Страница 95 из 192
С того времени, как ему минуло тридцать пять лет, он всегда носил коричневатого оттенка кафтан с небольшой вышивкой, но никогда не расшитый снизу доверху; иногда этот кафтан был украшен золотыми пуговицами, иногда отделан черным бархатом; его камзол, либо красный, либо синий, либо зеленый, всегда был с обильной вышивкой; король никогда не носил перстней, и если на нем и были драгоценные камни, то лишь на пряжках башмаков, подвязках и шляпе. Вопреки обычаю других королей, своих предшественников, голубую орденскую ленту он всегда носил под камзолом, за исключением свадеб и других торжеств, когда он надевал поверх кафтана очень длинную ленту, сплошь унизанную драгоценными камнями: их было там миллионов на восемь или десять.
Этот этикет, раз и навсегда установленный и неукоснительно соблюдавшийся во всем, за исключением постов и говений, которые были отменены, когда Людовику XIV исполнилось шестьдесят пять лет, оставался в ходу до того дня, когда король слег в постель, с которой он уже не поднялся.
XLIV. 1685 — 1690
Кальвинисты и католики. — Притеснения, предшествовавшие отмене Нантского эдикта. — Каково было участие г-жи де Ментенон в этих притеснениях. — Отмена Нантского эдикта. — Аббат дю Шела́. — Его мученичество. — Его посылают в Севенны. — Его жестокости. — Замысел брака Людовика XIV и г-жи де Ментенон. — Сопротивление дофина. — Колебания короля. — Брак заключен. — Сонет герцогини Бурбонской. — Письмо Карла II. — Характер этого государя. — Восшествие на престол Якова II. — Его необдуманное поведение. — Принц Оранский свергает с престола своего тестя. — Яков II и его семья находят убежище во Франции. — Возвращение Лозена. — Аугсбургская лига. — Болезнь Людовика XIV. — Трианонское окно.
С начала 1685 года в уме новой фаворитки зрели одновременно две важные идеи: отмена Нантского эдикта и вступление в брак с королем.
Отмена Нантского эдикта произошла раньше бракосочетания, и потому вначале мы займемся именно этим событием.
Эта отмена, ставшая, без сомнения, следствием влияния г-жи де Ментенон и отца Ла Шеза, замышлялась, по-видимому, очень давно: ее страшился Генрих IV, о ней мечтал Ришелье. Генрих IV предвидел ее и потому, помимо свободы совести, дарованной им своим бывшим единоверцам, он подарил им несколько сильных крепостей, которые в случае гонений на кальвинистов могли послужить для них убежищами. Однако порядок действий врагов реформированной религии был противоположен тому, какой предвидел победитель сражения при Арке: они сначала отняли у гугенотов их крепости, а затем уничтожили эдикт. Вспомним осаду Ла-Рошели и знаменитое высказывание Бассомпьера, гугенота, сражавшегося против гугенотов и сказавшего:
— Вы увидите, что у нас достанет глупости взять Ла-Рошель!
И действительно, одна за другой все кальвинистские крепости были захвачены, и в конце 1657 года, то есть при кардинале Мазарини, вследствие бунта, случившегося в Ниме, этом вечном центре религиозной борьбы, уже вот-вот должны были начаться те жестокие гонения, какие развернулись во всю силу позднее, как вдруг о том, что происходит на Юге Франции, стало известно по другую сторону Ла-Манша, и Кромвель сделал в конце очередной депеши, адресованной кардиналу, следующую приписку:
«Я узнал о народных волнениях в Лангедоке, в городе, носящем название Ним; прошу Вас, пусть все обойдется там без пролития крови и со всей возможной мягкостью».
К счастью для гугенотов, Мазарини в ту пору нуждался в Кромвеле. И потому казни были отменены и власти ограничились притеснениями.
Дело в том, что эта война на Юге, одним из эпизодов которой предстояло тогда стать драгонадам, велась уже очень давно. Более трехсот лет любое действие на этой несчастной земле, пропитанной кровью как гугенотов, так и католиков, вызывало противодействие. Альбигойцы, в сущности говоря, были предтечами протестантов. Каждый подъем и спад этой борьбы нес на себе отпечаток характера партии, одерживавшей в тот момент победу. Если победителями становились протестанты, то их мщение было открытым, зверским и яростным; если же верх брала католическая партия, то чинимые ею расправы были тайными, лицемерными и гнусными.
Победив, протестанты разрушали церкви, сносили монастыри, совершали насилия над монахинями, изгоняли монахов и жгли распятия; сняв с виселицы труп какого-нибудь преступника, они распинали его на кресте, протыкали ему бок, надевали на голову венец, а затем выставляли этот крест на рыночной площади, изображая тем самым в издевательском виде Иисуса на Голгофе.
Одержав победу, католики действуют более скрытно: они взимают контрибуции, требуют возмещения ущерба и, терпя разорение при каждом поражении, после каждой победы становятся еще богаче, чем прежде.
Гугеноты орудуют при свете дня, под барабанный бой разрушают дома своих врагов, прямо на городских площадях переплавляют церковные колокола на пушки, греются у костров, в которых пылают разломанные кресла каноников, вывешивают на дверях кафедральных соборов свои тезисы и превращают храмы в скотобойни и свалки.
Католики предпочитают темноту, мрак становится их сообщником, ночь служит их защитницей; они двигаются бесшумно, украдкой входят в приотворенные двери, и число их оказывается куда больше, чем оно было, когда они из этих дверей выходили; они назначают епископа председателем городского совета, ставят иезуитов, появившихся вслед за ними, во главе коллежей и, постоянно поддерживая сношения с двором и имея поддержку короля, ставят гугенотов вне его защиты, чтобы в дальнейшем поставить их вне закона.
И вот в 1630 году, то есть всего лишь через двадцать лет после смерти Генриха IV, городской совет Шалона-на-Соне принимает решение, что ни один протестант не будет допущен к изготовлению товаров, которые производит город.
В 1643 году, то есть спустя пол года после восшествия Людовика XIV на престол, парижские белошвейки устанавливают правило, согласно которому дочери и жены гугенотов недостойны добиваться совершенства в этом почтенном ремесле.
В 1654 году, то есть через год после своего совершеннолетия, Людовик XIV дозволяет обложить город Ним податью в четыре тысячи франков на содержание католической и протестантской больниц, и, вместо того чтобы просто возложить обязанность оплачивать издержки той и другой больницы на приверженцев того и другого вероучения, он приказывает, чтобы этот налог собирали со всех жителей поровну, так что протестанты, которых в тот момент в городе было вдвое больше, чем католиков, оказываются перед необходимостью оплачивать не только расходы своей больницы, но и часть расходов больницы своих врагов. 9 августа того же года городской совет издает указ, согласно которому все городские консулы должны быть исключительно католиками; указом от 16 декабря протестантам запрещается направлять к королю депутации. Наконец, указом от 20 декабря определено, что попечителями больниц могут быть только католики.
В 1662 году протестантам предписывается хоронить своих умерших только на рассвете или после наступлении ночи; особая статья закона, касающегося погребения, ограничивает число родственников или друзей, которые могут следовать в похоронном шествии.
В 1664 году парламент Руана запрещает галантерейщикам нанимать протестантов на работу либо в учение.
В 1665 году правило, относящееся к галантерейщикам, распространено и на золотых дел мастеров.
В 1666 году распоряжением короля, которое упорядочивает парламентские указы, устанавливается, что должности консульских регистраторов и секретарей городских общин могут занимать исключительно католики, однако к должностям часовщиков, привратников и прочим муниципальным должностям такого рода протестанты могут быть допущены наравне со всеми (ст. 29); что если процессия, в которой несут Святые Дары, проходит мимо храма тех, кто исповедует так называемую реформированную веру, то они должны прервать пение своих псалмов, пока вышеуказанная процессия не скроется из виду (ст. 31); и, наконец, что протестантам надлежит смириться с тем, что в праздничные дни городские власти натянут перед их домами и прочими принадлежащими им строениями полотнища и стенные ковры (ст. 32).