Страница 42 из 192
— Однако, — добавил король, — неплохо было бы узнать мнение кардинала на этот счет.
К счастью для д’Эпине, кардинал, которому не нравилось, что вельможи пристрастились убивать своих слуг, не согласился с мнением короля. Но от судьбы не уйдешь: изгнанный из Франции, этот дворянин отправился в Голландию и стал там любовником принцессы Луизы Богемской. Но Луизы явно приносили несчастье бедному д’Эпине. Младший из братьев принцессы, Филипп, убитый позднее в сражении при Ретеле, подкупил восемь или десять англичан для того, чтобы они напали на д’Эпине, когда тот будет выходить от французского посланника; в итоге англичане нанесли ему столько ударов, что, по словам Таллемана де Рео, их шпаги скрещивались внутри его тела.
Гастон имел от этой Луизон то, что он всю жизнь тщетно желал получить от двух своих законных жен, то есть сына, но, поскольку в связи с д’Эпине у него были сомнения по поводу происхождения этого ребенка, он так и не пожелал признать его. Это ввергло Луизон в такую печаль, что она вступила в монастырь ордена визитанток в Туре, раздав своим подругам все имущество, какое у нее было, как личное, так и полученное в подарок от герцога, и оставив сыну лишь двадцать тысяч ливров, на доходы с которых его следовало содержать до тех пор, пока он не будет признан или же пока он не сможет отправиться на войну, чтобы погибнуть на ней. И действительно, под именем графа де Шарни молодой человек поступил на испанскую службу, стал командующим войсками на побережье Гранады в 1684 году, потом губернатором в Оране и умер в 1692 году, оставив, в свой черед, внебрачного сына, которого, как и его, звали Луи.
Вспомним, что Гастон, овдовев после своего первого брака с мадемуазель де Гиз и находясь в изгнании, тайно женился на принцессе Маргарите Лотарингской. Это было сделано не только вопреки мнению короля, но и вопреки желанию семьи принцессы, так что он увез ее ночью из Нанси, переодетую пажем, который с факелом в руке шел за каретой. И случилось так, что принцесса, которую несколько стеснял ее наряд и которая была довольно неопытна в своей новой должности, криво держала факел; видя это, г-н де Бово, шедший позади нее, сильно пнул ее ногой в зад, воскликнув:
— Верно, этот негодяй пьян! Вы только посмотрите, как он идет и как держит факел!
С тех пор всякий раз, когда г-ну де Бово доводилось видеться с герцогиней, она напоминала ему об этом выговоре, и всякий раз ему приходилось приносить ей извинения.
Надо заметить, что эта славная принцесса не отличалась тонкостью ума, и, когда после смерти Ришелье герцог вернулся вместе с ней во Францию и в Мёдоне их венчали во второй раз, она обливалась слезами, полагая, будто до тех пор жила в смертном грехе. И тогда герцог, желая утешить ее, обратился к своему дворецкому Сен-Реми:
— Но вы-то знаете, что я женился на принцессе Лотарингской?
— Право, нет, — ответил Сен-Реми. — Я знал, что вы спите с ней каждую ночь, но не догадывался, что вы на ней женились.
С возрастом принцесса сделалась болезненной и глуповатой. К тому же она усвоила странную привычку: каждый раз, когда появлялся дворецкий с жезлом в руке, чтобы объявить, что кушать подано, она поспешно выбегала в уборную, предвосхищая тем самым невероятно смешные сцены из «Мнимого больного». Однажды, когда она в очередной раз приготовилась отлучиться подобным образом, Сен-Реми с полнейшей серьезностью остановился посреди комнаты и принялся внимательно разглядывать свой жезл.
— Что это вы там делаете, Сен-Реми? — поинтересовался Гастон.
— Монсеньор, — отвечал дворецкий, — я стараюсь понять, не из ревеня или сенны мой жезл, ибо, попав на глаза герцогини, он тотчас оказывает на нее слабительное действие!
Смерть Гастона Орлеанского не только не произвела большого шума, но и не стала заметной новостью; его не оплакивала дочь, с которой он был в тяжбе; его не оплакивал король, его племянник, который, достигнув сознательных лет, всегда видел в нем врага; его не оплакивали и друзья, каждый из которых мог упрекнуть его в каком-нибудь предательстве.
Впрочем, все взоры и все надежды были обращены тогда к великому событию, которое должно было стать следствием мирного договора, подписанного Мазарини и доном Луисом де Аро.
Как пьесы Мольера, которые в то время начали входить в моду, Фронда заканчивалась женитьбой. Но ведь Фронда и была не чем иным, как трагикомедией.
Без всяких истолкований прошло и важнейшее в политическом отношении событие — капитуляция принца де Конде. Ему суждено было стать последним представителем мятежных и буйных вельмож Средневековья. Торжество над ним Людовика XIV стало торжеством монархии над феодализмом. В их лице противостояли не два человека, а два начала, и одно из них исчезло тогда навсегда.
XXXIV. 1660 — 1661
Свадьба Людовика XIV. — Портрет молодой королевы. — Возвращение королевской семьи в Париж. — Восстановление королевской власти в Англии. — Болезнь Мазарини. — Мнение врачей. — Сетования кардинала. — Необычайная щедрость умирающего. — Насмешки Ботрю. — Последние минуты Мазарини. — Кардинал и его духовник. — Возврат дарственной. — Карточный долг. — Смерть Мазарини. — Его завещание. — Суждение об этом министре. — Его честолюбие. — Его скупость. — Похвальное слово кардиналу.
Третьего июня 1660 года, в присутствии епископа Фрежюсского в качестве свидетеля, дон Луис де Аро вступил от имени короля Людовика XIV в брак с инфантой Марией Терезой, дочерью испанского короля Филиппа IV, в церкви города Фуэнтеррабия.
Королю было тогда двадцать два года. Его невеста была примерно такого же возраста, с разницей в несколько месяцев.
На другой день королева-мать, король Испании и королева-инфанта должны были встретиться на Фазаньем острове. По этому случаю павильон, служивший местом встреч кардинала Мазарини и дона Луиса де Аро, был с большими затратами украшен.
Королева приехала первой; с ней были только герцог Анжуйский, г-жа де Фле и г-жа де Ноайль, поскольку этикет не позволял молодому королю видеть инфанту до назначенного времени.
Свидание между братом и сестрой было чинным и строгим. Анна Австрийская хотела поцеловать короля Испании, но он так далеко откинул голову назад, что, несмотря на все усилия королевы, она так и не смогла дотянуться до нее; и это при том, что они не виделись более сорока пяти лет.
Дон Луис де Аро принес стул королю, своему повелителю, г-жа де Фле принесла еще один королеве; оба этих стула поставили на середине черты, проведенной по полу павильона и обозначавшей границу двух королевств; инфанта села на двух подушках возле своего отца.
После кратковременной беседы, темой которой послужила война, кардинал Мазарини прервал их величества, сказав им, что у двери павильона стоит какой-то незнакомец, который очень хочет, чтобы дверь не держали запертой, а приоткрыли. Анна Австрийская улыбнулась и спросила у брата, не позволит ли он в знак благоволения к этому незнакомцу допустить столь незначительное нарушение этикета. Испанский король величаво кивнул головой в знак согласия. Тотчас же оба министра пошли открывать дверь.
За дверью, в нескольких шагах от нее, стоял молодой, изящный и красивый дворянин, который был на голову выше обоих министров; он с любопытством посмотрел на тех, кто находился в павильоне, но и они с не меньшим любопытством посмотрели на него, особенно молодая королева, которая сильно покраснела, когда ее отец, наклонясь к уху Анны Австрийской, вполголоса сказал ей:
— Lindo yerno! (Красивый зять!)
— Государь! — промолвила королева-мать. — Позволите ли вы мне спросить племянницу, что она думает об этом незнакомце?
— Еще не время, — ответил Филипп IV.
— И когда же это время настанет? — проявила настойчивость Анна Австрийская.
— Когда она выйдет из этого павильона.
Между тем герцог Анжуйский, в свой черед, наклонился к уху молодой королевы и спросил ее:
— Ну и каково ваше мнение о двери, на которую вы сейчас смотрите?