Страница 40 из 192
Тем временем известие о путешествии, которое предстояло совершить королю, и о причине, по которой оно предпринималось, достигло, как и желал этого Мазарини, Мадрида и проникло в Эскориал. Узнав, что Людовик XIV намерен жениться на принцессе Маргарите Савойской, Филипп IV воскликнул: «Esto no puede ser, уnо sera!» («Этого не может быть и не будет!»)
И потому он незамедлительно призвал дона Антонио Пиментеля и, даже не дав ему времени затребовать паспорта, настолько велико у него было опасение, что тот опоздает, послал его во Францию.
Так что в то самое время, когда король, королева, кардинал, герцогиня Савойская и ее дочери въехали в одни ворота города, дон Антонио Пиментель въехал в другие; в тот же вечер он потребовал аудиенции у Мазарини. Увидев посла, которого он уже давно знал, Мазарини воскликнул:
— Или вы изгнаны из Испании королем, вашим повелителем, или приехали предложить нам инфанту!
— Я приехал предложить вам инфанту, сударь, — ответил посол, — и вот мои полномочия на ведение переговоров об этом брачном союзе.
С этими словами он предъявил Мазарини письмо Филиппа IV.
Это было как раз то, что виделось Мазарини в его самых чудесных мечтах; поэтому он тотчас же отправился к королеве и, видя, что она одна, задумчива и грустна, с улыбкой сказал ей:
— Добрые вести, государыня, добрые вести!
— И что же это за вести? — спросила королева. — Уж не мир ли?
— Лучше этого, государыня, — ответил министр, — лучше! Ибо я одновременно приношу вашему величеству и мир, и инфанту!
Это событие произошло 29 ноября, и известие о нем заполнило собой весь конец 1658 года.
XXXIII. 1658 — 1659
Замысел бранного союза с принцессой Савойской откладывается. — Радость короля. — Представление «Эдипа». — Лафонтен. — Боссюэ. — Расин. — Буало. — Проект мирного договора между Францией и Испанией. — Конец любви короля и Марии Манчини. — Обещание Мазарини. — Отъезд Марии. — Двор отправляется на Юг. — Переговоры на Фазаньем острове. — Пиренейский мирный договор. — Возвращение принца де Конде. — Смерть Гастона Орлеанского. — Занятные истории об этом принце. — Конец Фронды.
Спустя две недели после выезда из Лиона двор вернулся в Париж.
Герцогиня Савойская, с которой королева откровенно объяснилась по поводу дона Антонио Пиментеля и возложенного на него поручения, возвратилась в Савойю, получив вполне определенное обязательство, что если король не женится на инфанте, то он возьмет в жены принцессу Маргариту.
Что же касается короля, то он во всех этих событиях увидел лишь одно чрезвычайно обрадовавшее его обстоятельство, а именно, что свадьба его отложена и он может с полной свободой предаваться не только удовольствиям, которые предлагались ему в это время года, но и своей все возраставшей любви к Марии Манчини.
Как раз ко времени его возвращения в столицу старик Корнель поставил на сцене своего «Эдипа», который был сыгран актерами Бургундского отеля, тогда как Мольер, пользовавшийся покровительством герцога Анжуйского, водворился в Малом Бурбонском дворце. С другой стороны, в двух совершенно различных жанрах начали приобретать известность два человека: Жан Лафонтен, прибывший из Шато-Тьерри, и Боссюэ, прибывший из Меца. Кроме того, заговорили о двух молодых людях, подававших большие надежды: одного из них звали Расином, другого — Буало. Наконец, только что вышли в свет и обрели величайший успех две первые части романа «Клелия».
Тем временем дон Антонио Пиментель, затворившись в доме Мазарини, разрабатывал вместе с министром все условия договора, которому предстояло упрочить мир в Европе, ибо уже в ту эпоху Франция приобрела такой вес, что ни одно значительное событие в Европе не совершалось без ее участия; но поскольку ни одно решение не могло быть принято без прямых переговоров министра Испании и министра Франции, то было назначено свидание между Мазарини и Луисом Аро.
Встреча должна была происходить на границе двух королевств, однако предстояло еще определить, на каком берегу реки, на земле Франции или на земле Испании, состоится это свидание.
Однако перед этим Мазарини следовало исполнить одно очень важное дело. Его давно уже обвиняли — и даже сама королева, как мы видели, испытывала определенное беспокойство по этому поводу, — что он хочет посадить на французский престол свою племянницу. Возможно, так оно и было на самом деле, пока министр брал в расчет лишь более чем скромную выгоду, которую мог принести Франции союз с Савойей или Португалией, но все изменилось с прибытием дона Пиментеля, ибо оно позволяло воплотить в жизнь надежды, которые кардинал питал в отношении Испании.
И потому, перед тем как отправиться на переговоры, он решил обрушиться на любовь, которую король неизменно выказывал Марии Манчини, и вырвать из сердец влюбленных если и не любовную страсть, то хотя бы надежду.
Однако сделать это было непросто: власть, которую Мария приобрела над королем, была тем больше, что объяснялась она не красотой девушки, а ее необычайным умом. Так что Людовик XIV, в сущности говоря, был влюблен в ее ум так же, как и в ее облик. Ясно поэтому, что министр, заговоривший с королем о необходимости расстаться с ней, встретил у него весьма грубый прием; но министра это не смутило, и он продолжал стоять на своем. И тогда Людовик XIV попытался соблазнить кардинала, предложив жениться на его племяннице; но это предложение успеха не имело.
— Государь! — ответил Мазарини. — Если ваше величество способно на такое проявление слабости, то я предпочту собственными руками заколоть свою племянницу, чем согласиться на подобный брак, который противен достоинству короны в той же степени, в какой он вреден интересам Франции, и если вы будете упорствовать в своем замысле, то я заявляю вам, что сяду со своими племянницами на корабль и увезу их за море!
Так что королю ничего не оставалось, как открыто сопротивляться, и в какой-то момент он, казалось, решился на это, но в конце концов мольбы кардинала взяли верх над уловками его племянницы. Отъезд юных девушек был назначен на 22 июня. Накануне вечером король пришел к матери чрезвычайно грустный и совершенно расстроенный. И тогда королева, взяв стоявшую на столе свечу, перешла вместе с ним из спальни в ванную комнату. Они пробыли там около часа; король вышел оттуда первым, с глазами, красными от слез; вслед за ним вышла королева, также весьма огорченная, и, обращаясь к г-же де Мотвиль, промолвила:
— Мне жалко короля! Он чувствителен и одновременно рассудителен; но я сейчас сказала ему, что рано или поздно он непременно поблагодарит меня за ту боль, какую я ему теперь причиняю.
Страшный день отъезда наступил, пришел и час прощания; карета, которая должна была увезти трех сестер, уже ждала их; Мария Манчини вошла к королю и застала его в слезах.
— Ах, государь! — воскликнула она. — Вы король, и вы плачете, а я уезжаю!..
Но Людовик XIV ничего не ответил на этот смелый и лаконичный призыв, и, понимая, что никакой надежды у нее больше нет, девушка гордо вышла, села в карету, где ее ждали Гортензия и Анна Мария, ее сестры, и уехала в Бруаж, назначенный ей в качестве места ссылки.
Король последовал за ней, проводив ее до кареты, и оставался на месте до тех пор, пока карета не скрылась из виду; затем он пришел к королеве попрощаться с ней и сразу же уехал в Шантийи, чтобы затвориться в уединении, предаваясь воспоминаниям и печали.
Четыре дня спустя в свой черед уехал кардинал, сопровождаемый поистине княжеской свитой, в которую входили два архиепископа, четыре епископа, три маршала Франции и несколько высокопоставленных вельмож. Помогать Мазарини в его работе должен был государственный министр де Лионн, а дон Антонио Пименталь поехал вперед кардинала, чтобы уведомить о его приезде испанского министра.
В качестве места переговоров был выбран Фазаний остров.
В тот самый день, когда кардинал прибыл в Сен-Жан-де-Люз, двор выехал из Фонтенбло и отправился на Юг; но перед отъездом король поставил условием, что по пути, проезжая через Коньяк, он еще раз увидится с Марией Манчини. Королева дала на это согласие. Однако это свидание не принесло влюбленным ничего, кроме новых слез. После этого Мария вернулась в Бруаж, а король продолжил путь в Бордо.