Страница 26 из 146
Однако мало-помалу и сами государственные секретари оказались подчинены единой воле. Правительство регента осознало, что вся его сила заключается в сосредоточении власти, и 31 декабря 1719 года вместо семидесяти министров, составлявших различные советы Регентства, остались лишь: Дюбуа, государственный секретарь по иностранным делам; Ле Блан, государственный секретарь по военным делам; д’Аржансон, хранитель печати, и Ло, генеральный контролер финансов; все четверо были душой и телом преданы регенту.
Как мы видели ранее, первые события войны не благоприятствовали делу Филиппа V. То, что французская армия переправилась через Бидасоа, Фуэнтаррабию заняли после капитуляции, Сан-Себастьян взяли штурмом, три корабля сожгли в порту Сантоньи, город Уржель и его замок захватили войска маршала Бервика, а цитадель Мессины попала в руки имперцев и англичан, заставило Филиппа V начать размышлять, и следствием его размышлений стал вывод, что все эти несчастья порождены честолюбием Альберони.
Тем не менее Альберони остался во главе испанского правительства, он по-прежнему был причастен ко всем важнейшим делам в мире, и предвечная мудрость, творящая историю прежде, чем историки ее пишут, решила, что, поднявшись благодаря игре судьбы на вершину власти, Альберони рухнет с нее по прихоти случая.
Помимо той основной политической методы, о которой мы говорили и которую Альберони применял в общеевропейских делах, бывший звонарь располагал еще и приватной методой, применяемой им для личного самосохранения: она состояла в том, чтобы не позволять ни одному выходцу из Пармы проникать в королевский двор Испании. То ли он не хотел иметь рядом с собой свидетеля низости своего происхождения, то ли опасался, что какой-нибудь земляк сможет оказывать на королеву часть того влияния, которое он приберегал целиком для себя одного.
Однако это не помешало юной принцессе добиться от мужа разрешения вызвать к себе свою кормилицу Лауру Пескатори, крестьянку из окрестностей Пармы.
Дело в том, что королева Испании, когда она желала чего-нибудь, имела в своем распоряжении средства, которым, несмотря на всю свою гениальность, ничего не мог противопоставить кардинал Альберони.
Филипп V, еще молодой и, подобно своему деду, пылкий, ежедневно испытывал нужду в женщине, однако его религиозные правила не позволяли ему искать удовлетворения этой нужды вне брака. Когда юная королева прибыла в Испанию, их первое свидание наедине длилось целые сутки, и по окончании этого свидания ей стало понятно, что этот человек, с его сильными страстями, всегда будет ее рабом; и потому, хотя царствование ее было ночным, именно она благодаря своей власти правила Испанией.
Так что Лаура Пескатори приехала в Мадрид, и королева назначила ее своей azafatа, то есть старшей камеристкой.
Тотчас же по приезде Лаура узнала о том противодействии, какое кардинал оказывал ее вызову в Мадрид, от самой королевы, и, несмотря на улыбку, с которой встретил ее Альберони, она поклялась в вечной ненависти к нему, подобной той ненависти, какую она увидела с его стороны.
Дюбуа имел шпионов во всей Европе, а особенно при королевском дворе Испании. Ему стало известно о семейных спорах, поднявшихся по поводу появления там Лауры Пескатори, и он решил воспользоваться ненавистью этой женщины.
Дюбуа был гением такого рода интриг.
Он предложил Лауре миллион, если она поссорит кардинала с королевой. Как только ссора возникнет, он будет спокоен.
Спустя неделю после завершения этих переговоров Альберони получил письмо от Филиппа V, которым тот предписывал ему покинуть Мадрид в течение двадцати четырех часов, а Испанию в течение двух недель и запрещал писать королю, королеве или кому бы то ни было еще.
Кроме того, офицеру гвардейцев было поручено препроводить его к границе.
В Барселоне королевский наместник предоставил опальному министру эскорт из пятидесяти человек; местность, где ему предстояло проехать, кишела бандитами, и Альберони, который прежде вел большую войну во имя своего властелина, вскоре должен был, вероятно, вести малую войну ради себя самого.
И в самом деле, в теснине Трента-Пассос карета кардинала и его эскорт подверглись нападению двух сотен местных разбойников, сквозь толпу которых пришлось пробиваться с оружием в руках.
В десяти льё далее был замечен еще один отряд, по-видимому догонявший изгнанника; однако на тех, кто составлял этот отряд, были мундиры гвардейцев его католического величества, так что, вместо того чтобы бежать от них или оказывать им сопротивление, их стали поджидать. И в самом деле, этот отряд явился от имени Филиппа V.
После отъезда Альберони было обнаружено, что он захватил с собой ценные документы, в том числе завещание Карла II, назначившего Филиппа V наследником испанской монархии. С какой целью сделал это опальный министр? Вероятно, для того, чтобы передать ее императору, который, после того как эта бумага будет уничтожена, снова заявит о своих правах на трон, принадлежавший некогда Карлу V.
Командир гвардейцев заставил Альберони выйти из кареты; сундуки кардинала были вскрыты, а сам он обыскан; в итоге все его бумаги были изъяты и увезены в Мадрид.
Дюбуа известили об опале Альберони даже раньше, чем регента; он знал, по какой дороге проследует опальный министр, направляясь в Италию, ему было известно, что тот должен пересечь Юг Франции, и он послал г-на де Марсьё, знавшего кардинала еще по Парме, встретить его на границе.
Делалось это под предлогом оказать Альберони честь, но подлинная цель встречи состояла в том, чтобы, воспользовавшись негодованием опального министра, узнать от него какие-нибудь секретные сведения о Филиппе V и королеве, сведения, которые Дюбуа рассчитывал употребить с пользой для себя.
Увидев г-на де Марсьё, Альберони в ту же минуту понял, какое поручение тот получил.
— Вы явились узнать секрет испанской монархии? — спросил он. — Что ж, я скажу его вам: Филипп Пятый — это человек, который нуждается лишь в двух вещах: в женщине и в молитвенной скамеечке.
Следствием опалы Альберони стало то, что можно было предвидеть: Дюбуа добился всеобщего мира.
Филипп V присоединился к договору о Четверном альянсе, и 17 февраля маркиз де Беретти-Ланди, посол испанского короля, подписал этот договор в Гааге.
Однако в то самое время, когда кардинал поднялся на борт судна в Антибе, не менее важное событие привлекло взоры всей Европы к другому краю Франции. Мы уже говорили, что провинциальные штаты Бретани, вместо того чтобы с возгласами одобрения, как это было принято, согласиться с добровольным дополнительным налогом в пользу правительства, ответили, что они смогут принять во внимание это требование лишь после того, как увидят и изучат счета.
Как только маршалу де Монтескью, губернатору провинции, стал известен этот ответ, он ввел войска в Ренн, Ванн, Редон и Нант и, кроме того, запретил бретонским дворянам собираться без позволения короля.
Как известно, бретонские дворяне составляли особую породу, грубую, малокультурную и необщительную; в то время как остальная знать Франции чахла в лучах солнца Версаля, она оставалась твердой, решительной и гордой, пребывая в тени своих друидических памятников и старых лесов.
И потому для бретонской знати было невыносимо это ущемление ее прав.
Бретонцы, старые друзья Испании во времена Лиги, в ту эпоху, когда испанская монархия была противником Франции, примкнули к партии Филиппа V, враждовавшей с регентом, и послали депутацию в Мадрид.
Господин де Мелак-Эрвьё, глава посольства, имел поручение выступить перед лицом Филиппа V от имени бретонской знати.
Филипп V ответил бретонцам следующим письмом, которое помечено Сан-Эстебаном и датировано 22 июня 1719 года:
«Господин де Мелак-Эрвьё доставил мне предложения со стороны бретонской знати, касающиеся интересов обеих корон. Я полагаюсь на то, что вышеназванный господин добросовестно передаст мой ответ этим дворянам; однако я хочу уверить их лично, что я чрезвычайно признателен им за славное решение, которое они приняли, и что я поддержу их, насколько это в моих силах, радуясь возможности заявить им об уважении, испытываемом мною к столь верным подданным короля, моего племянника, которому я желаю лишь добра и славы.