Страница 35 из 146
Однако маршал был не из тех людей, кто способен мирно отступить: выходя из кабинета, он продолжал насмехаться над Дюбуа, оскорблять его и угрожать ему.
Аудиенция прервалась, и разъяренный Дюбуа, задыхаясь и заикаясь от гнева, кинулся к регенту.
Следуя совету маршала, он предложил регенту арестовать г-на де Вильруа.
У регента не было никаких причин поддерживать маршала, поскольку тот был одним из тех, кто яростнее всего клеветал на него. При каждом недомогании короля слышался шипящий голос маршала и голос этот произносил: «Яд!»
Но, будучи человеком хладнокровным, регент попросил кардинала успокоиться и сказал ему, что не хочет подвергать Дюбуа опасности, которая ему угрожает, и что арест такого человека, как маршал, лишь заставит его еще больше чваниться, и потому он желает взять арест г-на де Вильруа на себя; он добавил, что этот арест произойдет при первом же оскорблении, которое нанесет ему маршал, а произойти такое может очень скоро.
На всякий случай регент послал за г-ном де Сен-Симоном, чтобы подготовить, как он сказал ему сам, механику ареста г-на де Вильруа.
Герцог де Сен-Симон придерживался того же мнения, что и его высочество, и полагал, что вследствие своей заносчивости, хорошо всем известной, маршал не замедлит предоставить регенту удобный и безоговорочный повод арестовать его.
Герцог Бурбонский, присутствовавший на этом совещании, был того же мнения, что и г-н де Сен-Симон, однако он предложил не полагаться на случай и подготовить маршалу западню.
В итоге придумал эту западню г-н де Сен-Симон.
Было решено, что на ближайшем совете герцог Орлеанский будет вполголоса разговаривать с королем, и, если маршал, по присущей ему привычке, навострит уши и просунет между собеседниками свою голову, герцог Орлеанский поведет короля в свой кабинет; тогда, вне всякого сомнения, г-н де Вильруа захочет последовать за королем; регент запретит ему делать это, после чего, вероятно, г-н де Вильруа позволит себе какую-нибудь дерзкую выходку, которой и воспользуется его высочество.
Таким образом, все было подготовлено для ареста маршала.
События разворачивались именно так, как и предвидел г-н де Сен-Симон: маршал пожелал услышать то, что регент говорил королю, и решил последовать за королем в кабинет регента; но тогда регент вполне определенно сказал маршалу, что намеревается говорить с королем о каких-то личных делах и разговор этот должен происходить с глазу на глаз; в ответ на это маршал, все более усиливая повод к нареканию, заявил, что его величество не может и не должен иметь секретов от своего воспитателя; услышав это замечание, регент повернулся лицом к маршалу и сказал ему:
— Господин маршал, вы забываетесь, вы не взвешиваете своих слов, и только присутствие короля не позволяет мне обойтись с вами так, как вы того заслуживаете.
С этими словами его высочество низко поклонился королю и вышел из кабинета.
Маршал бросился вслед за регентом, чтобы извиниться перед ним, однако тот жестом дал ему понять, что никаких извинений не примет.
На протяжении всего дня маршал петушился, говоря, что лишь исполнял свой долг и ничего другого не делал, но, тем не менее, поскольку сознание собственного права завело его, вероятно, слишком далеко, он заявлял при этом, что на другое утро явится к регенту, чтобы объясниться с ним.
И в самом деле, на следующий день, с великолепной шпагой на боку, с которой он никогда не расставался, маршал пересек двор и явился к герцогу; поскольку, как обычно, толпа придворных на его пути расступалась и никаких изменений в почестях, которые ему оказывались, заметно не было, он громко спросил:
— Где господин герцог Орлеанский?
— Он работает у себя в кабинете, господин маршал, — ответил ему дежурный придверник.
— Мне надо увидеться с ним; пусть обо мне доложат.
И в то же мгновение г-н де Вильруа направился к двери, не сомневаясь, что она распахнется перед ним.
Дверь кабинета, и в самом деле, распахнулась, однако оттуда вышел Ла Фар, капитан гвардейцев регента: направившись к маршалу, он потребовал от него шпагу.
В то же самое время Ле Блан предъявил ему приказ об аресте, подписанный королем, тогда как граф д’Артаньян, капитан серых мушкетеров, приказал подать портшез, заранее приготовленный в незаметном уголке.
В одно мгновение маршала втолкнули в портшез, который после этого тотчас же заперли и вынесли через боковое окно, открывавшееся подобно двери и выходившее в сад.
Внизу лестницы оранжереи, окруженная двумя десятками мушкетеров, стояла в ожидании карета, чтобы отвезти маршала в Вильруа, место его ссылки.
Поместье Вильруа находилось примерно в десяти льё от Версаля.
Оставалось известить короля об этой расправе. Король, как все избалованные дети, любил всех, кто его хвалил, а так как никто не хвалил его больше, чем г-н де Вильруа, то король очень сильно любил маршала.
И потому при первом же известии об отсутствии г-на де Вильруа, не желая выслушивать никаких причин, оправдывавших этот арест, король принялся плакать; регент пытался утешить его, но на все доводы, какие он мог привести, юный государь никак не отвечал; видя это, регент поклонился ему и вышел из комнаты.
Весь остаток дня король пребывал в печали; но еще не то началось, когда на другой день, не видя епископа Фрежюсского, он поинтересовался, где тот находится, и ему ответили, что епископа более нет в Версале и никто не знает, где он.
В то же время распространился слух, будто между маршалом и епископом было заключено соглашение, посредством которого каждый из них, в случае если другой подвергнется ссылке, брал на себя обязательство добровольно удалиться в ссылку одновременно с ним.
Вильруа полностью убедил короля в том, что его окружают лишь враги и отравители и что своей жизнью он обязан только неустанным заботам своего воспитателя и своего наставника, и потому, видя себя разлученным с тем и другим одновременно, юный государь впал в подлинное отчаяние.
Регент никак не предвидел такого хода событий и оказался в смертельном затруднении. Дюбуа вообразил, не имея на то никаких оснований, что епископ Фрежюсский находится в Ла-Траппе, и, полагаясь лишь на эту догадку, туда отправили курьера, как вдруг стало известно, что епископ удалился всего-навсего в Бавиль, к президенту Ламуаньону.
Как только регенту стало известно, как следует относиться к отъезду епископа Фрежюсского, он поспешил сообщить королю, что его наставник вернется в течение дня; это несколько утешило юного государя. Курьер, уже севший в седло, чтобы ехать в Ла-Трапп, отправился в Бавиль, и, как регент и обещал королю, его наставник вернулся в тот же день.
Таким образом, епископ Фрежюсский оказался освобожден от своей клятвы. И в самом деле, он добровольно удалился в ссылку в тот самый день, когда был сослан г-н де Вильруа. И в том, что король приказал ему вернуться, не было его вины; ведь первейший долг подданного состоит в том, чтобы повиноваться государю, и епископ Фрежюсский повиновался ему.
С этой минуты регент стал понимать, что епископ являет собой мощную силу. Он долго объяснял наставнику короля причины, побудившие его пойти на такую крайнюю меру по отношению к г-ну де Вильруа, и в конце концов вынудил епископа оправдать эти действия. В глубине души епископ Фрежюсский был в восторге от того, что ему удалось избавиться от человека, чванство и спесь которого ему тоже не раз приходилось терпеть.
В итоге он сам представил и рекомендовал королю герцога де Шаро, которому регент предоставил должность воспитателя, прежде принадлежавшую г-ну де Вильруа.
Что же касается самого маршала, то его на положении узника отправили в Лион, поскольку поместье Вильруа находилось чересчур близко к Версалю.
Таким образом Дюбуа не только стал первым министром, но к тому же еще и избавился от двух своих врагов, которых ему приходилось опасаться более всего: Носе и Вильруа.
Академия воспользовалась этими обстоятельствами, чтобы избрать Дюбуа своим членом.