Страница 65 из 192
Мадемуазель де Монпансье была последней оппозиционной силой, остававшейся при дворе; она являлась воплощением исчезнувшей Фронды и едва ли не нового общества. Выйдя замуж за принца крови, Великая Мадемуазель придала бы прошлому значение, которое могло бы отразиться в будущем; выйдя же замуж за Лозена, она осталась бы богатейшей наследницей во Франции, но из положения принцессы крови опустилась бы в положение жены простого дворянина.
Кстати, в это самое время ушел из жизни человек, сыгравший одну из главных ролей в этой уже подзабытой Фронде, и нам представился теперь случай сказать о нем последнее слово.
Речь идет о генерал-адмирале Франции, г-не де Бофоре.
Герцог де Бофор был послан Людовиком XIV на помощь Кандии, которую осаждали турки. Но, дабы не поссориться с турецким султаном, французский король заменил свой собственный флаг на кораблях экспедиции флагом его святейшества.
Флот герцога де Бофора вышел из Тулона 5 июня 1669 года, и, если не считать сильного северо-западного шквала вблизи Йерских островов, сломавшего мачты на фрегате «Сирена», плавание проходило при великолепной погоде; 17 июня флот встретил около Морейского мыса четырнадцать венецианских кораблей с лошадьми, предназначенными для французской кавалерии.
Подойдя к Кандии, эскадра стала на якорь на довольно скверном рейде, открытом с севера и расположенном под стенами города; рейд этот назывался Ла-Фосс. Турки владели уже всем островом, кроме его столицы.
Причалив в свое время к острову, еще принадлежавшему тогда христианам, Ахмет-паша с помощью притчи предрек это постепенное вторжение турок. Бросив свою саблю на середину широкого ковра, он спросил тех, кто его окружал:
— Кто из вас достанет мой ятаган, не ступая на ковер?
Поскольку до ятагана нельзя было дотянуться рукой, никому и в голову не пришло попытаться сделать это, и все ответили, что такое невозможно.
И тогда Ахмет-паша, взявшись за край ковра, стал постепенно сворачивать его и делал это до тех пор, пока ятаган не оказался на таком расстоянии, что его можно было достать рукой; затем, так и не ступив, в самом деле, на ковер, он взял в руки ятаган и промолвил:
— Вот так, шаг за шагом, я со временем покорю Кандию![34]
С наступлением ночи герцог де Бофор вместе со своими высшими офицерами направился к г-ну де Сент-Андре Монбрёну, командовавшему крепостью. Город представлял собой лишь кучу развалин.
Объяснение между генерал-адмиралом и маркизом де Сент-Андре было тяжелым. Никто в Европе даже не догадывался о том, в какое состояние неверные привели Кандию. Посол, просивший помощи у Франции, утверждал, что город защищает гарнизон из двенадцати тысяч человек, в то время как их оставалось не более двух с половиной тысяч.
Тем не менее французское подкрепление, явившееся с такой помпой, не могло ограничиться лишь тем, чтобы выдерживать осаду, заперевшись в городе: честь французского флага требовала сражения.
Атаку было решено начать в ночь с 24 на 25 июня.
Ночи с 20 по 23 июня были использованы на то, чтобы произвести высадку войск.
Последний военный совет собрался 24 июня, в семь часов вечера.
В три часа утра состоялась вылазка. Командовали ею герцог де Бофор и г-н де Навайль.
Первую атаку возглавил г-н де Дампьер: его солдаты застали турецких солдат погруженными в сон, так что вначале можно было поверить в скорую победу.
Но, обратившись в бегство, турки подожгли фитили несколько пороховых бочек, которые взорвались в рядах победителей.
Тотчас же разнесся слух, что везде устроены минные подкопы, и чувство гордости, которое испытали французские солдаты при виде победы, одержанной ими столь легко, сменилось паническим страхом. Герцог де Бофор и г-н де Навайль увидели беглецов, возвращавшихся к ним с криками «Спасайся, кто может!».
И тогда герцог де Бофор и г-н де Навайль вместе со всеми, кто находился рядом с ними, бросились вперед, крича «Стой!» и нанося беглецам удары то плоской стороной своих шпаг, то их острием.
Но ничто не могло помочь: страх был так велик, что свежие войска, вместо того чтобы остановить беглецов, были вовлечены ими в бегство.
Однако герцог де Бофор был не из тех людей, кто мог, подобно другим, обратиться в бегство. Среди общего беспорядочного отступления он собрал около себя несколько дворян и, подняв шпагу, воскликнул:
— Ну же, господа! Покажем этим подлым безбожникам, что есть еще во Франции люди, которые умеют умирать, если не могут победить!
С этими словами он врезался в ряды турок и скрылся в них.
Вот и все. Никто никогда больше не видел герцога де Бофора, никто никогда больше не слышал о нем, и, несмотря на все предпринятые шаги, никаких вестей о его судьбе получить не удалось.
XXXVIII. 1669
Обиды Людовика XIV на Соединенные провинции. — Замысел союза Франции с Англией. — Принцесса Генриетта выступает в роли посредницы. — Успех ее миссии. — Недовольство его королевского высочества. — Обиды герцогини Орлеанской на мужа. — Шевалье де Лоррен. — Король вступается за герцогиню Орлеанскую. — Гнев герцога Орлеанского. — Болезнь принцессы. — Она считает себя отравленной. — Мнение врачей. — Последние минуты принцессы. — Поведение его королевского высочества. — Визит короля. — Кончина принцессы. — Преступление раскрыто. — Король проявляет снисходительность.
Мирный договор, заключенный в Ахене, приблизил границы Франции к Голландии, и Голландия с определенным беспокойством взирала на успехи такого опасного соседа, каким был Людовик XIV. И у нее были причины беспокоиться, поскольку французский король искал лишь предлога, чтобы обойтись как с врагом со своим прежним союзником. Эта искусственная земля, отвоеванная у болот и песчаных наносов; этот флот, настолько огромный, что в портах Индии на двадцать голландских кораблей приходился лишь один французский; эти корабельные верфи, тянувшиеся от одного конца Зюйдер-Зедо другого, чересчур сильно искушали короля, чтобы Людовик XIV, по натуре своей питавший огромную слабость к богатствам такого рода, мог устоять перед подобным искушением.
С другой стороны, вес, который приобрели голландцы благодаря своему вмешательству в борьбу между Францией и Испанией, давал им преувеличенное представление о своих силах. Их печатные станки выпускали в свет по пять-шесть памфлетов в месяц, из которых по крайней мере два-три были направлены против Франции. В одном из памфлетов говорилось, что это голландцам Европа обязана миром и что Людовик XIV был бы побежден, если бы Голландия не пришла ему на помощь, побудив к немедленному подписанию мирного договора. В Гааге и Амстердаме открыто чеканились медали, на которых величие французского короля не всегда чтилось. На одной из них было изображено бледное и неприметное солнце, сопровождаемое надписью «In conspectu тео steti sol».[35] А ведь это солнце «nec pluribus impar», то есть первенствующее над всеми, это солнце, которому предстояло набирать силы, по мере того как оно поднималось в небе, это солнце было гербом, выражающим имя его владельца, явным символом великого короля. Таким образом, оскорбление было не только очевидное, но и прямое.
В обычных обстоятельствах все подобные обиды были слишком мелкими и ничтожными, для того чтобы служить поводом для объявления войны, но в исключительных обстоятельствах, когда такие поводы искали, ничего другого и не требовалось. Решение о войне, заранее принятое в голове Людовика XIV, вскоре было принято и в королевском совете.
Первая мера предосторожности, которую следовало принять в подобном случае, состояла в том, чтобы заручиться нейтралитетом Испании и союзом с Англией. Так что маркиз де Виллар был послан в Мадрид, имея поручение разъяснить испанскому кабинету, какую выгоду принесет Испании ослабление мощи Соединенных провинций, ее старинного врага. Что же касается английского короля Карла II, то к нему было решено отправить посла совсем иного рода.