую-нибудь проезжую дорогу, чтобы быстро доставить в Италию съестные припасы для армии герцога Вандомского, испытывавшей в них крайнюю нужду, остановился на постоялом дворе Пари и поведал хозяину о своем затруднительном положении. Трактирщик предложил ему воспользоваться помощью своих четырех сыновей, знавших все проходы в Альпах, и пообещал, что с их помощью удастся выйти из этого затруднения.
Благодаря им трактирщик действительно сдержал свое обещание. Выступив в роли проводников, четверо молодых горцев благополучно прибыли с обозом в Итальянскую армию и были представлены герцогу Вандомскому, взявшему всех четверых на службу по провиантской части. С этого времени они все время шли навстречу своей фортуне, путь к которой, впрочем, им всегда помогали найти их недюжинные умственные способности.
Случаю было угодно, чтобы, помимо покровительства со стороны герцога Вандомского, они снискали еще и покровительство со стороны герцогини Бургундской. Одна из придворных дам принцессы остановилась больная на принадлежавшем Пари постоялом дворе, который именовался "Ла Монтань"; там за ней превосходно ухаживали, и, возвратившись в Париж, она рассказала о той заботе, которой ее окружили во время болезни, своей госпоже. С этого времени и герцогиня Бургундская взяла под свое покровительство братьев Пари.
К 1722 году братья Пари сделали уже достаточно основательную карьеру для того, чтобы старшего из них назначили одним их хранителей королевской казны.
Впрочем, предвидя приход герцога Бурбонского к управлению государственными делами, г-жа де При уже давно не упускала из виду братьев Пари, которых она знала как людей ловких, честолюбивых и жаждущих успеха, какими бы средствами он ни достигался.
И потому, едва только герцог Бурбонский унаследовал от герцога Орлеанского должность первого министра, она учредила из четырех братьев совет и ввела их в окружение герцога.
Герцог уже и раньше имел чрезвычайно высокое мнение о достоинствах своей любовницы, которая, как мы сказали выше, была женщиной великого ума. Но когда появился совещательный комитет из братьев Пари, уважение герцога к г-же де При обратилось в подлинное восхищение.
Любой проект, прежде чем он был представлен принцу, согласовывался с ней; ее советники заботились о том, чтобы в задумке этого проекта оставалась возможность какого-нибудь улучшения, заметить которую у принца недоставало способностей и которая ускользала от него. И тогда эта правка, заранее подсказанная четырьмя братьями г-же де При, их покровительнице, и вовремя предложенная ею, подчеркивала ее ум. Братья Пари взахлеб твердили о врожденной гениальности г-жи де При, делавшей ее настоящим политиком, и о дарованном герцогу Бурбонскому счастье иметь советчицей подобную Эгерию; герцог же, со своей стороны, поздравлял себя с тем, что ему удалось обнаружить в своей любовнице превосходные качества, которые нельзя было даже заподозрить в любой другой женщине.