Страница 64 из 192
Тем не менее эта неделя не пропала даром. Лозен, догадываясь, что г-жа де Монтеспан обольщала его лживыми обещаниями, употребил все это время на то, чтобы стать любовником ее горничной. Доведя отношения с ней до той точки, когда девушка уже ни в чем не могла ему отказать, он потребовал, чтобы она спрятала его под кроватью своей госпожи в то самое время, когда король, который, как мы видели, проводил все ночи у своей жены, придет в обычный для него час к г-же де Монтеспан.
Людовик XIV имел привычку наносить свои любовные визиты около трех часов пополудни. В половине третьего камеристка провела Лозена в спальню г-жи де Монтеспан, и он занял свое место.
Ждать пришлось недолго. Едва он задернул занавески кровати, в спальню вошли король и г-жа де Монтеспан и расположились так близко от Лозена, что ему было слышно каждое слово из того, о чем они говорили.
Случай послужил тому, кто подслушивал их, как нельзя лучше. Разговор зашел о нем, и Лозену стало известно все: предательство Ньера, страх Лувуа и, главное, малое рвение, проявленное фавориткой в том, чтобы посодействовать его интересам.
Стоило бы Лозену пошевелиться, он погиб бы навсегда. Поэтому он пребывал в полной неподвижности и едва дышал все то время, пока король и г-жа де Монтеспан оставались в комнате, то есть более двух часов; затем, когда Людовик и его любовница покинули спальню, он в свой черед вышел оттуда, привел себя в порядок, а затем вернулся и расположился у дверей г-жи де Монтеспан, которая в это время была занята балетной репетицией.
Наконец она вышла и увидела дожидавшегося ее Лозена. Проситель самым учтивым образом предложил ей руку и поинтересовался у фаворитки, достало ли у нее предупредительности подумать о нем во время визита, который нанес ей король.
И тогда г-жа де Монтеспан принялась перечислять все добрые слова, которые, по ее уверениям, она сказала о нем королю, и которые, по ее мнению, непременно должны были произвести на его величество отличное впечатление. Пюигийем дал ей возможность запутаться в собственной лжи, а затем, когда она сказала все, что ей хотелось сказать, он наклонился к ее уху и прошептал:
— Во всем этом есть одна маленькая загвоздка!
— И какая же? — спросила г-жа де Монтеспан.
— Дело в том, что все, сказанное вами, это ложь от начала до конца! Вы лгунья!
Госпожа де Монтеспан вскрикнула и хотела высвободить свою руку, но Лозен удержал ее почти насильно.
— О, подождите по крайней мере, пока я не докажу вам, что говорю правду!
И он рассказал ей от начала до конца все, что говорилось и делалось в ее спальне в то время, когда король и г-жа де Монтеспан полагали, что их там никто не видит и не слышит.
Этот рассказ настолько взволновал г-жу де Монтеспан, что, войдя в балетный зал, она лишилась чувств.
Король в испуге бросился к ней, и Лозен, словно из почтения, удалился. Вечером г-жа де Монтеспан рассказала всю эту историю своему царственному любовнику.
Король пришел в ярость, но, поскольку ему не было известно, откуда Лозен мог узнать подробности его встречи с г-жой де Монтеспан, он ограничился тем, что при встречах с Лозеном всегда поворачивался к нему спиной. Однако Лозен был не тем человеком, от которого можно было так дешево отделаться. Он подстерегал Людовика XIV, и, поскольку у него было право входить в покои короля, однажды утром ему удалось оказаться с ним наедине. И тогда, подойдя к нему, он сказал:
— Государь, я всегда полагал, что каждый дворянин обязан держать данное слово и что звание короля является лишь дополнительной причиной поступать именно так. По-видимому, я ошибался.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Людовик XIV.
— Я хочу сказать, что вы, ваше величество, вполне определенно обещали мне должность главнокомандующего артиллерией, однако так мне ее и не дали.
— Это правда, — сказал король, — я вам ее обещал, но с условием, что вы об этом никому не скажете. Однако вы не сохранили тайну!
— Ну что ж! — ответил Лозен. — Раз так, мне остается лишь одно: переломить свою шпагу, чтобы у меня никогда больше не возникало желания служить государю, который столь постыдно не исполняет своего обещания!
И, исполняя угрозу на деле, Лозен вынул свою шпагу из ножен, переломил ее на колене и бросил оба обломка к ногам короля.
Лицо Людовика XIV побагровело от гнева. Он поднял на наглеца трость, которая была у него в руке, но почти сразу же одумался и бросился к окну.
— О, нет! — воскликнул он, открывая окно. — Никто не сможет сказать, что я ударил палкой дворянина!
И, выбросив в окно трость, он вышел из комнаты.
На другой день Лозена препроводили в Бастилию. В тот же день артиллерия была вверена графу де Люду.
Однако влияние Лозена на Людовика XIV было настолько велико, что по поручению короля в Бастилию отправился его главный гардеробмейстер, чтобы предложить арестованному взамен должности, которую его величеству не удалось ему дать, место командира королевской гвардии, освободившееся после ухода с него герцога де Жевра, который купил у графа де Люда его должность первого дворянина королевских покоев; однако Лозена пришлось упрашивать, чтобы он принял это предложение. Тем не менее в итоге он дал согласие занять предложенное ему место, вышел из Бастилии, явился с поклоном к королю, вступил в свою новую должность, принеся присягу, и оставил должность главнокомандующего драгунами.
Через две недели все пошло по-старому, Лозен получил дополнительно роту из сотни дворян военной свиты короля, которой некогда командовал его отец, и был произведен в генерал-лейтенанты.
Но это еще не все; мы уже говорили, что княгиня Монако была какое-то время любовницей короля, но не сказали, что прежде, когда она была еще мадемуазель де Грамон, ее благосклонностью пользовался Лозен. Так что Лозен, который искренне ее любил, не мог простить ей, что она отдалась королю. И вот однажды, приехав в жаркую летнюю пору в Сен-Клу и увидев, что герцогиня Орлеанская сидит прямо на полу, надеясь обрести таким образом прохладу, а рядом с ней, откинув руку назад, полулежит княгиня Монако, ее старшая придворная дама, он, заигрывая с дамами, наступил каблуком сапога на ладонь княгини Монако, сделал на ней пируэт, поклонился принцессе и удалился.
Эта новая дерзость не имела никаких последствий то ли потому, что княгиня Монако ни словом не обмолвилась о том, как болела ее раздавленная рука, то ли потому, что король дорожил своим фаворитом больше, чем своей прежней фавориткой. Так что Лозен с еще большим успехом продолжал свои эксцентричности, как сказали бы в наши дни, и вскоре дошел в своей дерзости до того, что заговорил не только о своей любви к Великой Мадемуазель, двоюродной сестре короля, что было еще терпимо, но и о своем желании жениться на ней.
Это было куда серьезнее истории с должностью главнокомандующего артиллерией, но, ко всеобщему великому удивлению, король согласился на то, чтобы Пюигийем, при всем своем захудалом гасконском дворянстве, стал его двоюродным братом.
Все вопросы, связанные с заключением брака, были решены, и он непременно состоялся бы, если бы Лозен, проявляя свое обычное тщеславие, не отложил свадьбу для того, чтобы заказать ливреи всем своим слугам, и не настаивал на том, чтобы венчание происходило во время королевской мессы.
Это значило чересчур полагаться на свою фортуну, и Лозен был наказан за вызов, брошенный им судьбе. На этот раз уже не Лувуа обратился с увещаниями к королю, а герцог Орлеанский и принц де Конде, и делали они это так умело, что король взял свое согласие назад.
Мадемуазель де Монпансье метала громы и молнии, но Лозен, против всякого ожидания, довольно охотно принес в жертву королю этот достославный брачный союз.
Поспешим сказать, что Людовик XIV вовсе не из дружеских чувств к Лозену и не из благосклонности к кузине дал согласие на столь неравный брак. Нет, человек, сказавший однажды, в минуту политической откровенности, «Государство — это я!», не имел таких слабостей; нет, это согласие, по-разному расцениваемое, было не чем иным, как расчетом.