Страница 19 из 146
В то время, к которому мы подошли, то есть в начале 1718 года, г-ну д’Аржансону, новому хранителю печати, было около шестидесяти лет, и он занимал должность начальника полиции с 1697 года, то есть примерно двадцать один год.
Господин д’Аржансон был высок ростом и настолько смугл, а точнее, настолько черен лицом, что, когда он принимал свой начальственный тон, обвиняемый леденел от страха; впрочем, он был превосходным начальником полиции, осведомленным обо всем, что происходило, знакомым с нравами, добродетелями и пороками парижан, которые боялись его как огня, хотя он весьма умеренно пользовался разоблачительными доносами, которые ему поставляли его агенты, особенно в отношении знатных особ.
Этот человек, столь жесткий, столь надменный и столь грозный как общественный деятель, в личной жизни был одним из самых верных друзей, самых добрых людей и самых приятных собеседников, какие только бывают на свете; исполненный остроумия, тонкости и шутливости, он почти всегда, а в особенности за столом, был одним их тех, кто являет собой украшение любого пиршества, приятнейшим образом веселя сотрапезников.
Будучи начальником полиции, г-н д’Аржансон имел доступ во все монастыри, инспектором которых он был в силу своей должности; более того, и опять-таки в силу своей должности начальника полиции, он мог оказывать монастырям множество милостей, которые, не стоя ему ни гроша, обогащали святых дев.
Во время одного из таких посещений он свел знакомство с настоятельницей монастыря святой Магдалины Тренельской.
Эта настоятельница была еще молода и красива; у нее были сверкающие глаза, великолепная кожа, приятные черты лица и несколько крупное телосложение. По прошествии недели начальника полиции стали весьма дружески принимать в монастыре святой Магдалины.
По прошествии трех лет настоятельница обрела настолько великую надежду удерживать г-на д’Аржансона подле себя до конца своих дней, что построила часовню, посвященную святому Марку. Дело в том, что святой Марк был заступником г-на д’Аржансона, восприемницей которого от купели была светлейшая республика Венеция. В часовне возвышалась гробница, где должно было быть погребено его сердце.
Эти два знака внимания, столь деликатные, глубоко тронули г-на д’Аржансона, и потому, избрав своим местожительством монастырь, он каждый вечер являлся после работы в построенный им возле монастырской ограды дом.[9]
Первой финансовой операцией г-на д’Аржансона стал договор с купцами из Сен-Мало, обязавшимися поставить королю двадцать два миллиона серебряных слитков, которые следовало оплатить звонкой монетой из расчета пятьдесят пять ливров за одну марку. Одновременно свои операции начала Западная компания, отправив в Луизиану шесть кораблей, груженных людьми обоих полов и товарами.
В конце мая регент издал от имени короля указ о всеобщей переплавке монет и значительном увеличении их количества. Парламенту указ не представляли, и он был зарегистрирован лишь на Монетном дворе; это привело к тому, что Парламент восстал против данного указа и 20 июня издал постановление, содержавшее решение обращаться к королю со смиренными увещаниями не только по поводу нарушения формы указа, не зарегистрированного в палате, но и по поводу его последствий, до тех пор, пока король не соблаговолит воздать должное этим ремонстрациям.
Как видим, Парламент незамедлительно воспользовался предоставленным ему правом.
В разгар глубоких разногласий, которые повлекло за собой это противодействие Парламента, герцог Орлеанский нередко давал волю своему горячему характеру. Однажды, устав от всех этих проволочек и козней, он ответил парламентскому чину, явившемуся к нему с увещаниями от имени достопочтенной корпорации:
— Да пошли вы на х..!
— Прикажет ли ваше высочество зарегистрировать этот ответ? — с поклоном спросил чиновник.
Степенное спокойствие чиновника вернуло самообладание принцу, но не помешало регенту собрать совет и заставить его принять постановление, отменявшее постановление Парламента и подтверждавшее необходимость исполнения указа в соответствии с его формой и содержанием.
За этим последовали новые ремонстрации Парламента, подкрепленные увещаниями счетной палаты и высшего податного суда.
Это столкновение повлекло за собой королевское заседание Парламента, на которое парламентские чины отправились в красных мантиях, пройдя так через весь Париж. Однако члены достопочтенной корпорации добились этим лишь того, что всю дорогу за ними следовала толпа шалопаев, кричавших:
— Долой омаров!
Тем временем Дюбуа вернулся в Лондон; на этот раз речь шла о том, чтобы заставить императора присоединиться к договору о Тройственном альянсе и, таким образом, превратить это соглашение в договор о четверном альянсе.
Дюбуа выехал из Парижа, располагая ценными сведениями, которые наверняка были предоставлены ему лордом Стэром и касались всех особ, способных оказать влияние на короля Георга.
В первом ряду этих особ находилась любовница короля, герцогиня Кендал. И потому Дюбуа прибыл в Лондон с грузом модных женских нарядов из Парижа, головных уборов в стиле Адриенны, платьев всякого рода, наилучших благовонных масел, душистой пудры и пр. и пр.; благодаря такой предусмотрительности, уже после первой недели пребывания Дюбуа в Лондоне герцогиня Кендал оказалась полностью предана интересам Франции.
Оставался еще первый из Питтов, предок семьи парламентских деятелей, на протяжении трех поколений стоявшей во главе английской политики. Питт был одним из самых ожесточенных противников союза с Францией.
Дюбуа навел справки о средствах, с помощью которых можно было бы подкупить великого политика, и выяснил, что Питт владеет алмазом весом в шестьсот гран и хочет выручить за него два миллиона. Дюбуа, располагавший неограниченным кредитом, купил этот алмаз и отослал герцогу Орлеанскому, написав ему:
«Я посылаю Вам алмаз, которому Вы наверняка дадите Ваше имя; он лишь на несколько дней опередит договор, которому я, возможно, дам свое имя».
И в самом деле, 2 августа 1718 года был заключен договор между императором, королем Англии и королем Франции; четвертая держава, Голландия, присоединилась к нему лишь 16 февраля 1719 года.
В соответствии с этим договором император, выступая как от своего имени, так и от имени своих наследников, согласился, наконец, отказаться от всех титулов и прав в отношении Испании, при условии, что католический король, со своей стороны, откажется от всех прав и притязаний на владения в Италии и Нидерландах, принадлежавшие прежде Испании, равно как и на маркграфство Финале, а также от сохраненных им прав на возвращение себе Сицилийского королевства; однако ему было дано полное право притязать на герцогства Пармы и Тосканы, в случае если встанет вопрос о наследовании их тронов. Император брал на себя обязательство ввести во владение этими тронами, когда они освободятся, детей испанской королевы; кроме того, новым договором нарушался Утрехтский мир, согласно которому Сицилия была отдана герцогу Савойскому, ибо теперь этот государь должен был передать ее императору, а тот, взамен, заставлял Испанию, завладевшую в предыдущем году Сардинией, уступить Сардинское королевство герцогу.
Десятого ноября герцог Савойский присоединился к договору о Четверном альянсе и согласился взять Сардинию в обмен на Сицилию.
Все эти события шли во вред королю Испании, который, не отрывая взгляда от французского трона, ожидал смерти юного короля, чтобы заявить о своих правах на наследство деда.
И в самом деле, мало того, что король Людовик XV действительно был очень слаб здоровьем, так к тому же еще те самые лица, что распускали слухи об отравлениях, распространившиеся после череды скоропостижных смертей принцев, стали предсказывать близкую смерть юного короля, который, перейдя, как мы уже говорили, в руки регента, оказался теперь в его полном распоряжении. Словно для того, чтобы подтвердить правоту клеветников, ребенок и правда заболел, и, поскольку врачи сочли полезным дать ему рвотного, немедленно пошли разговоры, что король был спасен исключительно благодаря рвотному лекарству, данному вовремя; более того, Париж охватила настолько сильная тревога, что она побудила обычного жителя столицы отправиться в Вену, где при императорском дворе у него был влиятельный друг. Цель этой поездки заключалась в том, чтобы молить императора Карла VI сделать угрожающий жест в сторону Франции, дабы дать понять, что великое семейство монархов едино и что смерть малолетнего короля, которую нельзя будет счесть естественной, станет casus belli[10]. Но удивительнее всего было то, что после нескольких месяцев переговоров это предложение было полностью принято во внимание императором, который сосредоточил запасы провизии в Люксембурге и перебросил несколько войсковых частей к границе.