Страница 99 из 192
Приехав в замок Сен-Жермен, которому с этого времени предстояло стать резиденцией августейших беглецов, королева Англии оказалась окружена такой же свитой, какую имела при жизни королева Франции. Кроме того, она нашла на туалетном столике кошелек с десятью тысячами луидоров. На другой день прибыл ее муж, и в тот же день был улажен вопрос о его свите. Яков II получил такой же придворный штат, как у французского короля, таких же гвардейцев, а также годовое содержание размером в шестьсот тысяч ливров.
Мало того, Людовик XIV тотчас же занялся восстановлением его на престоле. К несчастью для Якова II, в разгар этих приготовлений французский король опасно заболел.
Хотя Людовику XIV не было еще пятидесяти лет, он начал ощущать первые признаки приближающейся старости. Он уже испытал несколько приступов подагры, как вдруг двор напугало более серьезное недомогание короля: у него открылся свищ. Эта болезнь представлялась весьма опасной, ибо в те времена хирургия была далеко не такой развитой, как в наши дни. Королевский хирург Феликс, опытный для своего времени медик, затворился в Отель-Дьё и на протяжении целого месяца производил опыты над несчастными больными, которых ему привозили из всех больниц Парижа. Когда Феликс почувствовал, что нужный уровень мастерства им приобретен, он известил короля о необходимости приготовиться к операции. Впрочем, о болезни короля никто толком ничего не знал, и об опасности, которая ему угрожала, были осведомлены только четыре человека: г-жа де Ментенон, Лувуа, Феликс и дофин.
И в самом деле, в тот момент, когда европейская коалиция, так называемая Аугсбургская лига, душой которой был новый английский король Вильгельм III, готовилась к войне с Людовиком XIV, известие о том, что французский король неспособен встать во главе своих войск, как он это делал прежде, могло придать его врагам огромную уверенность в себе и усилить их решимость. И потому в то самое время, когда четыре человека дрожали за жизнь августейшего больного, дофина получила приказ продолжать свои приемы и давать балы, как если бы король был совершенно здоров.
Операция была произведена в присутствии этих четырех доверенных лиц: г-жа де Ментенон стояла возле камина; маркиз де Лувуа, стоя у кровати, держал короля за руку, а дофин расположился у его ног; Феликс ходил взад и вперед и делал необходимые приготовления. Операция оказалась чрезвычайно удачной: король ни разу не вскрикнул и, когда процедура была завершена, пожелал показаться придворным.
Таким образом, Франция узнала о выздоровлении своего короля одновременно с известием о его болезни и опасности, которой он подвергался.
Между тем мир, возможно, и не был бы нарушен, если бы не одно ничтожное событие, доказавшее, на какой тонкой нити держится спокойствие народов. Людовик XIV, не довольствуясь сооружением Версаля, приказал построить еще и Трианон. Ленотру было поручено разбить там сады в стиле, совершенно отличном от стиля садов роскошного светила, лишь спутником которого был Трианон.
Король по-прежнему питал страсть к строительству и испытывал потребность руководить им лично. И вот однажды, когда он в сопровождении Лувуа, занявшего после Кольбера должность главноуправляющего королевскими постройками, осматривал строившийся Трианон, ему показалось, будто одно из окон не гармонирует с другими. Он тотчас сказал об этом Лувуа, но тот, желая поддержать свое достоинство главноуправляющего, возразил, что у него по поводу этого окна никаких замечаний нет. Однако короля было не так просто переубедить: на другой день он снова отправился в Трианон, встретил там Ленотра и, подведя его к окну, ставшему предметом разногласий, попросил быть судьей в своем споре с министром. Ленотр, в равной степени опасавшийся поссориться как с одним, так и с другим, долго отпирался, воздерживаясь высказывать сколько-нибудь определенное мнение. Тогда король приказал ему обмерить окно, которое, по его утверждению, было меньше остальных; Ленотр нехотя взялся за дело, в то время как Лувуа громко ворчал, а король нетерпеливо прохаживался; в результате обмера выяснилось, что Лувуа ошибся. Король, до этой минуты сдерживавший свой гнев, разошелся вовсю и заявил своему министру, что начал уставать от его упрямства и что стало большой удачей, что он сам явился на стройку, ибо, если бы случай не привел его сюда, Трианон был бы построен вкривь и вкось.
Эта сцена произошла на глазах придворных и рабочих, так что Лувуа, тем более оскорбленный, что выговор был сделан ему в присутствии многих свидетелей, вернулся к себе в полной ярости и воскликнул:
— Я погиб, если мне не удастся занять чем-нибудь человека, который впадает в гнев из-за такой безделицы! Только война может отвлечь его от этих построек, и, черт побери, раз уж она так нужна и ему, и мне, он ее получит!
XLV. 1691 — 1695
Всеобщая война. — Вторичное опустошение Пфальца. — Маршал де Люксембург. — Маршал де Дюра. — Дофин. — Катина. — Взятие Филипсбурга. — Выигранные и проигранные сражения. — Принц Евгений. — Последствия гражданской войны в Севеннах. — Ужасный конец аббата дю Шела́. — Смерть принца де Конде. — Борьба между г-жой де Ментенон и Лувуа. — Король и министр. — Сцена с каминными щипцами. — Караул, поставленный не лучшим образом. — Прогулка и монолог. — Смерть Лувуа. — Раскрытие причин его смерти. — Испанская королева умирает от яда.
Так что Европа вновь была отдана во власть всеобщей войны, и произошло это по той причине, что одно из окон Трианона оказалось меньше, чем другие, и король имел несчастье взять верх в споре со своим министром.
Вот каковы были итоги этой войны.
На море произошло два сражения: одно у мыса Бевезьер,[69] выигранное Турвилем, другое у мыса Ла-Хог, выигранное адмиралом Расселом.
В Италии возобновились военные действия и была одержана победа в битве при Стаффарде, вследствие чего Виктор Амедей II лишился Савойи и большей части крепостей в Пьемонте, однако с помощью Австрии, то есть с помощью четырех тысяч человек под началом принца Евгения, герцог снова начал войну, театром которой были горы, лощины и ущелья и которой так хорошо соответствовали его земля и его гений. Принц Евгений заставил французов снять осаду с города Кунео, а герцог Баварский, прибыв со свежими подкреплениями, вынудил нас отступить за Альпы.
Именно тогда в Париже впервые победоносно прозвучало имя сына графини Суассонской. Предназначенный в юности к духовному званию, он отказался от церковной карьеры и отправился воевать с турками. По возвращении из этого крестового похода, где он завоевал славу, принц попросил Людовика XIV дать ему полк, но тот ответил отказом. И тогда принц написал Людовику XIV письмо, где было сказано, что, поскольку король отказывается использовать его на своей службе, он идет служить императору. Людовик XIV посмеялся над письмом Евгения, которое он счел проявлением необычайной дерзости молодого человека, и в тот же вечер, показывая во время карточной игры это письмо Вильруа, кому этот самый принц Евгений причинил впоследствии столько беспокойства, с насмешкой произнес:
— Не кажется ли вам, что я не так уж много на этом потерял?
В Испании маршал де Ноайль взял Уржель, проложив себе этим путь в Арагон, а граф д’Эстре бомбардировал Барселону.
На Рейне, за неимением принца де Конде, умершего за три года до этого, и Креки, умершего в предыдущем году, вести кампанию было поручено Анри де Дюрфору, маршалу де Дюра, под начальством монсеньора дофина, сына Людовика XIV. Среди прочих генералов в этой армии находились Катина и Вобан; последнему из них предстояло руководить осадой Филипсбурга, где дофин должен был пройти боевое крещение. Перед отъездом дофина в армию король вызвал его к себе и сказал ему:
— Сын мой, посылая вас командовать моими войсками, я даю вам возможность проявить ваши достоинства. Покажите же их всей Европе, дабы, когда меня не будет на свете, никто не догадался, что король умер!