Страница 35 из 192
Впрочем, королева Кристина умела быть очаровательной с теми, кому она хотела понравиться. Ее платье, столь странное в описании, не вызывало при взгляде на него особого удивления, или, по крайней мере, к нему легко можно было привыкнуть. Даже лицо ее казалось довольно красивым, и все восхищались ее познаниями, живостью ее ума и необычайной осведомленностью в отношении Франции. Она знала не только родословные и гербы самых знатных фамилий, но и подробности интриг и любовных связей, равно как и имена любителей живописи и музыки. Встретившись с маркизом де Сурди, она перечислила ему все картины, находившиеся в его собрании; дело доходило до того, что это она сообщала французам о сокровищах, которыми они обладали. В Святой капелле она пожелала увидеть драгоценный агат, который, по ее словам, должен был там находиться, и проявила при этом невероятную настойчивость: в итоге выяснилось, что в конце царствования покойного короля этот камень был перенесен в Сен-Дени.
Пробыв несколько дней в Париже, Кристина покинула его и отправилась с визитом к королю и королеве, которые, как уже было сказано, находились в Компьене. Мазарини выехал навстречу ей в Шантийи, а через два часа туда прибыли как частные лица король и герцог Анжуйский. Войдя через дверь, находившуюся в углу балюстрады парадной кровати, король и герцог Анжуйский появились среди толпы, окружавшей Кристину и кардинала.
Заметив августейших посетителей, Мазарини тотчас представил их Кристине, сказав ей, что это два именитейших французских дворянина.
— Охотно верю, — ответила Кристина, — ибо они родились, чтобы носить корону!
Она узнала их по портретам, которые видела в Лувре.
На другой день Анна Австрийская и король в сопровождении всей королевской свиты приехали в Ле-Файель, в дом, принадлежавший маршалу де Ла Мот-Уданкуру и находившийся в трех льё от Компьеня, чтобы принять там путешественницу и дать в ее честь обед.
Кристина пробыла несколько дней в Компьене, беседуя о политике с государственными людьми, о науках — с учеными и немилосердно высмеивая насмешников. Днем она ездила на охоту, а вечером присутствовала на постановках французских комедий; при этом она радостно вскрикивала в удачных местах пьесы, хлопала в ладоши, плакала или смеялась, смотря по обстоятельствам, и, что возмущало придворных в той же степени, в какой это веселило партер, ставила ноги на барьер своей ложи, как если бы она находилась одна в собственной комнате. Королева, видя у нее такую любовь к театру, повела Кристину на представление трагедии, которую поставили иезуиты и которую та жестоко высмеяла. В ту эпоху, как известно, иезуиты имели обыкновение не только сочинять трагедии, но и играть в них. Преподаватель Вольтера был одним из известнейших трагиков своего времени; звали его отец Поре.
Расставшись с королем и королевой, Кристина нанесла визит, приведший двор в крайнее негодование. Побуждаемая любопытством, которое возбуждали в ней те похвалы, какими маршал д’Альбре осыпал Нинон Ланкло, она пожелала непременно увидеть ее, пробыла у нее часа два и, расставаясь с ней, засвидетельствовала ей самые дружеские чувства.
«После этого, — рассказывает г-жа де Мотвиль, — эта шведская амазонка взяла наемные кареты, которые король велел ей предоставить, а также деньги, чтобы иметь возможность заплатить за эти кареты, и уехала, сопровождаемая своей жалкой свитой, без челяди, без величия, без серебряной посуды, без всяких признаков королевского достоинства».
Примерно в это же время кардинал Мазарини лишился своей сестры, г-жи Манчини, и племянницы, герцогини де Меркёр.
Заболев, г-жа Манчини тотчас же сочла себя обреченной. Дело в том, что ее муж, являвшийся великим астрологом, сначала предсказал свою собственную смерть, потом смерть своего сына, который был убит в сражении у ворот Сент-Антуан, и, наконец, смерть своей жены, которая должна была наступить на сорок втором году ее жизни. Бедная женщина уже начала питать некоторую надежду, что на этот раз ее муж ошибся, поскольку до окончания указанного им срока оставалось всего несколько дней, как вдруг, о чем мы уже сказали, она почувствовала себя нездоровой, слегла в постель и больше с нее уже не вставала. Ее брат находился рядом с ее смертным ложем, и она испустила дух, препоручив ему своих младших дочерей — Марию и Гортензию.
Что же касается герцогини де Меркёр, то она, вполне благополучно разрешившись от бремени, внезапно была поражена параличом: у нее отнялась половина тела, и одновременно она лишилась речи. Вначале Мазарини не очень беспокоился, поскольку врачи поручились за жизнь больной, но, когда по выходе из балета, где танцевал король, кардиналу сообщили, что племяннице стало намного хуже, он тотчас бросился в первую попавшуюся карету и велел отвезти его в Вандомский дворец. Кардинал застал бедную герцогиню умирающей, и, неспособная двигаться и лишенная речи, она смогла лишь улыбнуться ему.
Герцогиня де Меркёр умерла, оставив в колыбели сына, того самого герцога де Вандома, который спустя сорок лет спас монархию Людовика XIV.
В конце декабря 1656 года Олимпия Манчини, видя, что любовь короля, длившаяся уже два года, не может привести ни к какому выгодному для нее итогу, согласилась на брачный союз, который ей уже давно предлагали, и вышла замуж за сына принца Томмазо Савойского, принца Евгения, принявшего титул графа Суассонского, ибо принцесса де Кариньян, его мать, была дочерью знаменитого графа Суассонского и сестрой последнего графа, носившего это имя и оставившего ее наследницей прославленного рода, который являлся ветвью дома Бурбонов. Что же касается самой Олимпии Манчини, то, как мы уже говорили, она стала матерью того знаменитого принца Евгения, который поставил монархию Людовика XIV на край гибели.
Так что год закончился двумя этими смертями и этой свадьбой.
Пока Людовик XIV находился в Компьене, ему был нанесен еще один визит: короля посетил его дядя, Гастон Орлеанский, который, бросив, как обычно, своих друзей, тайно помирился с двором. Покинув свой замок Блуа, Гастон проследовал мимо Парижа и, подъехав к воротам Компьеня, встретил короля, который в это время охотился. Поприветствовав короля, он отправился к королеве, а затем к кардиналу, под предлогом подагры не вышедшему ему навстречу. Впрочем, герцога приняли превосходно, как если бы ничего не произошло.
Через несколько дней он оставил двор, на обратном пути посетил Париж, где не был уже три года, и направился в Блуа, решив закончить жизнь в безвестности, из которой он всегда выходил лишь с ущербом для своей чести.
То был последний представитель междоусобицы, явившийся просить у короля прощения; тем самым он проложил путь возвращению принца де Конде, не замедлившего поступить точно так же.
XXXII. 1656 — 1658
Любовные интриги Марии Манчини. — Мадемуазель де Ла Мот-д’Аржанкур. — Ревность. — Развлечение короля. — Юная садовница. — Возвращение к Марии Манчини. — Проекты женитьбы. — Дочери герцога Орлеанского. — Генриетта Английская. — Принцесса Португальская. — Маргарита Савойская. — Инфанта Мария Тереза. — Кристина в Фонтенбло. — Любопытное письмо этой королевы. — Празднества при дворе. — Надежды Мазарини. — Противодействие Анны Австрийской. — Измена и смерть маршала д’Окенкура. — Кампания короля. — Тяжелая болезнь. — Меры предосторожности, принятые кардиналом Мазарини. — Поездка в Лион. — Свидание французского двора с савойским. — Гувернантка-сомнамбула. — Образ действий испанского короля. — Он предлагает Мазарини инфанту в невесты королю.
Кардинал Мазарини не забыл просьбы умирающей сестры относительно Марии и Гортензии Манчини, и, что еще вероятнее, желая привязать к себе Людовика XIV всеми возможными узами, он надеялся, что одна из этих юных девушек увлечет короля, как прежде его увлекла Олимпия. Прозорливый министр не ошибся: правда, он рассчитывал на Гортензию, но, к его великому удивлению, осуществить его предвидение удалось Марии.