Страница 47 из 192
Мазарини плутовал в карточной игре; он называл это «пользоваться своими преимуществами» и, при всей своей скупости, играл так, что за одну ночь мог проиграть или выиграть пятьдесят тысяч ливров. Впрочем, как это и должно было быть, он выказывал себя чрезвычайно чувствительным как к выигрышу, так и к проигрышу.
Если дарил он крайне неохотно или даже не дарил вовсе, то, напротив, никогда он не бывал довольнее, чем когда ему случалось получать подарки, и, чтобы добиться этого, он порой прибегал к приемам, присущим исключительно ему.
У кардинала Барберини была изумительная картина Корреджо, которая изображала младенца Иисуса, сидящего на коленях Богоматери и в присутствии святого Себастьяна подающего обручальное кольцо святой Екатерине.[15] Мазарини всегда помнил об этой поразившей его картине, увиденной им в Риме; он не решался попросить ее у Барберини, который, по всей вероятности, ответил бы ему отказом, однако по его просьбе это сделала королева, которой Барберини не посмел отказать. Опасаясь, что по пути с этим шедевром может случиться какая-нибудь беда, в Рим послали нарочного, который, разумеется за счет Барберини, привез картину в Париж, где даритель лично преподнес ее королеве, которая, желая воздать ей заслуженную честь, приказала тотчас же повесить ее в своей спальне. Но, едва только Барберини ушел, Мазарини снял ее со стены и унес это вожделенное сокровище к себе. Однако после смерти Мазарини кардинал Барберини, в намерения которого всегда входило делать подарки престолу, а не министру, явился к королю и обратился к нему с просьбой вспомнить, что эта картина была подарена королеве и, следовательно, принадлежит его величеству. Людовик XIV счел заявление кардинала справедливым, и эта картина была передана королю вместе с тремя другими, которые герцог Мазарини отослал ему, поскольку, по его словам, они изображали обнаженную натуру.
Этими тремя картинами, оскорблявшими целомудрие супруга Гортензии Манчини, были знаменитая «Венера» Тициана, «Венера» Корреджо, а также та самая картина Антонио Карраччи, перед которой останавливался кардинал Мазарини, сетуя, что ему предстоит расстаться с ней.
Вспомним, что этот самый герцог Мазарини, все так же охваченный чувством стыдливости, покалечил однажды молотком все античные статуи, оставленные ему дядей. Королю стало известно об этом кощунстве, и он послал к герцогу Кольбера, чтобы узнать, что могло побудить его к подобному поступку.
— Моя совесть, — ответил на этот вопрос герцог Мазарини.
— Но, господин герцог, — спросил Кольбер, — если дело тут в вашей совести, то почему вы держите у себя в спальне прекрасный гобелен «Марс и Венера», который, на мой взгляд, ничуть не менее непристоен, чем ваши статуи?
— Дело в том, — ответил герцог, — что этот гобелен достался мне от семьи Лапортов, из которой я происхожу, а так как я не ношу более ее имени, то мне хотелось сохранить хоть какой-нибудь принадлежавший ей предмет.
Несомненно, этот довод показался достаточно основательным Людовику XIV, ибо король оставил герцогу гобелены, доставшиеся ему от семьи Лапортов, но отнял у него статуи, доставшиеся ему от семьи Мазарини.
Мы уже не раз говорили выше о некоторых проявлениях скупости кардинала, и в сопоставлении с этими они дадут полную картину.
И потому Мазарини умер, ненавидимый почти всеми: ненавидимый королевой, упрекавшей его за неблагодарность; ненавидимый королем, упрекавшим его за скупость; ненавидимый народом, упрекавшим его за свою нищету.
Эпиграммы, преследовавшие министра на протяжении всей его жизни, во множестве появились, понятное дело, и после его смерти.
Мы приведем лишь некоторые из них:[16]
Свой путь земной закончил кардинал!
И что ж, француз, о нем бы ты сказал?
— Два добрых дела он для нас свершил:
С войной покончил, да и сам почил.
***
Плут Мазарини, к нам придя издалека,
На Лазаря, из притчи бедняка,
Изрядно нищетою был похож;
Но, к королеве оказавшись вхож,
Как тот дурной богач, он вскоре стал богат
И вместо рая путь себе проторил в ад.
***
Преосвященнейший второй уж здесь лежит:
От третьего, дай Бог, судьба нас охранит!
***
Покоится под этим камнем Джульо, великий кардинал.
Прохожий, береги свой плащ, чтоб он его с тебя не снял!
Всех охватило неудержимое желание сочинять эпитафии кардиналу. Поэты, горожане, торговцы — каждый выказывал усердие в этом занятии; не обошлось даже без одного швейцарца, полк которого покойный кардинал распустил и который, проходя мимо его могилы в Венсене, пожелал внести свою долю в эти общие подношения. Он подумал с минуту и вырезал на могильном камне следующее двустишие, которое, по нашему мнению, не хуже всякого другого:
Плут италийский здесь под глыбою почил:
Подлец он был уж тем, что полк мой распустил.
Кто-то еще, не сумев, вероятно, подобрать пары рифм, удовольствовался составлением анаграммы и в имени JULES MAZARIN обнаружил словосочетание ANIMAL SI RUZE.[17]
Ну а теперь, оставив в стороне страсти эпохи и партийную рознь, выскажем суждение о Мазарини с точки зрения итогов его деятельности, а не использованных им средств.
Мазарини продолжал внешнюю политику Генриха IV, то есть стремился к ослаблению мощи Габсбургов. Все средства для достижения этой цели казались ему годными; безбожник в политике, материалист в государственных делах, он не имел ни ненависти, ни любви, ни симпатий, ни антипатий. Любой, кто мог служить его намерениям, был его союзником; любой, кто противодействовал им, становился его врагом. Благо страны стояло у него впереди всего, даже впереди требований короля: Кромвель может помочь ему ослабить Габсбургов, Кромвель может дать ему шесть тысяч солдат, чтобы отвоевать Монмеди, Мардик и Сен-Венан, — министр вступает с ним в переговоры. В качестве награды за союз с ним похититель престола требует изгнать из Франции законных наследников английской короны, и Мазарини изгоняет их, делая исключение лишь для внучки Генриха IV. Он скуп для людей, но ничуть не скуп для дела. И если ему надо сотворить врагов своим врагам, а точнее, врагам Франции, то золото льется рекой.
В течение всего министерства Мазарини война активно продолжается в Нидерландах, Италии и Каталонии. Но, в то время как его генералы побеждают испанцев и имперцев, его агенты ведут переговоры в Амстердаме, Мадриде, Мюнхене и Брюсселе; однако в важных делах он полагается только на себя и самолично ведет переговоры, спорит и заключает соглашения. На переговоры, которые велись на Фазаньем острове, дон Луис де Аро привозит с собой шесть умнейших людей Испании; Мазарини приезжает туда один, противостоит всем, обсуждает параграф за параграфом, фразу за фразой, слово за словом мирный договор в сто двадцать статей; в течение трех месяцев пребывает в борьбе с лучшими политиками того времени; выдерживает двадцать четыре заседания по пять или шесть часов каждое, которые проходят посреди речных туманов и удушливых болотных испарений; подписывает один из самых выгодных мирных договоров, какие когда-либо подписывала Франция; обеспечивает мир Европе, нарушаемый уже пятьдесят лет, и, словно истощив в свершении этого великого общественного дела все свои телесные и умственные силы, приезжает в Париж умереть в то самое время, когда король может сообщить ему, что заключенный при его содействии брак, который ставит Францию в первый ряд мировых держав, благословен Господом и скоро принесет государству наследника престола.