Страница 16 из 192
— Нет! — заявил принц де Конде. — Я не хочу, чтобы меня обвинили в том, что я средь бела дня отступил перед мазаринистами. Дайте мою шпагу, Гула, и снова за дело!
И с этими словами, поклонившись мадемуазель де Монпансье, он сошел с крыльца, проворно вскочил на свежую лошадь, ожидавшую его у дверей, и снова бросился в схватку.
Принцесса встала у окна, чтобы проводить принца глазами. В эту минуту она увидела еще одного из своих друзей: то был красавец-сеньор по имени маркиз де Ла Рош-Жиффар. Он был ранен в голову и полностью лишился сознания; его несли на носилках, словно мертвого.
Затем глазам ее предстал убитый всадник, оставшийся, тем не менее, в седле: лошадь шла вслед за обозом и везла своего мертвого хозяина, ничком упавшего на ее шею. Зрелище всех этих раненых и убитых было ужасно. Однако принцессе нужно было отдавать приказы. Как и просил ее принц де Конде, она распорядилась впустить в город весь обоз и отправила его на Королевскую площадь, где охранять его было поручено отряду из четырехсот солдат. Потом она расположила на бастионах Сент-Антуанских ворот и Арсенала четыреста мушкетеров, которых в качестве резерва прислали ей городские власти.
Принц де Конде уехал от нее вовремя: сражение возобновилось с еще большим ожесточением, чем прежде. Королевская армия атаковала одновременно ворота Сен-Дени и Сент-Антуанское предместье. Принц пожелал узнать, где находится маршал де Тюренн. Ему ответили, что маршал лично руководит атакой на Сент-Антуанское предместье. Конде тотчас спешно помчался туда, рассудив, что его присутствие необходимо именно там, а к воротам Сен-Дени отправил отряд кавалерии.
И действительно, Тюренн двинулся в ту сторону со всей своей армией; вторая атака была всего лишь отвлекающей; у него было от десяти до одиннадцати тысяч солдат, а у принца де Конде только пять или шесть тысяч.
Сознавая превосходство сил противника, принц на виду у него как можно лучше забаррикадировался на главной улице предместья. И тогда, несмотря на обещание принца довольствоваться мелкими стычками, началось самое кровопролитное сражение этого дня. Принц де Конде везде и всегда был в первых рядах, и впоследствии сторонники короля сами говорили, что он сделал все, что в человеческих силах, если только не был архангелом или демоном.
Внезапно ему сообщили, что мазаринисты захватили главную баррикаду, сооруженную на развилке, откуда шла дорога в Пикпюс; пехота еще держалась изо всех сил, но конница, охваченная жуткой паникой, обратилась в бегство, увлекая за собой всех, кого она встречала на своем пути. И тогда принц де Конде взял сто мушкетеров, собрал сколько смог пехотных и кавалерийских офицеров, оказавшихся рядом с ним, всего человек тридцать или сорок, и со шпагой в руке столь решительно бросился в контратаку, что отбил баррикаду, которую обороняли четыре полка: гвардейский, морской, Пикардийский и тот, что носил имя Тюренна.
Тем временем мадемуазель де Монпансье послала в Бастилию одного из своих приближенных, чтобы узнать, на чьей стороне стоит комендант крепости, выступает он за принца де Конде или за короля. Комендантом Бастилии был тогда сын советника Брусселя, г-н де Лувьер, которого мы уже видели в дни народных волнений, вызванных арестом его отца. Он ответил, что если у него будет письменный приказ герцога Орлеанского, то он исполнит все распоряжения принцессы.
И тогда принцесса решила доставить этот приказ лично. Она отправилась в Бастилию, где прежде ей не доводилось бывать, и поднялась на башни крепости; воспользовавшись подзорной трубой, она увидела большое скопление людей на высотах Шарона. Посреди этой толпы виднелись кареты и дорожные носилки, и потому мадемуазель де Монпансье пришла к убеждению, что там находятся король, королева и весь двор; и она не ошиблась.
Поодаль, около Баньоле, сосредотачивалась вся королевская армия, готовясь к третьей атаке. Принцесса разглядела генералов, а точнее, по их свите поняла, что это они, ибо на таком расстоянии различить лица было невозможно. Она увидела, как они разделили свою кавалерию, чтобы расположить ее между предместьем и крепостным рвом, и немедленно послала пажа уведомить об этом передвижении принца де Конде, который, воспользовавшись минутным затишьем, в это время наблюдал с колокольни аббатства Сент-Антуан те же самые передвижения. Он тотчас же отдал приказ противостоять этой новой атаке, а паж вернулся к принцессе, чтобы передать ей слова принца, что тот по-прежнему рассчитывает на нее. Как раз в это время мадемуазель де Монпансье велела навести пушки Бастилии на королевские войска, приказав без колебаний открыть по ним огонь, если это станет необходимо.
После этого она вернулась в дом советника Лакруа. Там мадемуазель де Монпансье ожидал посланец принца, явившийся с просьбой послать вина ее храбрым защитникам. Принцесса немедленно отправила им несколько бочек вина.
Число убитых и раненых становилось устрашающим, и каждую минуту какое-нибудь новое имя вносилось в роковой список: был опасно ранен маркиз де Лег; смертельное ранение получил граф де Буссю; Сестер, племянник маршала Ранцау, был убит наповал. Не далее тысячи шагов от дома, где находилась принцесса, слышалась мушкетная пальба. Это маршал де Тюренн атаковал принца де Конде всеми своими силами, а также только что подошедшими войсками маршала де Ла Ферте-Сенектера.
Недостаточно было быть героем, чтобы устоять против настолько превосходящих сил противника: для этого следовало быть богом; так что принцу пришлось отступить. Какое-то время его положение было ужасным: прижатый к крепостному рву, он с горсткой храбрецов противостоял врагу, чтобы дать своим солдатам время отступить через ворота Сент-Антуан, и вот-вот должен был оказаться раздавлен под ударом войска, вчетверо превосходящего численностью его собственное, как вдруг вершина Бастилии воспламенилась, подобно Синаю, грохнули пушки, и под их плотным огнем полегли целые ряды королевской армии.
Это мадемуазель де Монпансье, преданная своему слову, убила, как позднее выразился кардинал Мазарини, из пушки Бастилии своего мужа.
Ее решительный поступок спас принца де Конде. Королевская армия, не ожидавшая такого чудовищного проявления настроений парижан, в страхе остановилась. Конде собрал свои отряды, пошел в атаку, отбросил Тюренна и смог спокойно произвести отступление.
В стане короля все были настолько уверены в победе, что королева даже послала карету, чтобы привезти в ней пленного принца де Конде, а кардинал, у которого в Париже были соумышленники, особенно вблизи ворот Тампля, которые в тот день должен был охранять г-н де Генего, королевский казначей и полковник милиции тамошнего квартала, воскликнул, услышав грохот пушек Бастилии:
— Отлично! Пушки Бастилии стреляют по солдатам принца де Конде!
— Дай Бог, монсеньор, — произнес кто-то, оказавшийся рядом с ним, — чтобы они стреляли не по нашим солдатам!
— Быть может, — заметил другой придворный, — мадемуазель де Монпансье вздумалось посетить Бастилию, и пушки стреляют в честь ее прибытия?
Однако маршал де Вильруа не стал обманывать самого себя, и, покачав головой, произнес:
— Если мадемуазель де Монпансье сейчас в Бастилии, то, поверьте, это не в ее честь стреляют, а она сама стреляет!
Через час все выяснилось, и королева поклялась в вечной ненависти к мадемуазель де Монпансье.
Потери королевской армии были огромными, особенно впечатляли имена погибших. Господин де Сен-Мегрен, генерал-лейтенант, командовавший легкой кавалерией короля, был убит; одновременно с ним был убит маркиз де Нантуйе; г-н дю Фуйу, знаменщик гвардии королевы и любимец короля, пал от руки самого принца де Конде; наконец, Паоло Манчини, племянник кардинала, красивый, подававший большие надежды шестнадцатилетний юноша, был ранен, совершая подвиги во главе морского полка, находившегося под его командованием, и умер вследствие этого ранения.
Вечером в Люксембургском дворце состоялся большой прием; все превозносили мадемуазель де Монпансье за то, как она вела себя в этот день, но особенно все восхваляли принца де Конде за проявленное им величайшее мужество. Выслушав причитавшуюся ему часть похвал, он признался, что это сражение было самым жестоким из всех, в каких ему доводилось участвовать.