Страница 17 из 146
Тем временем стало известно о скором прибытии в Париж царя Петра.
Парижанам было чрезвычайно любопытно посмотреть на этого арктического монарха, который сделался плотником в Саардаме, вернулся в Петербург, чтобы с тесальным топором в руках подавить бунт стрельцов, и, наконец, разгромил в Полтаве короля Карла XII, носившего прозвище Северный Лев.
Петр I уже давно хотел повидать Францию; он изъявлял свое желание Людовику XIV в последние годы его царствования; однако король, удрученный недугами, свойственными его возрасту, разоренный войной за Испанское наследство, стыдящийся того, что у нет более возможности кичиться роскошью, присущей первым годам его правления, король, повторяю, как можно учтивее отговорил царя от этого замысла.
И вот в начале 1717 года Петр I решил исполнить свой замысел, отложенный по просьбе Людовика XIV на другое время.
Князь Куракин, его посол, уведомил регента о желании своего повелителя посетить Францию и, опасаясь услышать ту или иную отговорку, одновременно сообщил ему, что государь уже отправился в путь, дабы привести этот замысел в исполнение.
Так что регент не мог воспользоваться какой-нибудь уверткой, как это сделал в свое время Людовик XIV, и, поскольку прибытие царя было не за горами, отправил навстречу ему, в Дюнкерк, где его следовало ожидать, маркиза де Неля и г-на де Либуа, ординарного дворянина королевских покоев, вместе с каретами короля.
Был дан приказ встречать царя при его сходе на берег, оплачивать его путевые расходы и повсюду оказывать ему те же самые почести, какие полагались королю.
Кроме того, навстречу царю отправился маршал де Тессе, который встретил его в Бомоне и сопроводил в Париж, куда они прибыли 7 мая.
Царь был высок ростом, хорошо сложен, довольно худощав и смугл; его отличал свежий цвет лица; у него были большие живые глаза, пронзительный взгляд, порою свирепый, особенно когда по лицу его пробегала судорога, искажавшая всю его внешность и объяснявшаяся тем, что в детстве его пытались отравить; тем не менее, когда он хотел быть приветливым с кем-либо, лицо его делалось улыбающимся и достаточно доброжелательным, хотя во внешности царя всегда сохранялась некоторая толика сарматского величия.
Движения его были порывистыми и стремительными, нрав кипучим, страсти неистовыми; сложившаяся у него привычка к неограниченной власти приводила к тому, что его желания, причуды и прихоти быстро сменяли друг друга и не допускали никакого стеснения, что бы ни было его причиной — время, место или обстоятельства; порой, устав от наплыва визитеров, являвшихся к нему, он одним словом, одним жестом выпроваживал их или же покидал и отправлялся туда, куда его призывало любопытство; и если в это время его кареты еще не были запряжены, он садился в первый попавшийся экипаж, будь то даже фиакр.
Как-то раз, не найдя никакой другой кареты, он взял экипаж маршальши де Матиньон, приехавшей повидать его, и отправился в Булонский лес; в подобных случаях, а повторялись они часто, маршал де Тессе и телохранители царя опрометью мчались вслед за ним.
В конце концов было решено всегда держать его кареты и лошадей наготове, что и было неукоснительно исполнено.
Тем не менее в других обстоятельствах он обнаруживал определенное знание этикета; так, при всем его нетерпеливом желании поскорее осмотреть Париж, он заявил, что не выйдет из дома, пока не дождется визита короля.
Ну а поскольку никто не хотел оставлять царя узником надолго, уже на другой день после его приезда в Париж ему нанес визит регент.
Едва царю доложили об этом, он вышел из своего кабинета, сделал несколько шагов навстречу регенту, обнял его, а затем, указав ему рукой на дверь кабинета, тотчас повернулся и вошел туда первым, опережая регента и князя Куракина; там были заранее приготовлены два кресла: царь занял одно из них, регент сел в другое; князь Куракин, служивший им переводчиком, остался стоять на ногах.
После получасового разговора царь поднялся, затем, выйдя из кабинета, остановился в том самом месте, где прежде встретил регента, и, в то время как тот, удаляясь, отвесил ему низкий поклон, ответил на него лишь кивком головы.
Десятого мая, в понедельник, императору в свой черед нанес визит король; услышав шум подъехавшего экипажа, царь спустился во двор, встретил короля у дверцы кареты, а затем бок о бок с ним, причем король шел справа, направился в покои, где предложил королю правое кресло, а сам сел в левое. Посидев несколько минут, царь встал, взял короля на руки и с умиленными глазами, в порыве явно выраженной нежности несколько раз поцеловал его.
Впрочем, король, которому было всего лишь семь лет и несколько месяцев, ничуть этому не удивился; он обратился к царю с коротким приветствием и охотно принимал ласки императора; расставаясь, оба государя соблюдали тот же церемониал, что и при встрече, и на пути к карете царь шел слева от короля, неизменно выказывая при этом свое равное с ним положение.
На другой день, 11 мая, царь нанес ответный визит королю; предполагалось, что король встретит его у дверцы кареты, но, едва завидев у входа во дворец Тюильри юного государя, царь выпрыгнул из кареты, бросился к нему, взял его на руки, поднялся так вместе с ним по лестнице и отнес его в дворцовые покои; там все происходило точно так же, как и накануне, за исключением того, что на этот раз царь все время находился справа от короля, а не наоборот.
Въехав в Париж, царь вначале прибыл в Лувр, где для него были приготовлены покои королевы, полностью обставленные и прекрасно освещенные, однако он счел их чересчур красивыми и снова сел в карету, потребовав, чтобы ему предоставили частный особняк. Тогда его отвезли во дворец Ледигьер вблизи Арсенала, и там он обнаружил покои столь же красивые и столь же богато обставленные, как и в Лувре.
Так что он примирился с досадной необходимостью жить в чересчур роскошных покоях, приказал вынуть из обозного фургона свою походную койку и установить ее в гардеробной.
На Вертона, одного из дворецких короля, была возложена обязанность утром и вечером накрывать царю стол на сорок кувертов, и это не считая второго стола для офицеров его свиты и третьего — для его слуг.
После того как король нанес визит царю, а затем принял его у себя, царь объездил весь Париж, заходя в лавки и мастерские, расспрашивая ремесленников, осматривая мануфактуру Гобеленов, Обсерваторию, Ботанический сад, кабинеты механики, галерею рельефных планов, дом Инвалидов; он бросил пренебрежительный взгляд на бриллианты короны, но остановился на целый час, чтобы побеседовать с плотниками, строившими Поворотный мост.
Что же касается его наряда, то он был крайне прост и состоял из барканового кафтана, перехваченного широким поясом, с которого свисала сабля, короткого парика с буклями и мешочком на затылке, ненапудренного и едва доходившего до плеч, и рубашки без манжет. Приехав в Париж, он заказал себе парик; парикмахер принес ему парик, сделанный по моде, то есть длинный и густой; царь даже не дал себе труда сказать ему, что он хотел получить вовсе не такой парик, и, взяв ножницы, остриг его до нужной формы.
Среди всех этих прогулок царя охватило желание посетить Сен-Сир; он осмотрел все учебные комнаты и велел рассказать ему о занятиях воспитанниц; затем внезапно, пожелав увидеть г-жу де Ментенон, он поднялся в ее покои, после чего, не обращая внимания на возражения ее служанок, заявивших ему, что госпожа лежит в постели, прошел до ее спальни и, поскольку полог ее кровати и оконные занавеси были закрыты, вначале отдернул занавеси, потом полог, с любопытством рассмотрел ее и через несколько минут вышел, не сказав ей ни слова.
Он посетил Сорбонну и, увидев гробницу кардинала Ришелье, кинулся к ней, обнял статую министра Людовика XIII и воскликнул:
— Я отдал бы половину моей державы такому человеку, как ты, дабы он помог мне управлять другой ее половиной!
Затем настал черед Монетного двора; изучив устройство чеканочного пресса и его действие, царь присоединился к работникам, чтобы отчеканить какую-то медаль; тотчас же изготовленная, эта медаль была показана ему.